Генетика, криминалистика и гражданские права. Как совместить интересы следствия, науки и конфиденциальных частных лиц? Об этом обозреватель ОТР Ольга Орлова по гамбургскому счету поговорила с научными сотрудниками Института общей генетики РАН имени Вавилова — руководителем лаборатории геномной географии Олегом Балановским и руководителем лаборатории анализа генома Светланой Боринской.
Светлана, вы автор главы о генетической экспертизе в учебнике по криминалистике, где пишете, что использование ДНК-анализа в Великобритании до 60% увеличило раскрываемость преступлений. Что такое ДНК-профиль?
Светлана Боринская: Это тот метод, который назвали DNA fingerprint — ДНК-отпечатки пальцев, ибо характеристики ДНК у человека также индивидуальны. В ДНК есть участки, по которым люди отличаются. Их можно изучить и внести характеристики этих участков в базы данных — это и будет называться ДНК-профилем. Почему повышается раскрываемость преступлений, когда начинают изучать ДНК? Понятно, что установили, кому принадлежит след на месте преступления — преступление раскрыли. В начале, если человек был вовлечен каким-то образом в расследование, но не был признан преступником, его ДНК-профиль в базе данных уничтожали.
Но некоторые люди почему-то часто оказывались возле мест преступлений, и тогда стали хранить, не только данные преступников, но и подозреваемых. Это увеличило раскрываемость. Когда расследовали теракт в аэропорту Домодедово, тоже использовали такой подход, но ни в каких криминалистических базах данных ДНК-профиля преступника не было. Вот тогда обратились к генетикам, и здесь пошло уже использование популяционных баз данных, по которым ученые многие годы изучали генетические характеристики разных групп населения.
Когда был введен закон о геномной регистрации в России (в 2008 году), то было раскрыто несколько старых дел. Тогда стали собирать ДНК у всех осужденных и раскрыли дело об изнасиловании, которое произошло лет за 10 до исследования, а совершивший его человек сидел в тюрьме за другое преступление. Был интересный случай кражи денег у женщины в поезде. Деньги нашли, но подозреваемый сказал, что это его. Тогда из потожировых следов на купюрах выделили ДНК и оказалось, что они принадлежат потерпевшей.
Настоящие отпечатки пальцев у человека с возрастом стираются. Иногда шутят, что совершать преступления лучше в старости, потому что труднее провести дактилоскопию. А как долго хранится ДНК?
Светлана Боринская: Генетический профиль человека не меняется с рождения. Меняются некоторые характеристики, по которым, например, определяют возраст. На ДНК навешиваются химические метки. И в некоторых местах их с возрастом становится больше, в других — меньше, но сам ДНК-профиль при этом не меняется.
Наиболее известное у нас дело — это, наверное, расследование убийства царской семьи. Это была ДНК, пролежавшая более 80 лет. Эти останки пытались уничтожить — сжигали, заливали кислотой. Там было очень мало материала для анализа. Но поскольку дело громкое, были проведены все мыслимые виды экспертизы. Исследовано родство по мужской линии с жившими в тот момент потомками Романовых. И Евгений Иванович Рогаев, один из наших известнейших ученых, совершенно виртуозно владеющий этими методами, даже нашел мутацию, которая вызвала гемофилию у царевича Алексея. Это было очень сложно — в минимальном количестве этого материала искать такую мутацию, но ему это удалось.
Но экспертизы останков императорской семьи до сих пор продолжаются?
Олег Балановский: Да, для ученых там все давно было понятно, но поскольку в обществе сохраняется неосведомленность о даже базовых законах генетики… Мне самому неоднократно приходилось доказывать заинтересованным людям, что с научной точки зрения вопрос решен, но как-то возникают новые и новые экспертизы, чтобы снова убедиться в том, что давно известно. Проводятся и государственные, и церковные экспертизы значительно большего диапазона, чем «80 лет» — там и предыдущие императоры включены в эти исследования, и современные потомки, и различный костный материал екатеринбургских останков. И снова, и снова подтверждается их аутентичность.
Этот чрезвычайно мощный метод, который используется уже больше 30 лет, привел к тому, что когда происходят громкие резонансные преступления, у следователей появляется желание собрать максимально широкий круг подозреваемых — все население этой местности, сотни тысяч человек, и для всех провести генетический анализ. Конечно, с большой вероятностью преступник будет найден, но для этого экспертам-криминалистам неделями придется ночевать в лаборатории.
С тем же самым домодедовским террористом, который уже упоминался, у меня была очень беспокойная ночь. Мне и прямо, и косвенно задавался вопрос: «А вы не можете сказать фамилии людей, которые вам сдавали ДНК?». И вот это была существенная этическая проблема — имеет террорист право на конфиденциальность или нет? Тогда я просто закрыл все эти базы данных так, что мои собственные сотрудники не могли посмотреть, узнать фамилию человека, поскольку при обследовании мы людям обещали, что их информация будет конфиденциальна.
Как вы этически решали для себя эту проблему?
Олег Балановский: Для нас решение было простым. Мы обещали людям конфиденциальность, и мы ее обеспечивали. Человек соглашается на обследование при условии, что не будет связи между его генотипом и персональной информацией. Ходят разговоры о том, чтобы его считать генотип персональной информацией. Но в принципе он таковой не является, поскольку это некая характеристика ДНК, полученная от предков. Пока ты не знаешь, чей это геном, эта информация говорит о популяции, о генофонде, может быть, о месте происхождения, но не связана с человеком. На мой взгляд, сам геном персональными данными не является ни в коем случае, но связь генома с тем, чей это геном, — вот она должна защищаться очень хорошо.
Светлана Боринская: В прошлом году проходил крупный генетический съезд. И я опросила самых разных специалистов, как они считают — если следственные органы используют генетические базы данных для расследования преступлений, чье согласие на использование информации требуется? Половина более молодых опрошенных ответили, что нужно согласие донора, но где-то больше трети сказали, что ничье согласие не нужно, особенно в случае тяжких преступлений. Одним из решений здесь является спрашивать это согласие при сборе образцов крови или слюны, которые ученые собирают для формирования популяционных баз данных. У нас есть около 40 проектов по развитию правовых аспектов геномных исследований, где рассматриваются и эти проблемы.