Если вы живёте в Корее достаточно долго и внимательно следите за местными новостями, то наверняка заметили, как часто и с каким надрывом здесь говорят о безработице: она считается одной из важнейших социальных проблем, и каждое правительство, каким бы они ни было, якобы «правым» или будто бы «левым», постоянно обещает создавать новые рабочие места, объявляя это приоритетом своей политики.
На этом фоне статистические сводки по безработице, которые публикуются в Корее каждый месяц, могут вызвать некоторое недоумение. Ведь они из года в год сообщают нам, что безработных в стране примерно 3–4 процента. Да, среди молодежи нетрудоустроенных больше: как правило, сообщается о 7, 8 или даже 10 процентах. Но это кажется вполне естественным, ведь в любой стране выпускникам вузов бывает не так-то просто сразу найти хорошую работу. В конце концов, люди они молодые, времени на поиски у них ещё хоть отбавляй. И, кроме того, ну ладно, один из 10 не может пока найти работу, но, значит, 9 из 10 таки нашли? Разве это не радостно?
Или давайте посмотрим статистику безработицы в других странах. Европейский Союз в целом — 6,7 %, Франция — 8,9 %, Италия — 9,9 %, Испания — 14 %, Греция — 18 %, Россия — 6 %, Великобритания — 3,8 %, США — 3,5 %, Германия — 3,3 %. Ну и что? Получается, что в Корее с её 3–4 процентами безработных всё натурально как в лучших домах! Так о чём же эти люди постоянно ноют?
Если вы захотите списать всё на некоторые особенности национального характера или ещё какой-нибудь «национальной рыбалки», то не спешите. Серьёзные проблемы с трудоустройством в Корее всё-таки есть, просто статистика научилась их хорошенько скрывать.
Самый главный вопрос: кого именно статистическая служба записывает в безработные? Если вы думаете, что всех, кто не работает, хотя мог бы, то вы глубоко заблуждаетесь. Статистика считает безработными только тех людей, которые потеряли или ещё не нашли работу, но прямо сейчас ищут: рассылают резюме, ходят на собеседования, обращаются за пособием по безработице. Хитрость тут в том, что в Корее полно людей, которые ничем таким в данный конкретный момент времени не занимаются, и при этом работы не имеют — по самым разным причинам, в том числе и вполне уважительным. Есть и другие факторы, которые дополнительно запутывают ситуацию, о них мы ещё скажем. В результате, сколько в действительности в Корее безработных, понять крайне затруднительно. Ясно одно: их намного больше, чем пресловутые 3–4 процента, и ориентироваться на эти мизерные проценты при оценке происходящего на рынке труда — значит заниматься самообманом.
Путаницу вносит ещё и пристрастность публикаций на эту тему: правительство, пытаясь показать свои успехи, напирает на одни цифры и умалчивает о других, а оппозиционная пресса делает то же самое, только наоборот. В итоге понять, что происходит, бывает трудно, если специально не сидеть и не разбираться, на что у обычного гражданина времени и сил обычно не хватает.
Давайте теперь посмотрим на конкретные данные. В последние месяцы правительство активно рапортует о рекордно низких показателях безработицы. Так, 13 ноября Корейское статистическое управление сообщило, что в октябре безработных в стране было всего 3 процента, на полпроцента меньше, чем годом ранее. Более того, по сравнению с октябрем 2018 года в стране стало на 419 тысяч больше работающих, их общее число достигло 27,5 миллиона человек (при населении около 51 миллиона). Если в прошлом октябре безработных было 973 тысячи, то сейчас их 864 тысячи. Особо беспокоящий всех уровень безработицы среди молодежи в возрасте от 15 до 29 лет уменьшился с 8,4 % до 7,2 %. Великолепно!
Министр финансов Хон Намги немедленно заявил, что эти данные свидетельствуют о преодолении кризисных тенденций на рынке труда — благодаря самоотверженным усилиям правительства, разумеется. Не стал он, впрочем, скрывать и «отдельные недостатки». Во-первых, трудоустроенных в возрастной категории от 40 до 49 лет стало меньше на целых 146 тысяч. Кроме того, число рабочих мест в производственном секторе сократилось на 81 тысячу, в строительстве — на 51 тысячу, в торговле — на 67 тысяч. А где же оно тогда выросло, спросите вы? Упомянутые потери оказались с лихвой компенсированы увеличением числа рабочих мест в здравоохранении и соцобеспечении — на 151 тысячу, а также в сферах культуры, спорта и отдыха — на 96 тысяч. Разумеется, компенсация эта произошла только в цифрах, в статистике. Она вовсе не означает, что люди, потерявшие работу в промышленности или торговле, немедленно устроились в сферу соцобеспечения, например, и продолжают жить припеваючи.
Вы можете поинтересоваться, что же это за неожиданный бум такой в корейском здравоохранении, культуре и спорте, что рабочие места там растут как на дрожжах? Может, кей-поп повлиял? Или медицинский туризм? К сожалению, ничего подобного. И любая независимая корейская газета подробно расскажет вам, в чем тут хитрость. В приведённых выше данных отсутствует один ключевой момент: 417 тысяч рабочих мест добавилось в возрастной категории от 60 лет. То есть кто-то в массовом порядке нанял на работу стариков. И этим кем-то, естественно, было правительство. Именно оно создало рабочие места для пожилых людей в тех самых сферах здравоохранения, соцобеспечения и т. д. — за счёт госбюджета. Вспомним теперь, что общее увеличение рабочих мест в стране составило 419 тысяч человек. И это говорит нам о том, что во всех остальных возрастных категориях, кроме 60+, за год в Корее добавилось всего 2 тысячи рабочих мест. Как-то, мягко говоря, не очень здорово, да?
Конечно, за стариков можно только порадоваться. Правительство этим и оправдывается. Действительно, в 2017 году более 42 процентов пожилых южнокорейцев жили за чертой бедности. Это позорно и нетерпимо. Соответственно, усилиям государства в борьбе с бедностью среди стариков можно только аплодировать. К концу года правительство, кстати, обещало увеличить число занятых среди тех, кому 60 лет и больше, на 640 тысяч человек (в сравнении с концом прошлого года). И это прекрасно.
Кстати, о тех, кому от 40 до 49. Газеты, которые любят критиковать правительство, сразу ухватились за те 146 тысяч рабочих мест, которые были потеряны в этой возрастной группе. Отдельные комментаторы сокрушались: ах, как это ужасно, ведь сорокалетние — это, наверное, главы молодых семейств, которым надо содержать жену и детей, и вот теперь их массово увольняют — чуть ли не сотнями тысяч! Какой кошмар! И только самые честные газеты не забывают добавить, что, вообще-то, число всех южнокорейцев в категории 40–49 лет за год сократилось на 121 тысячу. Связано это с тем, что они появились на свет уже в эпоху падения рождаемости в Корее. Так что их, как и зелёной молодёжи, из года в год будет всё меньше и меньше, а вот старики теперь живут всё дольше и дольше, так что их число ещё довольно долго будет расти. Короче говоря, реальное падение занятости среди сорокалетних составило не 146 тысяч, а 25 тысяч. Тоже очень неприятно, конечно, но и на катастрофу и конец света пока не тянет.
Есть, впрочем, и другие важные детали. Например, за указанный период на 599 тысяч увеличилось число работников, занятых менее 36 часов в неделю. А занятых на полную ставку в Корее стало меньше на 188 тысяч. И ладно бы еще это было 36 часов, что в Корее примерно соответствует работе на полставки. Но ведь есть еще масса людей, которые работают совсем немного и, соответственно, получают копейки. Всего сейчас в Корее 5 миллионов человек работают меньше 36 часов в неделю, из них 1,8 млн человек работают от 1 до 17 часов в неделю. По сути, положение последних мало отличается от положения безработных, хотя официальная статистика включает их в число трудоустроенных наравне с обычными работниками.
Чтобы развить тему скрытой безработицы вспомним ещё о таком понятии как экономически неактивное население. В него входят люди в возрасте от 15 лет, которые не работают и при этом не относятся к безработными. То есть в теории они могли бы работать, но не работают и работу не ищут. В Корее таких граждан по состоянию на август этого года было 16,3 миллиона человек, то есть почти треть населения. Разумеется, очень большую долю в их числе оставляют старшие школьники и студенты (3,7 млн), а также древние старики (2,2 млн), не работающие по понятным причинам. Но остается еще около 10,4 млн человек, с которыми не всё так понятно и однозначно.
5,7 миллиона экономически неактивных граждан — это домохозяйки. Тут как раз интересно было бы разобраться подробнее: сколько среди них тех, кто не работает идейно, считая семью важнее, а сколько тех, кто, может, и хотел бы работать, но не нашел либо работы, либо возможности совмещать работу и семью — например, из-за того, что некая компания не посчитала целесообразным помочь своей вышедшей замуж сотруднице, не пыталась войти в её положение.
Точно сказать трудно, но есть подозрение, что многие нынешние домохозяйки были бы не прочь поработать, однако лишены такой возможности не по своей воле. Соответственно, их по идее надо было бы записать в безработные, и возможно, что добавка к статистике по безработице в таком случае исчислялась бы миллионами.
Наконец, есть одна очень примечательная группа южнокорейцев, которых в августе этого года насчитывалось 2,2 миллиона человек — почти на 350 тысяч больше, чем годом ранее. Согласно данным статистики, они «отдыхают». То есть и не работают, и не ищут на данный момент работу. Конечно, среди них, наверно, есть люди, решившие и в самом деле взять длительный, а то и постоянный отпуск. Может быть, они уже заработали достаточно, чтобы остаток дней провести в путешествиях по миру. Или уехали в деревню, чтобы лёжа в шезлонге под сенью хурмы, наблюдать, как колосится чеснок на окрестных полях. Однако же, например, газета «Хангёре синмун» рисует не столь идиллическую картину.
Вот, говорит газета, молодой человек по фамилии Пак. Ему 29 лет. Он раньше работал на автомобильном заводе, но производство машин там резко сократилось, и в апреле этого года сотрудников поставили перед выбором: написать заявления об увольнении по собственному желанию или отправиться в бессрочный неоплачиваемый отпуск. Пак в итоге уволился. Поскольку другую работу он сейчас не ищет, то считается не безработным, а «отдыхающим».
А вот госпожа Син. Ей 38 лет. Она работала по контракту в одной из сеульских больниц. Срок контракта истёк в июне, новую работу она сразу найти не смогла. Теперь она ходит на частные курсы, после которых рассчитывает снова попытать счастья на рынке труда. И, опять-таки, она не считается безработной. Она тоже «отдыхающая».
Вопрос: какую долю из 2,2 миллиона «отдыхающих» составляют такие люди, как Пак и Син, которые по всем данным, кроме официальных, представляют собой самых настоящих безработных?
В общем, получается, что реальных безработных в Корее никак не 864 тысячи, а гораздо больше — миллионы. То есть их вовсе не 3 процента, а, может быть, 10, 15 или даже все 20, если ещё учесть тех, кто трудится на какую-нибудь несчастную четверть ставки. И если об этом не забывать, то переживания южнокорейцев по поводу безработицы станут вполне объяснимы.
Зато гораздо менее понятными, а то и вообще бессмысленными покажутся все эти регулярные сообщения в прессе о том, как безработица якобы сократилась до трёх процентов или — страшно сказать — увеличилась аж до трёх с половиной, потому что к реальной жизни и реальным проблемам большинства людей эти данные не имеют практически никакого отношения.