Впервые я посмел назвать себя писателем, русским писателем, если быть точным – невеликим русским писателем, на Афоне. Ноябрь 2007 года, Святая гора Афон, Иверский монастырь.
Первозданная тишина, воздух, исполненный Света и Солнца, древние стены монастыря, лимонная роща, зеленая и золотая, неведомые птицы, говорят на своих голосах, но у каждой звучащей нотки, свое место, настолько, что все вместе они почти создают, как мозаикой, видимый Образ Тишины. Вратарница – Образ Пресвятой Богородицы, Иверская Икона Божией Матери, не вы будете хранить Меня, но я вас… и не оскудеет обитель.
Щедрость Любви, Иверский монастырь, есть море и небо и Солнце и горы вкруг и камень стен, камушки и камни прибрежной линии, здесь Божия Матерь впервые коснулась Пречистой Ступней тверди Афона, коснулась и в тот же миг, разрушились пали все идолы. На Берегу Иверского монастыря нельзя, невозможно стоять человеку, и я замираю в Страхе Божьем, сейчас неизбежно рассыплюсь на части, сам себя созидающий как идола себе, кто я на Святой кромке Афона – идолище поганое, и не более того, сейчас получу по заслугам. Но происходит обратное, мое разрушенное идольское существо, вдруг, начинает собираться в целое, Божьего замысла о мне. И я собран как в миг рождения, я жив и мир, бытие восхищено Любовию. Значит, это все правда. Любовь – больше. Видимый мир, стены монастыря и я касаюсь стен монастыря губами, целую стены, безотчетно, потому что не умею жить в Любви, не знаю что делать. Целую стены монастыря и понимаю, что иду сердцем безотчетно следом за мамой моей. Мама моя, возвратившись домой, после долгой, пространством в жизнь и смерть, разлуки с Кубанью, рано до света еще, но накануне света, возвратилась и от железной дороги, от вокзала прошла к Храму святой Екатерины, главному Собору ЕкатериноДара, Сердцу Кубанской земли, прошла, но закрыты врата, а хмурый служитель, молча открывает врата, и по всему видно, что он не должен этого делать, но открывает, потому что не открыть не может. И мама моя, легко и тихо, так же вот, может, как рассвет сейчас просачивается сквозь ночь, еще не касаясь земли, но касается древних стен Святой Екатерины, губами касается, целует стены и слезы мамины от щек ее теплят чисто, капельками, сколь же малыми – слезками, но омывают камень. Так и я, молитва матери, мамина молитва, со дна моря житейского, восхитит меня на Берег, на Камень Афона, и тихо поднимет меня губами к Иверским стенам – целуй, сыночек…
Так, целованием, дойду удивительно до келии, золотой от солнца, протяжной и легкой и стремительной, так кажется, как ладья по сине морю, и полным полна сокровищ сказочных – И Лики, Лики в Сиянии Славы, и Кресты, какие только есть, и малые, в каменьях драгоценных и строгие тихие, но какие же – не поднять, не примерить, сил таких не дано мне, человеку, и запах ладана паче света, разбежались бы глаза, убежали от таких щедрот, да – замирают, без задних ног, дышу только, да поворачиваюсь, как бокастый шар земной, вкруг своей оси и – опешил, хотя, казалось, некуда опешивать, но оставил Господь толику и для последнего восторга. На корме сокровищной ладьи сидит Кормчий, какой!, сам – гора, облачение черное и седина, белая белая, легкая легкая, как воздух, я и не знал, что такая бывает, борода чуть не до пояса а волос как пушинки не весом, так и парит, кажется над рясой. Кормчий, дедушка богатырь, в Бога богат.
Дальше-больше, мы с ним говорить начинаем, какой язык, английский мой, в объеме кандидатского минимума, от которого один минимум и есть, греческий, который меня знает больше, чем я его, русский, - не знаю, языками мы говорили вот и все, при чем, я его понимал, и он меня, я уверен, тоже. Дивная речь слова незнакомые, дивные, смысл удивительный, и тоже все и от меня и от него слово к слову как мозаика, образ малый. Строй тот мне не сберечь, научусь так и, правда, русским писателем стану, а пока – практикант, на практике.
Узрел монаха, кланяюсь, здороваюсь, крестное знаменье кладу, слышу - Откуда ты?
- Россия… - осеняю себя этим Именем с Крестным знаменьем вместе, одновременно… Россия… как же поднимает душу великое это Имя, как надо Благодарить Бога за одну только возможность и право от рождения произносить это имя Родины – Россия, как же беречь надо себя, право это в себе…
- Россия, - и он повторяет, гора в черном облачении шевелится и пух седины возлетает начинает парить вокруг… Россия, - повторяет он, вновь, словно пробует на вкус, бережно осторожно… Он тоже кладет крестное знаменье на себя, сама гора остается недвижима, а только троеперстье, невесомо обозначает Крест… - Я люблю Россия, говорит он… словно не мне, Богу говорит, самой России… Ладья замерла, сокровища притихли, солнечно тихо… Россия, война, великая война, я – война… Псков, Смоленск, Одесса, Мариуполь… и снова Тишина, молчание большое, такое, что в нем стихает война, потом мир… все стихает, остается Бог, Россия, Любовь… остается - я люблю Русскую литературу… Достоевский, Толстой, Пушкин…
…что, вдруг, происходит со мной, я перебиваю, себя, его, родную речь, все языки мира перебираю, и как-то составляя слова буквы, словно азбуку творю, и тут же на ней говорить пытаюсь – я не великий русский писатель, я тоже – есть, я есть – невеликий русский писатель… как-то, примерно так, можно перевести на русский письменный, то что прозвучало во мне тогда, на Афоне, в сокровищнице Иверского монастыря…
Дедушка богатырь, потом еще подарил мне несколько Иконок, они были маленькие в целлулоиде, но в каждой из них, ожидала моего свободного выбора удивительная история возможная в моей жизни, и две из них стали возможны, пока две…
Вот так было это событие, выпалил: русский писатель, а сейчас сбываться надо, вслед за событием - быть и соответствовать и отвечать.
Сбываться, именно. Я пока – лишь Божье намеренье. Намеренье должно становиться и стать мерой, это мой труд, моя ответственность перед Богом и русским народом. Где русский народ и кто такой я? Это не важно, сбудься, исполни Божие намерение, и в тебе – сбудется русский народ. Как же не ошибиться? Сбыться, а не сбиться, как? Русская Православная Церковь, Исповедь и Причастие – удержат тебя на жизненных тропах, в пропасть уже полетишь, ан, - нет. За шиворот удержит тебя, кто? Батюшка, священник Русской Православной Церкви, невысокий, седой, батюшка, в возрасте уже, а держит тебя, толстяка, душой заскорузлого, жиром греха заплывшего, на вытянутой руке над пропастью прямо, держит и не отпускает, как это так, в тебе же грехов больше чем, миллиграммов в килограмме, и грех каждый весом в сотню пуд, а батюшка - держит тебя над пропастью, за шиворот, как пушинку немысленную держит… Богатырь, что ли Батюшка? - Богатырь и есть, в Бога богат Батюшка. Вот, так, вот – богатыри, на Афоне только, думаешь? - Не копи деньги, беги бегом, до ближайшего Храма Православного, к Исповеди вставай, здесь – Начало, дальше шаг за шагом, выведет Господь, увидишь все здесь, дома у себя, все, что к твоему Спасению уготовано, рядышком, в Православном Храме ближайшем. Удержит меня Батюшка, - повиси над бездной, поболтай ногами, как языком всю жизнь болтаешь. Потом возвратит на твердь, посмотрит на тебя внимательно, скажет – не колобродь, может, и поживешь, еще маленько…
И, вот, живу – маленько…
***
Мой век, моя эпоха, время потери границ. Всемирное, Всечеловеческое стало внешне до не льзя просторно. - На самом деле, это обман зрения, обман души, Вселенная расширяется только во Христе, в Пресвятой Троице, а Православие – это константа, удержись и – не обманешься. Будешь видеть все, как есть, в Действительном Свете. - Пространство мира земного, пространство жизни человечества, - сужается, вне Христа, теряет Любовь, - перестает быть пространством, плоскость уже, а на плоскости – все можно, все вмещает плоскость, говорит: всемирное, а вмещает анти-мирное; говорит; всечеловеческое, а вмещает анти-человеческое… что ж, Федор Михайлович, приехали, похоже со всемирным?, сами, что думаете? Константин Николаевич, вроде как, трезвее увидел, предвидел… писатель на плоскости, вмещает анти-писателя, литература – анти-литературу, и, даже, Христианство на плоскости – вмещает в себя анти-христианство. Больше скажу, антихрист тогда, придет, когда весь мир, человечество, свободным выбором согласится с тем, что земное пространство, пространство жизни, шар земной - есть плоскость, на трех китах, сочтет китов этих – алчность, бесполость, безобразность.
Пресвятая Троица, Христос – не вмещает и не вместит антихриста. Вот Отсюда и надо возвращаться, от Христа, идти ко Христу, восстанавливать смыслы, держаться – в Пресвятой Троице – Трех Мерной системы координат.
Вера – Православная Вера, Православный Символ Веры.
Церковь – Русская Православная Церковь,
Литература – Русская литература,
Писатель – русский писатель, писатель Русской литературы.
Все это вместе и есть Высшая мера моей земной жизни. Высшая мера – дарована мне от Бога, открыта мне Светом Православия, и явлена мне как опыт земной жизни Русской литературой. Свободным выбором, выбрана мной Высшая Мера, но сам я, пока лишь намерение…
