День откровения. Час... Минута... Секунда... Приближаются. Наша очередь... «Смирно!» Кидаем лапу за ухо, представляемся. Генерал приятно удивлён. Предвкушаем триумф, тая распирающие улыбки. Зампо тех за спиной генерала – за нас.
– Снимите аккумуляторную крышку с базы танкоре монтной мастерской. Да, с этого ЗиЛа.
– Есть!
Да у нас там блеск!
Дзынь...
– Ё...
– Мать твою... Откуда?
Гнездо. С аккуратной кладкой яиц. Пёстрых. Легендарные три волосины на носу воинского началь ника напряжённо замерли, подрагивая в нечеловеческом напряжении...
Генерал, высказавшись, в ярости повернулся кругом и нервно, почти строевым шагом, ушёл со стоянки. Зампотех оглядывается с карусельно вращающимися страшными глазами. Комбриг, многообещающе ядовито улыбнувшись, бросив на прощание фотографирующий взгляд, уходит за Шередедой.
Писец.
Мы с бойцами стоим возле злополучного ЗиЛа. – Вот же, сука, нашла, где снестись. И когда успела? – растерянно шипит мой оренбургский замкомвзвода Витя Петряй.
– Переехать ЗиЛом это долбаное гнездо, – обречённо предлагает водитель Михайченко.
Сварщик Гинтарас Даргис, потупившись, молчит. На душе – полная обречённость и безнадёга, усугублён ная обвалом, казалось бы, железно обоснованной само надеянности. Ж..па. Да зарасти всё... Выговор-то, кроме самого генерала, никто не снимет.
А гнездо?! Ротный спокойно и твёрдо говорит: – Пусть будет... Выведутся... Улетят.
Аккумуляторную крышку почти нежно ставим на место.
Вечером у меня на кухне пьём водку, как всегда опро метчиво запивая её пивом и разумно закусывая копчёным палтусом. Морпехи... Длинная прядь волос, маски ровавшая лысину ротного, сбилась набок.
– Да херня всё это. Меньше взвода не дадут, дальше ... не пошлют.
– Выговор – не гонорея, с ним можно всю жизнь...
– Всё равно у нас было лучше всех.
– Давай... Хором!
– За красный флаг над Белым домом!
P. S. Выговор сняли на День Флота, как поощрение от Шередеды. Хороший был генерал, боевой, памятливый. А птицы? Им-то что, перелётным, – вывелись, подрос ли и улетели. На юг.