Глава 1. «Где-то на Смоленщине, утро 13-го июля 1941 года, пятница»
-Товарищ лейтенант! – раздался рядом чей-то громкий, зовущий меня голос. – Иди сюда! Я обернулся на этот окрик и увидел в нескольких шагах от себя полкового комиссара Бронштейна Якова Моисеевича, а также стоявших рядом с ним моего командира капитана-пограничника Иванова Василия Ивановича и какого-то незнакомого мне подполковника-артиллериста, делавших обход позиций намечаемой обороны, проводя спешную рекогносцировку и отдавая последние указания в преддверии скорой битвы. -По вашему приказанию прибыл! – сделав пару шагов и приложив правую руку к оплавленному козырьку своей фуражки, очень громко выкрикнул я, вытягиваясь перед ними по стойке «смирно», как положено по армейскому уставу. Отрапортовал я действительно очень сильно (хотя, не замечая этого), что даже комиссар Бронштейн чуть вздрогнул от неожиданности. Он удивленно, сквозь стекла своих очков, посмотрел на меня, бросая строгий и сердитый взгляд. - Что орешь?! Как фамилия?! – сурово спросил он и, прищурив свои выпученные глаза, стал внимательно и серьезно вглядываться в мое лицо, а затем поинтересовался: - Контуженный, что ли?! От пристального взгляда Бронштейна я немного оробел, словно под лупой разглядывал в свои золотые окуляры, а от заданного вопроса вдруг совсем растерялся. Дело в том, что в те дни я был немного не здоров, скорее всего, у меня тогда было некое психическое расстройство, связанное с первыми неделями войны, порой уже вообще ничего не соображал и не очень хорошо слышал, особенно левым ухом. Вот поэтому я просто не знал, что сказать комиссару. Заметив полное замешательство, непосредственный начальник Иванов, попытался ответить за меня: - Это лейтенант Круглов из моего… -Я не тебя спрашиваю, - произнес Бронштейн, перебивая его. Тут очнулся я и тихо промолвил: «Лейтенант Круглов. Вы меня звали?» А сам подумал: «Может меня никто и не звал, может, голос просто померещился?» Спиной стоял, со своими ребятами разговаривал, эмоционально обсуждали прорыв, матерились и даже шутили по случаю редкого везения тех кто уцелел. А тут окрик, вроде голос комиссара был, он крикнул мне. -Да, звал! Дело есть, - немного спокойнее заговорил Яков Моисеевич, - во втором батальоне только что комбат погиб, скончался от полученных сегодня ночью тяжелых ран. Так что принимай батальон. - Приказал Бронштейн.- Людей в нем мало осталось, всего полторы сотни, но со сборного пункта еще пришлем, будет подкрепление, да ещё и свежие армии на подходе. -Товарищ полковой комиссар, у меня же нет опыта! – неожиданно для самого себя попытался я возразить. В тот момент вдруг представил, как несколько минут назад трагично умер от смертельных ранений бывший командир батальона капитан Петренко, хороший мужик был, я знал его не более недели, но сослуживцы, отзывались очень хорошо. С восхищением рассказывали, про то, как капитан водил в контратаки, в одном из боев первых дней войны, лично уничтожил и покалечил свыше 40 немцев, а теперь сам голову сложил, и тут же в голове пронеслась услышанная от кого-то фраза, что «комбаты долго не живут». Молодой, крепкий командир-кадровик, на вид не старше 30 лет, жить да жить, поймал сегодня ночью в грудь пару пуль. Перед тем как умереть, несколько часов хрипел, кашлял и плевался кровью, часто стонал, звал кого-то, наверно погибших товарищей, поскольку никто так и не откликнулся. Раненого капитана Петренко ребята вынесли под шквалом огня, завернув в шинель, когда других подстреленных парней бросали. И теперь его нет, наверно где-то остались жена, дети, родные, а он навсегда ушел, теперь ему на смену назначили меня, значит, недолго и мне осталось, прикажут в атаку и вперед, за мной батальон, ура. А я пограничник, не пехота, можно сказать другая специализация, никогда в штыковую не ходил. Да и из-за маленькой армейской практики, просто не знал, как бойцов на верную смерть поднимать, вероятно, только как этот капитан, ценой жизни. -Что-о-о?! Как нет опыта?! – Бронштейн уставился на меня злыми, почти взбешенными глазами и мимика пожилого, морщинистого лица выразила агрессивную гримасу. Он метнул в меня испепеляющий взгляд, затем посмотрел сердито на Иванова и после взглянул на подполковника-артиллериста. Василий Иванович спокойно выдержал пристальный взгляд Бронштейна, а вот незнакомец-подполковник испуганно опустил глаза, видя, как тот разозлился, рассвирепел. Комиссар снова посмотрел на меня, в его глазах на выкате читалось бешенство и гнев; после короткой паузы он заорал диким голосом, от которого я чуть не упал в обморок, поскольку четко расслышал и не ожидал подобного поворота разговора, что он так в ответ крикнет, очень неожиданно. -Нет опыта?! Вот и набирайся! Понял, Круглов?! Не выполнишь приказа – пристрелю! Задачу своего батальона узнаешь от Иванова! -Так точно! Разрешите выполнять? – испуганно и взволнованно ответил я. Бронштейн не ответил, вместе с подполковником-артиллеристом пошли туда, где расположилась и стояла целая батарея противотанковых орудий, возле которой суетилось много красноармейцев-артиллеристов – боевых расчетов этих пушек, одни закапывали орудия, другие уже маскировали готовые огневые позиции, подносили ящики со снарядами. А мы с Ивановым остались вдвоем и до нас еще некоторое время доносились выкрики, точнее, долетали обрывки фраз Бронштейна, типа: «Видишь, они тут уже все совсем с ума посходили! Не выполнят, застрелю на хрен!» Похлопывая деревянную кобуру - приклад, болтавшейся на ремешке через плечо справа на боку, достававшую почти до колена, с наградным «Маузером» внутри. Мы видели, как он из него вчера двух красноармейцев уложил несколькими выстрелами, прямо перед строем, за паникёрство и распространение немецкой пропаганды, они якобы вели среди бойцов антисоветские разговоры. При обыске у них нашли фашистские листовки с призывами сдаваться в плен или прочими лозунгами о борьбе с еврейским комиссарством и большевизмом. Одновременно листовка служила пропуском для трусов и дезертиров, немцы обещали хорошие условия содержания до конца войны, а потом уверяли, что всех отпустят по домам, жить в свободной от коммунистической чумы стране, во главе с Гитлером-освободителем строить светлое будущее и стать частью европейской культуры и цивилизации. Оба красноармейца по слухам не были трусами, первый бой приняли в Прибалтике, их часть дралась не хуже других, да и в плен не сдавались и даже не собирались, коль с оружием в руках были и столько вёрст прошли. Просто идею идти в прорыв всей гурьбой не поддержали, предлагали мелкими группами, нащупать разрывы между немецкими дивизиями и без боя перейти условную линию фронта, проще говоря, найти дырку и как вода через неё просочиться, без шума и пальбы. Несмотря на то, что они были рядовыми красноармейцами, вообще без званий, под их руководством была группа из 15-20 бойцов и младших командиров, а долговязый, небритый парень лет 27-28, видно, что из запасников, стал для них главным. Он уверял, что тонкая типографская бумага листовок идеальна для самокруток, почти как папиросная, но Бронштейн был непреклонен, приказал их разоружить и затем публично пристрелил перед всеми, не вдаваясь в дебаты. Теперь вот и нам угрожал, «Маузер» свой поглаживал, словно предвкушая новые выстрелы. - Совсем озверел комиссар,- тихо, как змея прошипел Василий Иванович, затем по - злому ругнулся и смачно сплюнул,- жидовская морда. Оно и понятно, Бронштейну бывшему начальнику отдела из ГлавПура РККА (Главное Политическое управление Красной Армии) по сути, жизнь спасли под Минском, взяли с собой, всю дорогу кормили и поили, телами защищали в перестрелках, несколько парней погибло, прикрывая его, большинство сегодня ночью. А он теперь кричит – пристрелю. Вот неблагодарный человек и фамилию мою знал прекрасно, только вышли к своим, мигом поменялся, власть над всеми взял, орал на людей постоянно, оскорблял. Тут и ещё один нюанс был, там под Минском, Василий Иванович заставил Бронштейна обратно гимнастёрочку одеть, хотя немецкие войска были кругом, очень близко и в плен комиссаров не брали, как и лиц еврейской национальности. А то шёл Яков Моисеевич в пиджаке, словно не крупный армейский политработник, а обычный беженец. Хотя его водитель был с оружием и в форме сержанта, он подтвердил личность полкового комиссара, да и документы и китель свой Бронштейн сохранил и беспрекословно подчинился, надел обратно, имел ордена Красного Знамени, Красной Звезды и медаль «ХХ лет РККА», но не руководил, даже почти не говорил. И пусть он был среди нас самым старшим по званию и по возрасту, окруженцы слушались только капитана-пограничника, называя уважительно за глаза «дядей Васей» или вообще «Батей». А комиссар в основном тише воды, ниже травы, как мышь серенькая, а теперь петухом ходит, всеми командует, орёт, грубит, пугает. На нас не добро смотрит, словно хотел быстрее избавиться от случайных свидетелей своего позора, уже этой ночью пытался, в группу прорыва назначил погранотряд и других окруженцев, а мы уцелели, пусть и не все. - Поздравляю с назначеницем, комбат,- невесело усмехнулся Василий Иванович,- растёшь. Вот таким образом, я лейтенант-пограничник Круглов Алексей, в девятнадцать лет стал командиром стрелкового батальона сводного полка Красной Армии. Это знаменательное в моей жизни событие случилось примерно около одиннадцати часов утра тринадцатого июля 1941 года. Лишь накануне вечером, мы наконец-то вырвались из вражеского окружения. Такого счастья я не испытывал давно. Повезло, не то слово. Ведь я до сих пор живой, пройдя столько передряг, воюя буквально с первых минут войны, от самой границы! Но только я не знал, и никто тогда не знал, что те передряги были еще цветочками, ягодки ожидали нас всех впереди! Еще никто из нас не знал, что три дня назад уже началось Смоленское сражение, вошедшее в мировую историю, как самое ожесточенное и кровопролитное противоборство первых недель Великой Отечественной войны. Таких потерь вермахт еще не знал за все два года глобальной войны. А жертвы врага на Восточном фронте за первые недели, сразу превысили всю прошлую убыль войск и боевой техники. Наши потери, к сожалению, были намного больше, в разы. Такого нападения, вероломной агрессии страна не знала с Киевской Руси, нашествие татаро-монгол и Наполеона и прочие военные конфликты вместе взятые, не шли ни в какое сравнение немецко-фашистскому наступлению на СССР. Театр военных действий (ТВД) от Баренцева до Черного морей, кто бы мог подумать, что такая война возможна между людьми и на нашей земле, затронув весь многонациональный и многомиллионный народ. Почти каждого жителя Советского Союза, а население было почти 200 миллионов коснулось всеобщее горе и сострадание, во многие дома пришла беда. Но летом сорок первого люди даже не представляли, что это лишь только начало Великой трагедии, время тяжелейших катастроф и поражений Красной Армии набирало обороты. Больше месяца не удавалось остановить наступление германского вермахта и всем понятно, куда их танки и пехота, пушки и самолёты прут, теперь рубежом обороны стала смоленская земля, западная область РСФСР, ровно полпути из Беларуси в Москву. *** - Слушай меня внимательно, комбат,- перед тем как уйти на свой участок обороны, напутствовал Иванов, теперь он был начштаба полка РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии) под командой полкового комиссара Бронштейна,- главное, не давай немцам близко подойти к окопам, лучше издали лупите из всех винтовок и пулеметов. Если враг приблизится на полста метров, готовь контратаку. Прав Круглов, опыта у тебя маловато, да и я тебя этому не учил, не думал, что нам погранцам в окопах придется сидеть за сотни верст от границы. Так что придется тебе сразу на практике военную науку постигать, без лишней теории. Пойми, если фашисты близко подберутся, сидящие в окопах лишаются преимущества, поэтому смело поднимай бойцов в рукопашную, они знают, что делать. По команде бросайте гранаты и сразу на врага, с криками, с напором. Если «гансы» драпанут, за ними не бегите, лучше в спины пальните, быстро трофеи соберите и бегом обратно в окопы и снова издали встречайте прицельным огнем. Если надо все по-новой повторите, важно не подпустить их на расстояние броска гранаты, бросайте их первыми и в штыковую. Ничего не бойся, это не сложно. Уяснил комбат? - Так точно, спасибо, Василий Иванович,- сердечно поблагодарил я своего командира, что бы я без него делал, не знаю. После его инструктажа, стало спокойнее на душе, теперь я точно знал, что от меня требуется и как этого добиться. Не будь капитана рядом, наверное, наломал бы дров в своем первом крупном сражении. На прощанье он крепко пожал мне руку, дал еще парочку дельных советов и отправился на командный пункт к Бронштейну. Двести шестьдесят два бойца моего батальона уже начали подготовку оборонительного рубежа немного в стороне, чуть левее основных сил нашего сводного полка Красной Армии, в соответствии с приказом Бронштейна. Согласно приказу комиссара, главной задачей второго батальона, находящегося под моим командованием, являлась защита левого фланга нашей линии обороны. То есть красноармейцы моего батальона должны были отбивать все попытки вражеской пехоты обойти, окружить или обхватить слева оборонительные позиции полка. Вот поэтому мои бойцы и сержанты, обливаясь потом, копали окопы, рыли траншеи и ходы сообщения, возводили бруствер, словом, зарывались в землю, предчувствуя жестокую битву. Окопаться решили по полной программе, чтоб остановить вражеское наступление, бой предстоял жаркий и долгий, а в окопе немного спокойнее, имеется хоть какая-то защита, возможность выжить, уцелеть. Справа от второго батальона расположился отдельный истребительный дивизион из трех десятков 45-мм противотанковых орудий и тяжелый танк «КВ-1», обшитый дополнительными броне листами.
Такой танк я видел впервые, их передали в войска совсем недавно и в очень ограниченном количестве, экипажу здесь предстоял первый бой, прислали на усиление обороны артдивизиона, а теперь, сводного полка РККА. Беглого взгляда на стальную громаду «Клим Ворошилов» было видно, что наши новейшие танки намного мощнее немецких танкеток. Ребята артиллеристы рассказали, что видели пятидесяти тонный танк «КВ-2», тот вообще намного больше «КВ-1», гораздо внушительнее. Новые тяжелые танки вселяли оптимизм, подкрепляли уверенность в победе, да и средние танки Т-34 говорили, что серьёзно о себе заявили в первых сражениях с немецкими стальными армадами. Жаль всего один тяжелый танк прислали, но всё равно с ним лучше, чем без него. Думал посмотреть во время боя, как он будет защищать орудия ПТО, его замаскировали рядом с сорокопятками, чтобы останавливать прорвавшиеся танки и пехоту противника. Не видел никогда советских танков в действии, первые недели в основном германское танковое нашествие и масштабное отступление РККА от них, разбитая советская техника, но тут создали крепкий оборонительный рубеж, предстояла первая крупная битва, отсюда лёгкий мандраж и порой страшная тревога. Неизвестно какое количество войск враг против нас пошлёт, вдруг дивизию или корпус, но несмотря на это, настроение было какое-то торжественно-боевое. То, что хотели – случилось! Мечтали вырваться из кольца окружения и выйти к своим, получите! Желали драться плечо к плечу с красноармейцами и ополченцами, на те вам, пожалуйста! Многое другое в то утро было для меня в новинку, чувствовал, фашистам здесь крепко достанется. Ощущал сопричастность к большой силе, скопившейся почти на стыке границ России и Беларуси, здесь фашистов мы были просто обязаны остановить, дальше, в пределы РСФСР, к Москве их пускать было нельзя, их чудовищную, варварскую войну, навязанную нашему народу, пора было прекращать. Регулярная воинская часть, к которой мы с боем вышли из вражеского окружения, была вооружена до зубов, прибыла сюда накануне, из Подмосковья, имела несколько бронемашин с башенными пушками и пулеметами, их тоже вкопали в землю, усилив в центре оборону полка, превратив в долговременные огневые точки. Но самое главное, это наличие тридцати «сорокопяток», маленькие пушки представляли большую угрозу танкам и бронетранспортерам врага, а также пехоте. Не даром эти замечательные орудия некоторые бойцы ласково называли «Аннушками», удобные, приземистые, обладавшие огромной убойной силой, особенно с близких дистанций, пробивали броню любого немецкого танка начального периода войны, с такими пушками воевать было гораздо легче, тем более имея их целый дивизион под командованием того подполковника-незнакомца и его обученных артиллеристов. В их усиленном отдельном противотанковом артдивизионе служили парни не первого года службы, многие кадровые военные и сверхсрочники, обучавшиеся, проводившие стрельбы, тренировки, повышали навыки, боевые расчеты работали как один механизм, слажено, во взаимодействии. Эта воинская часть была в качестве оперативного резерва, из московского военного округа, часть повышенной боевой готовности, могла перекрыть шоссе, на время задержать или остановить прорыв вражеской бронетехники и пехоты, а окруженцы и ополченцы-добровольцы отлично дополняли общую ударную мощь, боевой настрой, желание выстоять и победить.
На правом фланге нашей обороны окопались бойцы первого и третьего стрелковых батальонов, в резерве находился разведвзвод, саперная часть и немного конницы с обозом. Всего нас собралось и заняло оборону в тот июльский день более полутора тысячи бойцов и командиров Красной Армии.
И пусть нас всего была половина от стандартной численности обычного стрелкового полка РККА (согласно штатному расписанию полк должен иметь не менее 180 человек старшего и среднего комсостава, более 400 младших командиров и около 2500 красноармейцев), но зато какая половина! Почти 200 автоматов и пулемётов, более 1200 винтовок и карабинов, гранаты и бутылки с бензином, чуть позади окопов расположилась миномётная батарея с десятком ротных миномётов 50-мм и двух крупнокалиберных, поле впереди и саму дорогу обильно заминировал взвод саперов-инженеров.
Я был уверен, что закопавшиеся в землю красноармейцы серьёзно осложнят наступательную задачу противнику, а там глядишь придут обещанные подкрепления, краем уха слышал, что наши танки на подходе, главное здесь задержать немцев, не дать врагам прорваться к Смоленску, до которого по этой дороге было рукой подать, каких-то 60-70 километров. Как нам сказали при выходе из окружения, там под Смоленском прибывают наши войска из глубины страны, разворачиваются новые армии, что успех фашистов временный, связанный только с коварным нападением, скоро они получат по полной. Такие сведения среди нас распространяли ополченцы, которые пришли колонной со стороны Смоленска, они единственные, кто двигался на запад, все остальные бежали без оглядки строго на восток, от шума приближавшейся канонады. Мужчины разных лет в штатском (рабочие заводов и предприятий, с винтовками и гранатами, все добровольцы), мальчишки и даже девчонки с медицинскими сумками и мелкокалиберными винтовками на плечах пришли к нам на помощь. Всего человек 100-120, без лишних слов вставали в окопы или рыли свои, готовые разделить участь битвы вместе с воинами, на равных, не забывая делиться свежей информацией из советского тыла, согревая сердца одичавших и измученных окруженцев, с радостью помогавшим вновь прибывшим обосноваться на новом месте, в преддверии первого и возможно последнего боя. Война пришла на русскую землю, скоро докатится до колхозных полей Смоленщины, ещё месяц назад таких событий даже в бреду не ожидали. Подмога всегда приятна, может когда-нибудь и смена придёт, в тыл пошлют на переформировку, ведь три недели без выходных, с первых минут войны, без сна и покоя, под ежеминутной угрозой убийства, хотелось немного поспать, отдохнуть и обратно в поход на Берлин. Утром артиллеристы рассказали, что во всех городах и сёлах военкоматы переполнены, идет круглосуточная запись добровольцев, от желающих нет отбоя, вся огромная и великая страна встала на отпор врагу, ополченцы тоже подтверждали, прежде всего, своим присутствием. От этих новостей, я был счастлив также как и от долгожданной встречи с регулярной Красной Армией, выстраданной долгими походами по лесам и болотам от самой западной границы, омраченными смертями и ранениями многих товарищей, голодом, унижениями и лишениями, попавших в кольцо германского окружения. И, наконец, воссоединение с нашими войсками произошло, что придало дополнительных сил, подняло боевой дух и настроение, прогнало прежние тяжелые мысли и уныние. То о чем долго мечтали, наконец-то сбылось, причем даже лучше, чем представлялось. Теперь мы имеем возможность драться в открытом бою, а не в «котлах» и «огненных мешках», в которых нахлебались своей крови через край, наголодались и настрадались до предела, озлобились. Настала пора дать в морду зарвавшимся захватчикам, по крайней мере, всё необходимое для достойного отпора врагу у нас было, осталось их только дождаться и как следует встретить.… Надоело бегать и прятаться как трусливые зайчики, вон всю Беларусь проскакали, отдали фашистам столько земли, с родными городами и деревнями, лесами и лугами, озёрами и реками, а главное и самое страшное, что вместе с нашими согражданами, их было жаль больше всего, не смогли защитить, хотя и были обязаны. На то и армию народ содержит, чтоб охранял, а мы пока только отступали, а кое-где в панике бежали под немецким натиском. Всё, надоело бегать, дальше не куда, началась российская территория, приказано стоять насмерть, не пропустить врага вперед, храбро держаться до прихода наших главных сил. А коль кому доведется голову сложить, так некуда деваться, теперь кругом война, от судьбы не уйти. Важно успеть напоследок, прихватить с собой в мир иной, как можно больше вражеских солдат и офицеров, продать подороже свою драгоценную жизнь, а если повезет, то и уцелеть в бою и пережить всю битву до полной победы. Сомнений не было, что Советский Союз выиграет в конечном итоге войну с Фашистской Германией и их союзниками, наши люди были так воспитаны, верили, что скоро дойдем до Берлина. С такой верой, возможно и умирать не страшно, но каждый хотел спастись от немецкой пули или осколка, инстинкт самосохранения заставлял надеяться на лучшую долю, чем близкую погибель, дурные мысли старались отгонять как можно дальше, но и о чём-то уж слишком хорошем, думать не получалось. Хотя утро 13 июля выдалось лично для меня радостное, к тому же досыта накормили, угостили махорочкой, обнадежили хорошими новостями, настороженная тревога закралась в душу, жить дальше очень хотелось, а тут бой скоро. Если сбежишь, то трусом и дезертиром объявят и расстреляют, а мне только через месяц двадцать стукнет, и война с фашистами никого не щадила, уже столько смертей видел, а калечила как, не передать, такое можно понять, если только на себе испытать, всё остальное демагогия. Порой думаешь, уж лучше сразу на небеса, чем по земле без ног ползать, в тоже время не стоило забывать, что жизнь у человека одна, по сути, бесценна. То, что нас ожидало тяжелейшее испытание в жизни, никто не сомневался, ведь если немецкая армада двинет по этой дороге, то мимо нас им никак не пройти. Полк наглухо перекрыл грунтовку, оборонительный рубеж готов, местность поделили на сектора обстрела, стволы пушек и миномётов, станковых и ручных пулемётов, винтовок и карабинов, направлены в сторону вероятного появления вражеских войск…