Голова просто раскалывалась, трещала, звенела, гудела — в общем, доставляла сплошные неудобства. Тело, которому принадлежала многострадальная голова, лежало сейчас плашмя, раскинув конечности, на продавленном, зелёном диване, и, вместе с головой составляло мужчину сорока трёх лет, среднего роста, заурядной внешности, с маленькой родинкой на подбородке и трёхдневной щетиной на нём же, да к тому же ещё и женатого.
Мужчину звали Степан, фамилия его, как бы насмехающаяся над сегодняшним состоянием, была — Непьющий. Первая мысль, которая всё-таки пробилась сквозь завесу тумана и боли была совершенно неуместным вопросом: какое сегодня число? Ответ на этот вопрос дал отрывной календарь, висевший на стене, напротив дивана — тридцать первое марта. Тридцать первое марта… «Подожди, — сказал сам себе Степан, почесав ломивший затылок, — сегодня лист никто не отрывал, а значит сегодня не тридцать первое марта.… Первое апреля! Сегодня первое апреля, — утвердительно завершил свои размышления Степан, — мой день рождения!»
***
Перейдя в сидячее положение «новорожденный» взглянул на бурое пятно на когда-то белоснежной майке, оставленное безымянной килькой в томате, и окончательно привёл мысли в порядок. Вчера справляли день рождения его друга и соседа — Афанасия Бронштейна — весёлая была пирушка! Степан со своей женой Еленой подарили Афанасию замечательную картину, на которой были изображены… Стойте! А где же жена? «Лена! Леночка, Ленусик! — позвал Степан. «Ленка, твою мать, где ты?» — с отчаянием в голосе воскликнул «брошенный» муж. Жены в квартире не было. «Опять к матери ушла. Ну и шут с тобой, проживу как-нибудь, — пробурчал Степан, напяливая спортивные штаны и носки не первой свежести. Безусловно, он прекрасно понимал, что больше недели без Елены он прожить не сможет: умрёт, либо с голоду, либо со скуки.
Облачившись, наконец, в своё нехитрое одеяние Степан подошёл к окну, погодка была подстать настроению: моросил мелкий, противный дождик, небо было серым и хмурым, в парке, напротив пятиэтажки, где он жил, стоял невыносимый гвалт, создаваемый стаей грачей. Нечаянно взгляд его упал на пресловутый календарь, а точнее на надпись, что была начертана карандашом под цифрой «31». Написано было всего одно слово: «Козёл!!!». «Возможно»,— не стал опровергать убеждения собственной жены Степан и, сунув ноги в новенькие шлёпанцы, отправился на кухню, лелея надежду найти там средство от головной боли.
Но, дорога на кухню была не из лёгких — несчастный именинник наступил на ни в чём не повинного кота Ваську, который мирно спал прямо в дверном проёме. Издав ужасающий вопль «мяу», Василий с невероятной скоростью сорвался с места и умчался на кухню, осознавать, что же всё-таки с ним случилось.
Степан же от неожиданности отпрянул назад, запнулся за задравшийся напольный ковёр и, приземлившись на пятую точку, выдал такой матерный загиб в адрес бедного кота, что если бы тот понимал человеческую речь, то смертельно обиделся бы на хозяина. Боль в кобчике отозвалась в голове, и настроение ещё больше ухудшилось.
Добравшись, наконец, до кухни Степан стал тщательно и методично исследовать содержимое шкафов, холодильника, ящиков стола и даже аптечки. В холодильнике стояла банка солёных огурцов, лежало полпалки копчёной колбасы и пачка сливочного масла. «Спасибо, Господи!»— воздев глаза к потолку, простонал Степан. Эту благодарность он вознёс, прежде всего, за рассол, хотя и поесть тоже не мешало бы. Налив живительной влаги в эмалированную кружку и залпом, осушив, её Степан сделал пару бутербродов, без аппетита съел один из них, сел за стол и задумался.
Надо бросать пить, ей-богу, надо! Отпуск только начался, а он уже успел так напиться, что жена ушла. Она, вообще-то, редко уходила к матери после его пьянок, но в этот раз, видно, терпение лопнуло. Ремонт в квартире надо делать. Всё! С сегодняшнего дня бросаю пить! Сейчас позвоню Ленке, сообщу ей эту новость, попрошу прощения, скажу, чтобы забежала в магазин, торт купила — как никак день рождения! Вечером позовём Афанасия с женой, отметим, пить будем только чай, а после заживём с Леночкой душа в душу….
***
Размышления Степана прервала настойчивая трель дверного звонка. Машинально взглянув на часы — времени было половина восьмого утра, он недовольно пробурчав: «Кому я мог понадобиться в такую рань?» — пошёл открывать дверь.
Сначала ему показалось, что он глядит в зеркало, но нет, это было не зеркало — это был Афанасий Бронштейн, опухший, с взъерошенными волосами, в общем, полная копия Степана.
— Здравствуй, Стёпа,— поздоровался он, как обычно не выговаривая букву «р».
— Чего тебе? — не слишком приветливо буркнул Степан, считавший Афанасия виновником всех своих бед.
— Стёпушка, у меня горе, какое у меня горе! — по небритой щеке соседа прокатилась одинокая слеза.
— Неужели жена ушла? — с нескрываемой иронией заметил Степан.
— Она что у тебя? А я считал тебя другом! Всё! Сейчас пойду и повешусь. Друг предал, жена ушла к нему, жизнь потеряла смысл! — заголосил Афоня.
— Да погоди ты вешаться — нет её у меня — своей-то жены нет, а твоей и подавно, — успокоил его Степан.
— Правда? А водка у тебя есть? Ну, или хотя бы пиво? Можно зайти? — с надеждой в голосе протараторил Афанасий.
— Зайти-то зайди, а выпить у меня нет,— безжалостно разрушил Степан все мечты Афони.
— Как нет? Ты что сегодня не похмелялся? Стёпа, ты здоров? — снова закидал Степана вопросами Афанасий.
— Да здоров я, здоров! Просто всё, — Степан рубанул рукою воздух, — завязал! Больше не пью! Ни капли, ни полкапли!
— С ума сошёл, — пробормотал про себя Афоня,— можно я всё-таки войду?
— Да, да, конечно! Проходи на кухню, присаживайся, я сейчас чайник поставлю, за тортиком сбегаю…
— Какой чайник? Какой тортик? Стёпа, у тебя день рождения, беги за бутылкой! — разнервничался Афанасий, присаживаясь на табуретку.
— Ну, я же сказал, что больше не пью. Давай лучше чайку, а? — с вымученной улыбкой проговорил Степан.
— Ладно, — Афоня решил пойти другим путём, — давай лучше я за тортиком схожу? Ты же именинник, в конце концов!
— Афанасий, ты настоящий друг! — Степан от умиления чуть не расцеловал соседа,— Сейчас заначку найду!
«Да, совсем мужик умом двинулся. С перепою что ли? Ничего, я его наставлю на путь истинный» — размышлял про себя Афоня.
Тем временем Степан напряжённо перелистывал четвёртый том «Войны и мира», ища там спрятанную от жены сторублёвку. Наконец с восторженным криком: «Эврика!» открыл третий том и из него выпала долгожданная бумажка. Бережно поставив книги на полку, Степан возвратился на кухню. Сосед сидел за столом и нервно теребил чайную ложку.
— Держи! Иди скорее! Ты какой чай любишь: чёрный или зелёный? — спросил Степан, суетясь у плиты.
— Сорокаградусный! — у Афони окончательно сдали нервы.
— Я же сказал, что…
— Да, знаю, слышал уже! — перебил Степана сосед, закрывая за собою дверь.
«Сейчас я выгоню из него всю эту дурь. Тортика ему захотелось!» — вслух размышлял Афанасий, спускаясь по лестнице. «Так, куплю пузырь для разгона, а там посмотрим. Именинник! Даже другу не налил, бегай тут по магазинам…»
***
Весело посвистывая, закипал, чайник, Степан сидел за кухонным столом и обстригал ногти — решил привести себя в порядок. В прихожей послышались шаги: пришёл Афанасий.
— А у меня как раз чайник вскипел, — игриво крикнул Степан, стараясь изображать весёлое настроение, хотя состояние у него было, прямо скажем, не очень.
— Вырубай свой чайник! Сейчас буду тебя лечить! — не слишком приветливо ответил Афоня, на ходу откупоривая бутылку водки.
— От чего лечить? — не понял вначале Степан, но, увидев бутылку, вскричал, — Как ты мог! Где торт?
— Какой нафиг торт! Стёпушка, я же о тебе забочусь. Вижу, как тебе нехорошо и хочу помочь. Ну, давай по стопочке в честь дня рождения, а потом не пей, хоть всю жизнь! — залепетал Афанасий, словно был родной матерью Степана.
— Не могу! Я себе пообещал ни капли, ни полкапли, — неуверенным голосом возразил Степан.
— От одной стопочки ничего не будет, только лучше станет! — Афоня как будто из воздуха достал две стопки и наполнил их.
— Ну, разве только одну…
***
…Часы на кухне показывали половину двенадцатого дня, Степан и Афоня допивали третью бутылку «Столичной». За здоровье Степана, Афанасия и их жён уже было сказано немало тостов. Напрягая мозги в придумывании очередного тоста, Афанасий икнул и произнёс:
— Знаешь, Стёпа, а давай выпьем за здоровье моей покойной тёщи!
— Подожди, — заплетающимся языком возразил Степан, — фигня какая-то получается: она же покойная, какое у неё здоровье?
— Какой ты умный, Стёпа! Тогда выпьем за её упокой! — нашёл Афанасий выход из положения.
— Вот это правильно!
***
… Голова просто раскалывалась, трещала, звенела, гудела — в общем, доставляла сплошные неудобства. Тело, которому принадлежала многострадальная голова, лежало сейчас плашмя, раскинув конечности, на продавленном, зелёном диване, и, вместе с головой составляло мужчину сорока трёх лет, среднего роста, заурядной внешности, с маленькой родинкой на подбородке и трёхдневной щетиной на нём же, да к тому же ещё и женатого.
Сквозь завесу тумана и боли пробился далёкий и невыносимо знакомый женский голос: «Без меня совсем сопьётся, лечить его надо. Завтра утром с ним серьёзно поговорю. И зачем только я ему торт покупала?».
«Лена, Леночка, Ленусик, я больше не буду, — прохрипел Степан, проклиная Афанасия…