Существующая шаблонная классификация рефлексов на пищевые, самоохранительные, половые и слишком обща, и неточна. Чтобы быть точным, надо говорить об охранительном индивидуальном и видовом рефлексе, так как пищевой рефлекс тоже ведь охранительный. Но и наше разделение тоже отчасти условно, так как охранение вида представляет собой и охранение индивидуума. Следовательно, нет особенно ценности в общей систематизации. Только знание всех рефлексов в отдельности даёт возможность постепенно разобраться в том хаосе проявлений высшей животной жизни, которая теперь наконец поступает в распоряжение научного анализа. Не занимаясь пока этим специально, наша лаборатория пользуется отдельными случаями, раз они являются очень редкими. Такой случай обработан до известной степени нами и на данном сорте рефлекса.
Между массой собак, служащих для изучения приобретённых (условных, по терминологии нашей лаборатории) слюнных рефлексов, в прошлом году в лаборатории одна оказалась с исключительным свойством. Эта собака, в отличие от других, в продолжение целого месяца давала сплошное самопроизвольное слюноотделение, которое делало её негодной для наших опытов. Это слюноотделение зависело от общего возбуждения животного и обыкновенно шло рядом с одышкой животного — очевидный аналог нашего общего волнения, с той лишь разницей, что у собаки наше потоотделение заменяется слюноотделением. Короткий период такого возбуждения наблюдается у многих наших собак при начале опытов над ними, а особенно у собак более диких, мало прирученных. Наоборот, эта собака была очень ручной, быстро вступавшей со всеми нами в дружеские отношения. Тем более было странно, что у неё целый месяц возбуждение в экспериментальном станке нисколько не сдавало. Затем собака перешла к нам со специальной целью ближе изучить эту её особенность. И у нас в течение двух недель в станке и в отдельной комнате, при опытах образования условного пищевого рефлекса, дело оставалось всё в том же положении. Произвольное слюноотделение продолжалось, постепенно усиливаясь по мере продолжения каждого экспериментального сеанса. Вместе с тем животное было постоянно в движении, борясь на всевозможные лады со станком, царапая пол его и кусая его стойку. Это сопровождалось и одышкой, все нараставшей к концу опыта. В начале сеанса при первых условных раздражениях собака сейчас же брала предлагаемую ей еду, но затем или брала её только спустя всё более и более значительное время после выдвигания кормушки, или даже начинала есть только после предварительного насильственного введения небольшой порции её в рот. Мы занялись выяснением вопроса: чем именно вызывается эта двигательная и секреторная реакция, что возбуждает собаку в данной обстановке?
На многих собак действует возбуждающе стояние наверху, на столе. Стоит поставить станок на пол — и они успокаиваются. Здесь это не вносило ни малейшего изменения в состояние собаки. Некоторые собаки не выносят уединения. Пока экспериментатор находится в одной комнате с животным, оно спокойно – и сейчас же возбуждается, рвётся и кричит, как только экспериментатор выходит из комнаты. Опять и это при нашей собаке значения не имело. Может быть живой собаке требовалась подвижность? Но, спущенная со станка, она часто сейчас же ложилась у ног экспериментатора. Может, её раздражали давлением, трением привязи? Их всячески ослабляли, но это оставляло дело всё в том же положении. А на свободе и нарочно порядочно притянутая на шее верёвка не беспокоила собаку. Мы разнообразили всевозможно условия. Оставалось одно — собака не выносила привязи, ограничения свободы передвижения. Перед нами резко подчёркнутая, хорошо изолированная, физиологическая реакция собаки — рефлекс свободы. По всей вероятности, настойчивость рефлекса одолжена редкой случайности, что несколько поколений, предшествующих нашим экземплярам, пользовались полной свободой в виде, например, беспривязных дворняжек.
Конечно же, рефлекс свободы есть общее свойство, общая реакция животных, один из важнейших прирождённых рефлексов. Не будь его, всякое малейшее препятствие, которое встречало бы животное на своём пути, совершенно бы прерывало его течение жизни. И мы знаем хорошо, как все животные, лишённые обычно свободы, стремятся освободиться, особенно, конечно, дикие, впервые пленённые человеком.
Чтобы резче подчеркнуть прирождённо-рефлекторный характер нашей реакции, мы продолжали исследование предмета дальше. Хотя условный рефлекс, который вырабатывался на этой собаке, как сказано, был пищевой, то есть собака подкармливалась в станке при каждом условном раздражении, тем не менее, этого не было достаточно для преодоления рефлекса свободы. Неужели пищевой рефлекс слабее рефлекса свободы? Почему пищевой рефлекс не побеждает рефлекса свободы?
Мы, продолжая опыт с условными рефлексами, как и раньше, решили давать животному всю его ежедневную порцию еды тоже только в станке. Сначала, около десяти дней, собака ела мало и порядочно исхудала; но затем стала есть всё больше и больше, пока не съедала всей предложенной ей порции. Однако потребовалось около двух месяцев, чтобы рефлекс свободы во время опыта с условными рефлексами наконец перестал отчётливо давать о себе знать. Постепенно исчезали отдельные части этого рефлекса. Но нужно думать, что небольшой след его ещё оставался и выражался в том, что условный рефлекс, который имел все другие основания быть большим и прочным у этой собаки, всё же продолжает быть и небольшим и колеблющимся, чем-то отчасти тормозимым — очевидно, остатком рефлекса свободы. Интересно, что к концу этого периода собака сама начала вскакивать на экспериментальный стол. Но мы не остановились на этом результате и снова отменили фундаментальное кормление собаки в станке. Месяца через полтора рефлекс свободы, при продолжающихся опытах с условными рефлексами, снова начал обнаруживаться, в конце постепенно дойдя до степени его первоначальной силы. Нам кажется, что, помимо подтверждения в высшей степени прочного характера этого рефлекса, свидетельствующего о его прирождённости, этот возврат рефлекса ещё раз устраняет все другие истолкования описанной нами реакции.
Только после ещё четырёх с половиной месячного содержания собаки в отдельной клетке, где она и кормилась, рефлекс свободы был наконец-то окончательно подавлен и с собакой можно было работать беспрепятственно, как со всякой другой.
Очевидно, что вместе с рефлексом свободы существует также прирождённый рефлекс рабской покорности. Хорошо известный факт, что щенки и маленькие собачки часто падают перед большими собаками на спину. Это есть отдача себя на волю сильнейшего, аналог человеческого бросания на колени и падания ниц — рефлекс рабства, конечно имеющий своё определённое жизненное оправдание. Нарочитая пассивная поза слабейшего, естественно, ведёт к падению агрессивной реакции сильнейшего, тогда как, хотя бы и бессильное, сопротивление слабейшего только усиливает разрушительное возбуждение сильнейшего.
Как часто и многообразно рефлекс рабства проявляется на русской почве, и как полезно осознавать это! Приведём один литературный пример. В маленьком рассказе А. И. Куприна «Река жизни» описывается самоубийство студента, которого заела совесть из-за предательства товарищей в охранке. Из письма самоубийцы ясно, что студент сделался жертвой рефлекса рабства, унаследованного от матери-приживалки. Понимай он это хорошо, он, во-первых, справедливее бы осудил себя, а во-вторых, мог бы систематическими мерами развить в себе успешное задержание, подавление этого рефлекса.
Источник:
Павлов И. П. Рефлекс свободы. — СПб.:Питер,2017. — 432с. — (Мастера психологии)
Статья дана в сокращённом варианте.
Ссылка на рассказ А. И. Куприна «Река жизни»:
https://www.litmir.me/br/?b=48567