Казалось, зима пришла в южную деревню навсегда. Обычно к середине февраля здесь во всю звенели ручьи и капели, но не в этот раз. Деревня тонула в снежном плену и единственным признаком жизни в ней были дымные «хвосты» печных труб. Без надобности на вымороженную улицу не выходили не только люди – даже дворовые псы нашли себе теплые убежища. Здесь и в теплое время года днем с огнем было трудно кого-то встретить, а зимой – и подавно. Умирала деревня. Остались в ней только старожилы да пара семей, не подавшихся за лучшей жизнью в город.
- Бублик, брысь со стола! – хлопнула в ладони Зинаида Васильевна, зайдя на кухню. – Вон тебе миска с молоком поставлена – все по столу шастаешь! – не зло заругалась она на кота и подошла к старенькому «Снежку» . Холодильник давно не работал, но как шкафчик вполне годился. На его дверце висел лощеный календарь, в котором были обведены красным фломастером значимые для Зинаиды Васильевны даты.
- Так-так, - протянула она, поправляя очки. – Завтра Петька с внуками приедет! Чем же их привечать-то, - задумчиво протянула она, открыв «Снежок». На полках стояли банки с крупой, пакеты с макаронами, лежали пакетики со всяческими приправами, а внизу белел пухлый мешок с мукой.
- Надо бы блинов напечь! – сказала хозяйка. – Да молоко все котик доел, успеть бы в магазин, пока все не раскупят! – засуетилась она и, напевая что-то из старинных романсов, поспешила собираться «в рейд» по крепкому морозу.
Зинаида Васильевна была женщиной строгой, но добродушной. Особенно ко всякой животине. Во дворе ее дома висели скворечники, всегда полные крупы, под воротами стояли миски с едой для беспризорных котов и собак. Около дома Зинаиды Васильевны на снегу можно было разглядеть даже вереницы следов чьих-то мелких лап – гостей из леса, остатки которого виднелись аккурат за деревней.
Лесной зверь никогда к человеку не пойдет – да умирал тот лес вместе с селением. «Старый» бор выкорчевали, молодую поросль повалили, по заводам отправили. Остались от леса три сосенки, с пяток липок да россыпь берез. А зверям куда деваться? Пока дышал лес, водились в нем и зайцы, и бурундуки, и лисы, мужики когда-то и вовсе на медведя ходили. А теперь – остались только белки да мыши. Да и тем где-то нужно искать пропитание, особенно в лютую зиму. Вот и повадились грызуны шастать по деревенским дворам.
Чаще других в гости к Зинаиде Васильевне заходила белка с черной полоской во всю спину. Женщина приметила ее и специально для нее оставляла на дворе еловые шишки , тыквенные семечки и сушеные грибы. Вот и в это утро белка пожаловала за снедью. Но прежде, чем утащить шишку, она решила показаться хозяйке. С шифера, которым была прикрыта кладка кирпичей под окном, она прыгнула на подоконник и замерла у стекла. Зинаида Васильевна, стоя перед зеркалом, куталась в шерстяной платок. Она увидела белку в отражении и подошла к окну. Зверек тут же спрыгнул обратно на кладку, с нее- в сугроб.
- Озорница полосатая, что творит! – засмеялась женщина, натягивая шерстяное пальто.
В деревне был один магазин-универсам, в который продукты и вещи из города привозили по расписанию : утром по понедельникам и пятницам. Здесь можно было купить все - от хлеба до калош. Возил их Григорий Палыч, Гришка, местный забулдыга, трезвеющий исключительно по этим дням. Остальные пять дней из недели он исправно «заливал глаза» в тоске по своей , как он говорил, «несостоявшейся жизни». Ничего для того, чтобы она «состоялась» Гришка и не делал, но под 50 лет вдруг понял, что об этом крепко жалеет. Ничему другому, кроме как водить «буханку» он так и не научился, поэтому на выпивку и закуску зарабатывал как мог.
- Палыч! Тебя Анастасия Петровна зайти просила! – крикнул Гришке, копающемуся в моторе машины, сторож продуктового склада.
- Да нормально я себя чувствую, с позавчера – нини! – икнул Гришка, не любивший проходить медосмотр перед рейсом. «Тридцать километров туда – тридцать обратно, не весть дорога какая!», - отмахивался он от Анастасии Петровны, тоже не горящей желанием мерять ему давление и дышать перегарным «амбре». Она уже не раз грозилась снять его с линии, но водителей на перевозки не хватало. Поэтому Гришка в любом состоянии отправлялся развозить товары: и на свой страх и риск, и на страх и риск и директора компании грузоперевозок, и медсестры, и участников дорожного движения.
- Григорий Палыч! – услышал он где-то за спиной женсий голос. – Я жду вас в медкабинете! Сколько можно за вами бегать, каждый раз одно и то же! – ругалась Анастасия Петровна. – Не допущу к дороге, пусть и вас увольняют и меня! Вы же вон – стоять не можете, шатаетесь! – сокрушалась она.
Но к рейсу Григория Палыча ей все же пришлось в очередной раз допустить по приказу директора – нет людей и все тут, холодильники на базе из-за перебоев с электричеством не работают, продукты портятся. Вот и поехал полухмельной Гришка, богу помолясь, в деревню, груженый молоком, мясом, пельменями и сметаной.
- Зинаида! – в окно веранды Зинаиды Васильевны стучала соседка. – Зинаида!
- Чего тебе, Степанида? – выглянула женщина.
- Скоро продукты привезут, пойдешь?
- Собралась уже, пойдем! – Зинаида Васильевна сняла с гвоздика в косяке двери ключи , вышла и захлопнула дверь. – Петька с внуками завтра приедут, думаю, блинов напечь. А глядь – молока-то у меня нет!
- Я тоже с едой затеялась – дед говорит, борща ему захотелось. Ишь ты! Да радикулит его опять разбил, вот, самой пришлось идти. А что к тебе, опять зверь какой захаживал? – спросила соседка, разглядывая беличьи следы на снегу.
- Да, белка ко мне повадилась. Чудная такая, с черной полоской во всю спину. Я ей шишки оставляю. Понимает ведь, все понимает!- звеня ключами, сказала Зинаида Васильевна.
- Вон она, смотри! – крикнула Степанида, показывая рукой за калитку. Белка все это время прыгала по двору женщины и вышмыгнула в открытую калитку, замерев в проеме. – Смотри, как шишку лапами держит!
- Степанида, ты как будто белок не видала, - вздохнула женщина. – Пойдем уже, холодно.
Увидев приближающхся женщин, белка шмыгнула за куст шиповника, растущий под забором, оттуда – на тропинку, ведущую к магазину.
Из-за угла показался Гришкин грузовик.
- Как думаешь, Зин, Гришка опять пьяный? – поджав губы, спросила Степанида.
- А что ему, он, наверно, наловчился уже, ирод проклятый, - заругалась женщина. – В том году Петька так с ним ругался – по пьяни тот в забор наш влетел, помнишь же? А под забором тем загон для кур был – так всех курят передавил. А если б не курята там были? – прикрыла рот рукой Зинаида. – И чего ж только пьет, лоб окаянный!
- Да чего. Слабый он, хоть и мужик. Как девять классов закончил, так и не пригодился нигде. Я матери его говорила, « Мань, надоумь сына-то в армии остаться!». Да что мать, раз сам бестолочь такая, - мхнула рукой Степанида.
Грузовик приближался – из него на всю улицу гудела музыка. Поравнявшись с женщинами, Гришка притормозил – поздороваться.
- Теть Зин,теть Степанида, здрасте! – замахал он им рукой. – Если до магазина – то садитесь, подвезу!
Хоть и слыл Гришка по деревне безбожным пьяницей, но мужик он был простодушный и до помощи охочий. Слабых не обижал, старшим помогал. А однажды беспризорного деревенского пса отбил у стаи «чужих» собак – забрал его к себе, долго залечивал его искусанный бок, а потом сколотил ему конуру и поселил во двор около калитки.
- Здравствуй, Григорий! – строго ответила Зинаида Васильевна. – Мы сами дойдем, езжай!
- Да не боись, я в порядке! – крикнул Григорий и вжал «в пол» педаль тормоза. Грузовик взвизгнул, буксанул в снегу и встал. Женщины переглянулись и заспешили к машине. Из-за капота с вытянутыми вперед руками показался Григорий.
- Теть Зин, теть Степанида, я не хотел, - разрыдался он, упав в снег на колени. В руках мужчина держал белку. Зверек быстро дышал, из его носа на снег яркими бусинами капала кровь.
- Это же белочка моя, - прошептала Зинаида, разглядев на спине зверька черную полоску. Она обошла машину, подняла с дороги выбитую из беличьих лап шишку, опустила голову и побрела домой.
Григорий молча встал и, спрятав белку под куртку, пошел прочь от брошенной машины. Чем дальше он уходил, тем сильнее разыгрывалась метель, укрывая и без того утонувшие в снегу дома, безлюдные улочки, беличьи следы и всю эту абсурдную своим исходом жизнь.
- Вот и мы когда-то допрыгаемся. «Прыг» - а «скок» уже не судьба, - протянула задумчиво Степанида, оставшаяся в растерянности посреди дороги.