Во время большого ленинградского наступления я проходил в каких-нибудь 50-ти километрах от своей родной деревеньки, получил здесь письмо от родителей, получил даже разрешение навестить их – и не смог. Открылась на ноге старая рана. Пришлось несколько дней просидеть в тылах батальона, в подвале каменной школы у разбитого вдрызг большака, где меня усиленно лечил стрептоцидом наш новый фельдшер.
Приветствую вас мои подписчики и гости моего канала. Эту историю рассказал мне гость моего канала, который предпочёл остаться инкогнито. Продолжаю тему Второй Мировой. Надеюсь рассказ вам понравится.
Этот подвал – единственное, что осталось от деревни Пузакова Гора. В него спускались прямо «с воли» по приставной лестнице. Когда рана «подсохла», началось наше трудное весеннее наступление между Псковом и Островом. После этого был утомительный, но в общем-то веселый марш под Нарву; оттуда, почти без задержки, - на Карельский перешеек … И попал я в родной дом только после войны.
Увидел то же самое, что и не раз доводилось видеть во время наступления: насквозь просвечивающую, будто раздетую, без садов, деревню, жалкие полуземлянки на пепелищах, всеобщее опустошение, нищету. В побежденной Германии, откуда я приехал, уже все были накормлены, а наши псковские хлеборобы ездили тогда в Ленинград за отрубями и пекли из них, добавляя картошку, жалкий свой хлеб (ничуть не лучше ленинградского блокадного). Люди ходили еще в таких обносках, которые не всякий довоенный нищий согласился бы на себя надеть.
Так было.
А мне вынесли вдруг великолепный комплект зимней деревенской одежды, никем не надеванной: новый полушубок с фасонистыми оторочками, новые, плохо гнущиеся, на совесть скатанные валенки, шерстяные носки и трехпалые вязаные рукавички-дьянки.
- Это твое партизанское обмундирование, - сказала сестра.
И мне рассказали…
С тех пор как на наши озера стали сбрасывать парашютистов, моя мать решила, что рано или поздно должны сбросить и меня. Почти все парашютисты были, по рассказам партизан, ленинградцами, так что мне, ленинградцу и псковичу, всегда своему в здешних местах, сам Бог велел быть сброшенным. Эту уверенность вольно или невольно поддерживали мои школьные дружки и ровесники, те, что остались под немцем и «гуляли» теперь в партизанах. Оказавшись поблизости, они захаживали к моим старикам обогреться и перекусить, вспоминали и обо мне: ничего, мол, не слышно от сына?
- А вы что, ждете его? – тут же спрашивала их мама, стараясь в свой черед что-нибудь выведать.
- Мы всегда ждем …
Бывал тогда у стариков Вася Кириллов, самый первый комсомолец в нашем сельсовете и первый человек, у которого я впервые увидел настоящий наган и очень все время хотел попросить подержать его, да так и не осмелился; заходил Петя Осипов, хромой от рождения и, конечно, не годный к воинской службе, но вот сам себя призвавший на войну; отлеживался после ранения мой племянник Коля Павлов, прозванный Пахом – в честь деда Пахома. Все они были из Третьей партизанской бригады Александра Германа, вместе с которой почти постоянно действовала группа ленинградских чекистов.
Так вот сидят они, народные мстители, радуясь недолгому теплу и сытости, рассказывают страшные и забавные случаи из своей нынешней – не дай Бог никому! – жизни, а мать все слушает, слушает и вдруг спросит:
- А скажите, сынки, как этих парашутов-то сбрасывают? Страшно им?
Приглядится к одежде своих гостей, покачает головой – и опять о своем:
- В чем же они одеты, когда их сбрасывают? В шинелишках аль потеплее?
С того и начались ее хлопоты о моей экипировке.
В нашей хотя и небольшой деревеньке, были тогда самые разные мастера – и плотник был, и столяр (этим как раз мой отец славился), и кузнец был, и шаповал (и это мой отец умел лучше других), и кожемятники (все пятеро братьев Лазаревых), - так что и валенки свалять, и овчины выделать труда не составило, все это делалось тут же, на месте. А вот портного в нашей деревне не было. Пришлось матери идти в соседнюю и заказывать там полушубок на отца, поскольку о сыновьях, что находились на советской стороне фронта, здесь говорить было не модно. Надо сказать, что к моим старикам, когда каратели оттесняли партизан, заглядывал еще один мой однокашник – Коля Краснов, волостной старшина. Для многих это было непонятно – как он оказался в полицаях, но вот оказался. Или не хватило у него веры, или пересилила все другое обида за раскулаченного в годы коллективизации отца … Словом, он тоже заходил и хотя ненастойчиво, но нет-нет да и заговаривал обо мне. Правда ничего худого он пока что не сделал, но все равно приходилось опасаться. И вот мама хитрила, заказывая полушубок портному:
- Ты же знаешь моего старика – вот на него и шей. Да только не так, чтобы уж совсем на старого деда – он у меня еще крепкий мужик.
- А что же он сам-то не пришел? – спрашивает портной.
- Так ведь худ стал, нездоров.
- Ну-ну, ладно, Натуша, сделаю.
- Да не горазд задерживай, - просила мама.
- А что, тебе к спеху?
- К спеху не к спеху, а задерживать не надо.
Вернулась она домой, а там Коля Краснов.
- Здравствуйте, тетя Наталья.
- Здравствуй, здравствуй, Коленька.
- Ничего про Ивана не слышно?
- А как тут услышишь? Окруженные они в Ленинграде – ты же сам говорил. С голоду пухнут …
Вскоре начались трудные времена для партизан. Мелкие стычки перерастали в тяжелые бои. Партизаны маневрировали и отступали, появлялись каратели и полицаи – и тогда уж беги, народ, куда придется, прихватив с собой только хлеба кусок, да самое ценное из одежды … если, конечно, успеешь. В нашей семье самой большой такой ценностью было мое партизанское обмундирование. По деревне уже стреляют, люди бегут из нее во все стороны, а мать никогда не забудет спросить:
- Сынкову одежу взяли?
За «сынкову одежу» отвечала моя сестра и никогда не оставляла ее. Когда каратели сожгли всю деревню, сестра и тогда вынесла из огня узел с моим обмундированием, связанный туго и экономно, как те упаковки, что сбрасывают партизанам с самолетов …
И вот настал день, когда я обул валенки и надел «свой» полушубок, отвернул воротник, вдыхая хорошо знакомый, кисловатый и уютный запах новой овчины, прошелся по избе. Было тепло, удобно … и грустно. Все было мне в пору … и все – не нужно. Мне еще много лет предстояло носить казенную военную шинель, а эту свою партизанскую одежду – только помнить и вспоминать.
Друзья, если понравилась статья, то ставьте нравится и обязательно подписывайтесь на канал. Впереди много интересных, жизненных историй.
Похожие статьи на военную тематику на моём канале:
С уважением, Дмитрий