Люди двигаются.
Люди постоянно двигаются. Они двигаются даже во сне, по ночам, заполняя собой отдельные ячейки-органы огромного организма под названием «город». Без них этот организм мертв, а с ними — живет в своем ритме, отчасти совпадающем с ритмом его частиц. Лишь немногие из нас-частиц активно движутся по ночам, одни — поддерживая жизнедеятельность Города, другие — просто суматошно мельтеша в ресторанно-клубно-гуляльном броуновском движении.
Но утром Город пробуждается, и артерии и вены его улиц наполняются суетой частиц, разносящих бурлящую жизнь по самым дальним его уголкам. Словно эритроциты, тромбоциты и прочие микроскопические части городского организма, мы перемещаемся по этим каналам, чтобы наполнить собой его органы — магазины, офисы, спортзалы, фабрики и заводы. Где-то мы задерживаемся надолго, из других органов уже через короткий промежуток времен и выплескиваемся обратно, в непрерывные уличные потоки.
От морозного зимнего воздуха это движение кажется даже еще более активным чем обычно. Наверное, сказываются клубы выхлопных газов и пара, струящиеся за каждой движущейся частицей, будь то длинный автобус на несколько десятков городских человекомикроединиц, или отдельные люди-частицы, медленно (по сравнению транспортом) бредущие по краям артерий или топчущиеся в специально отведенных местах, чтобы запрыгнуть в трамвай или маршрутку.
Иногда это движение застопоривается, образуется тромб — транспортная пробка. Но жизнь города невозможна в неподвижности, и вот уже ручейки частиц устремляются во все стороны, по боковым капиллярам узких переулков и внутриквартальных проездов, чтобы доставить жизненно важные для городского организма элементы туда, где их ждут.
Когда смотришь на все это мельтешение сверху, с крыш, на которых с тобой соседствуют только нахохлившиеся от мороза голуби и хамоватые громкие чайки, может на мгновение показаться, что ты выпал из жизни города, перестал быть его частью, как выпавший из шевелюры волос или отшелушившаяся частичка омертвевшей кожи. Человеконосные сосуды улиц кажутся далекими и чужими, а голубое небо и горизонт, тонущий в инеистой дымке, внезапно оказываются на расстоянии вытянутой руки — кажется, подпрыгни, и сумеешь черпнуть ладонью в толстой теплой перчатке пригоршню чистейшей небесной лазури.
Но потом ты понимаешь, что это всего лишь иллюзия, и ты отнюдь не покинул всеобъемлющий городской организм, а лишь оказался на его периферии. Потому что, что бы мы не делали, до тех пор, пока мы остаемся жить в Городе, он продолжает жить в нас. Город и есть мы — без нас, носителей всех его важнейших функций, он станет всего лишь огромным симулякром, скелетом самого себя, лишенным всякого смысла.
Город связывает нас, его жителей в единое целое (путь даже многим из нас и кажется, что они совершенно одиноки), а мы — связываем Город в один большой пласт реальности, образуя плоть смысла на туманном остове его идеи.
Люди движутся. И Город движется вместе с ними, оставаясь на месте, сам в себе.
Все живое движется.