Предыдущая глава (начало) смотри:
Шло богослужение Великая Субботы. Облачённое в белые ризы священство, словно ангелы, кружащие над землёй в ожидании Воскресения. Тихая печаль и предвкушение грядущего праздника.
Перед глазами Иллариона всё плыло. Влажной испариной покрылось лицо. Он прислонился к стене и понял, что у него жар.
- Чудесно! Заболеть перед Пасхальной ночью! Но что же, видно я того заслуживаю! – Илларион по-детски расстроился, но в нём всё же теплилась надежда попасть на Пасхальную службу.
После окончания литургии вся братия отправилась выполнять послушания. Перед Пасхой нужно было успеть так много!
Иллариона, в связи с его болезнью, отпустили отдохнуть на несколько часов. Он, шатаясь, добрался до своей кельи и, не снимая одежды, прилёг на кровать. Знобило так, что зуб на зуб не попадал. Он прикрыл глаза и опрокинулся в тревожное беспамятство .
Когда он очнулся, уже вечерело. Василий на минуту заскочил в келью, прикоснулся ко лбу своего больного товарища и сокрушенно покачал головой.
- Тебе бы лекаря! Весь горишь!
- Горю. Всё плывёт перед глазами. Но кого я найду сейчас, перед пасхальной службой? Да и не младенец уже! Перетерплю! Иди, брат Василий, тебя ждут.
Илларион присел на кровати и долго не мог прийти в себя. Так плохо ему ещё никогда не было.
- Господи! - по-детски беспомощно молился он, - Помоги мне, грешному!
Он склонился и острая боль, словно от удар кнута по обнажённой коже, пронзила всё его тело.
- За что, Господи?!
Илларион согнулся, схватившись за поясницу, и застонал.
- А ведь есть за что! – промелькнула мысль. - Мало себя укорять, мало просить прощения. Надо меняться, надо что-то делать, ведь я всё тот же самолюбивый эгоист.
- Что же делать? Какую жертву ты примешь от меня, Господи?
И в этот момент он опять вспомнил об отце, и ясная и твёрдая, словно решение, мысль пришла ему в голову:
- Я примирюсь с отцом и заботиться о нём. Я обещаю тебе, Господи! - Илларион знал, что если есть правильное решение, то будут даны и силы, и возможность его выполнить.
Боль постепенно стала стихать, вскоре Илларион смог дышать спокойно. И вдруг он понял, как долго был слеп, как долго терпел Господь его гордыню. До того долго, что Всевышнему не оставалось другого пути, как пришпорить его нестерпимой болью.