Поехал как-то свистоплясовский каменщик Евсеич в город за зарплатой: шабашил там на стройке. Домой вернулся сам не свой от счастья. Не раздеваясь, протопал к столу, свалился на стул.
Его растрепанный гардероб и общий, слегка придурковатый вид буквально кричали о том, что случилось нечто, из ряда вон.
— Хлебнул? — Грозно вытерла фартуком руки его благоверная.
— Ты себе, Тарасовна, как хочешь, а только ветер — в мои паруса!
— Иди, разденься, по половикам — в ботинках. «Паруса»! Какие тебе паруса, когда ты всю жизнь на веслах ходишь.
— Тарасовна, не бузи,- весело и самоуверенно подтрунивал Евсеич над супругой. — Вот тут, в кармане, — он похлопал себя по груди,- наша с тобой новая жизнь.
— Получку -то всю отдали?
— Тьфу ты, елки- моталки, я ей про паруса, она мне про получку. Получка- само собой, Тарасовна, а я в лотерею выиграл!
— Деньги, говорю, где?!
— На месте деньги, на месте. А еще я в лотерею выиграл.
— Зарплата и так — с гулькин клюв, а он лотереи скупает! И много ты их накупил?
— Тарасовна, победителей не судят.
— И сколько ж выиграл? Крыльцо подновить хватит?
— Хватит.
— А, может, у тебя и на забор достанет, богатей? - Супруга переняла мужнину иронию.
— Достанет и на забор, и на крыльцо. Вот! — Евсеич крутнул перед носом жены какой-то пестрой картонной карточкой, где красовалась совершенно фантастическая цифра 3 000 000. Тут же спрятал ее в карман.
— Потер монеткой, мильены и поперли!- Теперь уже серьезно и деловито подытожил счастливчик. Колесики с нолями крутились в глазах Тарасовны, как казалось, даже с гулом. Она нащупала табурет, беспомощно опустилась на него.
— Где ж выигрыш?- Тарасовна все еще ничего не видела вокруг.- Давай-ка его мне. Евсеич снисходительно растолковал глупой женщине, что за деньгами придется ехать с утра, поскольку в кассе такой суммы сегодня нет. Добавил, что всю зарплату пришлось распустить на взятки кассирам, чтоб дело быстрее шло. И присовокупил:
— Ну что, Тарасовна, беги в магазин по такому случаю. Будем обмывать наш куш! Совершенно обалдевшая супруга поспешила в прихожую, к одежде. Ну, тут же вернулась с курткой в руках:
— Как же это, Евсеич? Ты ж вроде не азартный, в карты — в подкидного — и то — вечно в дураках сидишь, а тут за лотерею взялся?
— Да иди, говорю! И достань из заначки своей побольше. Подглядывать не буду. Не скупись, жизнь теперь сытнее пойдет. Колбасы купи, рыбки хорошей, водочки подороже, икорки, сырку. Нам есть чего обсудить.
— Три мильена, Евсеич! Это ж и в голову не лезет.
— Ковыляй, а то лавку закроют.
— Ой, я икорки-то отродясь не едала?- Как-то по девичьи засмущалась Тарасовна, продевая руки в рукава.- Может, не надо? Настасья рассказывала, там соль одна. Она в самолете трескала, когда к конопатому своему мичману летала, лет двадцать назад.
— Надо говорю! Привыкай жить, как люди.
Евсеич чувствовал себя хозяином положения, и эта роль ему явно нравилась.
— Но учти,- предупредила Тарасовна, — трынкать деньги я тебе не дам. Сейчас закусим чуток, и все. И лотерею дай сюда. Так надежнее. Супруга растворилась.
Тут же о крыльцо споткнулся сосед наших знакомцев местный механизатор Пускач. Не известно каким ему «ветром надуло», но, похоже, он был в курсе радостного события. Может быть тем самым, что расправил паруса Евсеича.
— Я, конечно, извиняюсь, Евсеич, — с порога заменьжевался он,- такое дело. Мне зуб вставить надо. А стоматологи сейчас, сам знаешь, «кусаются». Ты у моей Светки брал сотню. Мы-то уж и забыли, и не вспоминаем каждый день, но, раз такое обстоятельство, может, отдашь? Нам теперь каждая копейка — ко двору.
— Отдам, соседушка. Завтра приходи, заодно и крыльцо мне переберешь.
— А, может, тогда одолжишь тысяченок двадцать- тридцать? Я, вишь, на квадроцикл коплю. И тебя с собой на рыбалку возить буду.
— Да куплю я тебе квадроцикл этот, Господи!
Пускач молча ударил себя кулаком в грудь, налился благодарной слезой. Вымелся из дома. И вскоре обернулся с бутылкой. Выпили.
— Одного не пойму,- смачно мурыжил во рту огурец Евсеич,- на кой тебе этот квадроцикл сдался? Ни крыши, ни печки. Давай я тебе сразу джип куплю? Вездеход!
Пускач смотрел на соседа, не моргая, с раскрытым ртом.
— У меня кортик есть, от отца перешел,- наконец привел он в движение челюсти.- И рама от картины, хорошая такая. Картина пропала, а рама залюбуешься: деревянная, лакированная, тяжеленная. Нужна?
— Давай.
Пускач вернулся с ремнем, кортиком и рамой. Следом прибежал и соседский парнишка с фотоаппаратом. Запечатлел Евсеича в ремне с подвешенным кортиком и в раме.
— Двести рэ — снимок,- выставил он счет. Потом появилась завуч сельской школы Амалия Куприяновна, молоденькая, исключительно аккуратненькая особа, в сопровождении пятерых, страшно смущающихся учеников — практически весь ученический коллектив учебного заведения.
Дети очень трогательно спели для Евсеича песню «Миллион алых роз» и подарили целую корзину восковых фруктов. На одном из яблок Евсеич различил следы зубов и почему-то огорчился.
— За что мне? — удивлялся Евсеич, цапая пальцами яблоко за бочок.
— Мы гордимся, что вы наш современник!- Нервно выкрикнула Амалия Куприяновна и изящным пальчиком подправила очень симпатичные очечки на переносице, блеснувшие бирюзовыми стеклышками.
Потом нагрянул председатель сельсовета Роман Романович. Привез Евсеичу бесплатную подписку на районную газету «За резервы!» и, не вдаваясь в любезности, поставил в известность:
— Ты, Евсеич, должен сельсовету спутниковую антенну купить. Интернет, вишь, нам устойчивый нужен. А без антенны он все время глючит. Купи антенну, а мы на твою незаконную канализацию глаза закроем.
— Не слушай, Евсеич!- Ревниво встрял Пускач.- Это они спутниковое телевидение ловить задумали за наш счет.
Пускач и Роман Романович сцепились и начали молчаливо возить друг друга по комнате.
— Прекратите, слышите!- Стала лупить своими фарфоровыми кулачками по их спинам Амалия Куприяновна.- Тут дети. Не стыдно вам?! Детей бы постеснялись!
В общем, в момент своего возвращения в дом Тарасовна застала там целую шайку, умышляющую обработать доверчивого Евсеевича. Деловито вымела ее, при этом успела вытрясти из Пускача «фамильную» солонку, стыренную Евсеичем в колхозной столовке еще в советские времена.
— А это что за нож?- Узрела она у мужа кортик.- Купил?!
— Наградили.
— Жди, наградят тебя они! Давай-ка сюда ножик. За что наградили-то?
— За главный выигрыш в лотерее.
— Ты, я гляжу, еще подлокнул? Что нам завтра за деньгами ехать, забыл уже?
Тарасовна бранилась, тем не менее, чувствовалось, что она весьма и весьма «в духе». И беспорядку в доме радовалась, как праздничному. Даже ругалась как-то жизнеутверждающее.
Да чего там говорить, ведь так приятно быть богатой. Она спрятала кортик, наспех прибралась, критически осмотрела раму от картины, прикидывая, подо что бы ее приспособить.
— Евсеич, открывай-ка банки! Да не все, а вон те две, с баклажанной икрой и сельдью.
— Да их всего три.
Хозяйка стала деловито хлопотать на кухне. В магазине Тарасовна не смогла перебороть свою скуповатость: и теперь — вместо вожделенных Евсеичем деликатесов — на столе возникали десерты попроще. А именно: вместо красной икры — икра минтая, вместо сыра с плесенью – плавленый сырок. И водка воцарилась не самая лучшая, а средненькая, надо сказать, водка. Но, тем не менее, с очень даже симпатичной этикеткой!
Забулькал подсоленный кипяток, понеслись ароматы вареных сосисок и свеженьких, крепеньких огурчиков. Чокнулись за выигрыш, выпили. И так хорошо на душе у обоих сделалось, что рассказать невозможно.
Подснежники расцвели, и нежной дымкой голубой качнулись над апрельскими полянами. — Постельное белье новое купим, скатерть, занавески, машинку стиральную и маме челюсть новую. Остальное — на книжку,- подперев щеку кулачком, замечталась Тарасовна.- На мою.
— Вентилятор и компьютер,- подпел Евсеич.- В хозяйстве вещи нужные.
— А компьютер тебе зачем? Кашу он тебе, что ли варить будет!
— Тогда давай машину. Тойоту какую-нибудь, как у олигархов?
— А давай! – Разрешила Тарасовна.
Оба засмеялись и неожиданно для самих себя слились в сладком поцелуе, чего уж лет 20 не бывало. Сселись. Обнялись.
— Чего ж мы живем-то так, Тарасовна? Не поговорить, не довериться, как чужие люди.
— Я как знала, что ты чего-нибудь отчебучишь. СтОящее. Дождусь. Будет и на моей улице праздник.- Устремила мечтательный взгляд Тарасовна на полную Луну, вставшую против окна. Плечи Евсеича мелко затряслись. Украдкой он смахнул набежавшую слезу.
— Теперь не так будет,- гладила его по голове супруга, шмыгая порозовевшим носом.- И посидим, и поворкуем, и ноженьки твои усталые омою, и друг — дружке доверимся…
— Я ведь придумал про лотерею-то эту, будь она неладна.- В тон задушевной беседе подстроился Евсеич.
В тот же миг откуда-то с просторов кухни стремительно прилетела сковородка и ахнула Евсеича прямиком в азартный лоб. Столь стремительно, что он и понять ничего не успел. Как будто нарочно летела мимо и нечаянно уклонилась от курса. Евсеич кулем сверзился с табурета, да так накрылся теми самыми неомытыми ногами.
Доверился.
________________________________________________________
-Таких, как вы надо изолировать от общества,- осуждающе хмурила тонкие бровки завуч Альбина Куприяновна и кутала шейку меховым воротничком пальто, бочком встав на пути Евсеевича. Все знали, как страшно она переживает за свою школу.
— Почему?- Зябко переминался с ноги на ногу Евсеич.
— А вы врун и асоциальный элемент. Маргинал, одним словом.- Супилась она:
— И муляжи фруктов верните. Это — наглядное пособие.
«Маргинал,- широко шагая, размышлял Евсеич.- Хорошо хоть не Бармалей какой-нибудь».