Федотова Людмила Борисовна - ученица средней школы № 47, г. Молотов, заслуженный учитель РСФСР, отличник профтехобразования СССР
22 июня 1941 года (со слов моих родителей) с утра в нашей семье, жившей в Мотовилихе по улице Смирнова, царило праздничное настроение, ждали родственников с детьми на мой день рождения (23 июня мне исполнялось четыре года). Я и моя двоюродная сестра Нина Нестерова беззаботно играли во дворе, ожидая своих сверстников и подарки. Праздник быстро закончился, по радио сообщили о нападении фашистской Германии на нашу страну. Женщины плакали, а мужчины, простившись со всеми, отправились на призывные пункты. Ушел в военкомат, положив в рюкзак самые необходимые вещи, и мой отец Корнилов Борис Сергеевич (1914-1990 гг.). На фронт его не взяли, оставив трудиться на Мотовилихинском заводе, заявив, что «фронту нужен крепкий тыл и хорошие специалисты». На заводе отец проработал сорок три года до пенсии, с 1931 по1974 год. Он выпускник ФЗУ № 3, фрезеровщик. Был мастером в военные годы начальником участка.
Рабочие работали по 12, 14, 16 часов в сутки, не выходя из цеха, отдыхали по 2-4 часа и снова вставали у станков. Пушки Мотовилихи без устали били по врагу. Свыше 48 тысяч артиллеристских систем поставил армии только один этот завод. Отец приходил в семью 2-3 раза в месяц. Забрав чистую одежду, спешил в государственную баню. Поцеловав жену и детей, снова уходил в цех. Так было до конца войны, до Победы! Иногда бабушка Вера относила отцу скромный обед: похлебку, приправленную подсолнечным маслом, кашу. Бабушка брала меня с собой, мне хотелось повидать отца. В 1945 году два раза ходили с обедом к отцу на завод я (мне шел восьмой год) и шестилетний братишка Рудольф. Помню: отец очень обрадовался, увидев нас, нежно обнял и поцеловал. Сев на скамейку, торопливо ел похлебку. Мы молча следили за направлением ложки. Отец замер, отодвинул тарелку: «Я сыт, не хочу больше, налетай, орлята». Я и брат ели похлебку по очереди одной ложкой, стараясь ни капельки не пролить. По лицу отца текли слезинки. «Большой, а плачешь!» - протянул братик. Мне стало стыдно, ведь отцу труднее, чем нам и
питается он хуже. «Прости нас, папа, прости», - сильно покраснев, почти простонала я, а брат заревел. «Все хорошо, мои любимые», - успокоил нас отец. «Скоро мы победим, и будем опять жить дружно и сытно!» Папа любил нас и пытался хоть чем-то порадовать. Приносил часть своего хлебного пайка, заказывал дрова на зиму. Однажды подарил мне и брату большое красное яблоко, а в декабре 1944 года - небольшую елку. В годы войны елку в семьях почти не ставили. Игрушки, подарки и сама елка были роскошью в то время. Мама еще в 1942 году елочные игрушки обменяла в деревне на крупу. Игрушки из разноцветной бумаги смастерили бабушка Мария, я и брат. Все были счастливы, елка казалась нам сказочной красавицей!
Мотовилихинский завод организовал елку для детей рабочих на фабрике- кухне (позднее ресторан «Горный хрусталь»). После концерта объявили, что по билету можно получить подарок. Гордая шагала я домой, крепко прижимая к груди небольшой кулек из серой оберточной бумаги. В нем оказались конфеты - подушечки и небольшая пачка печенья. Дома высыпала все на стол, сказала радушно: «Угощайтесь!». Мама похвалили меня за это, но есть не стала. «Кушайте с братом», - сказала она. А вечером всей семьей: мама, бабушки Мария и Вера, братик и я, пили горячий морковный чай с конфетами и печеньем. Был настоящий праздник!
Во время войны в Молотове появилось много военных, прибывали эшелоны с ранеными. Первых раненых разместили в сером корпусе Грачевской больницы, а потом в школах (всего в Прикамье было 110 госпиталей). Из захваченных фашистами городов стали приезжать эвакуированные. В Мотовилихе, на нашей улице Смирнова почти в каждом доме жила эвакуированная семья, иногда две. В соседнем доме у бабушки Веры (матери моего отца) жила семья из блокадного Ленинграда: солистка балетной труппы Г. Улановой, бабушка и девочка девяти лет. Бабушка серьезно болела, а Галя походила на шестилетнего ребенка, худенькая, ручки тоненькие, почти прозрачные. Первые месяцы она не улыбалась, не разговаривала, свой хлебный дневной паек прятала под подушку. Девочка боялась любого шума. В грохоте грома Гале слышались артиллеристские выстрелы, в стуке дождевых капель по крыше - пулеметные очереди. Постепенно Галя отошла, смеялась с нами, рассказывала о памятниках своего родного города, читала стихи С. Маршака и К. Чуковского.
В военные годы нашей семье, как и всем другим семьям, жилось не легко. Недоедали, мерзли, дров не хватало на все зимние месяцы, одежда и обувь быстро изнашивались. Меня учили экономно чистить картошку, хорошо промывать картофельные очистки (в семь лет я успешно с этим справлялась). Их жарили на рыбьем жире, реже на подсолнечном масле. Весной варили похлебку из крапивы и листиков.
Делали баланду: крошили хлеб, заливали кипятком, больше солили. Тогда после еды хотелось чаще пить - приходило чувство сытости. В какой-то мере семье помогал небольшой огород при доме. Я и двоюродная сестра Нина (после снятия урожая) небольшими лопатками перекапывали грядки, иногда находили несколько картофелин или морковь, а брат собирал их в корзину.
В августе 1941 года ввели карточки на хлеб: работающим - 800 граммов, иждивенцам - 400 граммов. Мама оставляла братику и мне на обед 150-200 граммов хлеба. Клала кусочки под чайные чашки. Нас так и тянуло к кухонному столу, порой мы отламывали крошки и на обед оставалось совсем немного. Эти крошки мы держали во рту подольше и чувствовали себя сытыми на какое-то время. Хлеб в магазин завозили нерегулярно, поэтому часто были очереди. Несколько раз в последний год войны я и брат ходили за хлебом. Однажды я потеряла карточки, получив хлеб, положила их мимо кармана кофты. До конца декады, оставалось 4 дня, я лишила пайка пять человек. Вот уж я поплакала! В комнату вошла ленинградка Галя и молча протянула мне свою дневную норму хлеба - 400 граммов. Я заплакала еще сильнее!
А утром карточки нашлись! Их обнаружила в магазине около кассы наша соседка, на карточке стояла мамина фамилия. У женщины было двое детей, и муж погиб на фронте, но присвоить себе чужие карточки она не смогла.
Главой нашей семьи в годы войны стала мама - Корнилова Валентина Яковлевна (1913-2003 гг.), выпускница ФЗУ № 3. С 1932 года она работала на Мотовилихинском заводе разметчицей 4 разряда, была стахановкой, о ней писали в заводской газете, портрет мамы есть в музее родного училища (сейчас в профлицее № 3).
Хрупкая, невысокого роста мама в любую погоду ездила по деревням, обменивая вещи на муку, крупу, картофель. Таскала на себе тяжелые мешки, иногда стояла на площадке вагона поезда весь путь до Мотовилихи. Стремление выжить, забота о семье и детях, желание вырастить меня и брата здоровыми придавало матери силу и мужество. Наша мама еще и шила вместе с бабушками белье для бойцов. А после войны она растила младших детей: сына Юрия, 1947 года рождения, и дочь Маргариту, 1950 года рождения. Сейчас нет в живых отца, матери, братьев, но в памяти моей навсегда останутся подвиги наших родителей, совершенные ими в тылу в военные сороковые годы ради жизни на земле, ради нас. Низкий поклон им!
11 марта 1943 года - знаменательный день в жизни жителей нашего города. На их средства и сбережения была создана Молотовская танковая бригада, вошедшая в состав Уральского добровольческого танкового корпуса. Сбор средств состоялся на бульваре Красной Армии в Сталинском районе. Туда, по воспоминаниям матери, мы отправились всей семьей: отец, мать, две бабушки, я (мне шел шестой год) и братишка (ему было только четыре года, когда он уставал, его несли по очереди на руках).
Наша семья внесла небольшой вклад танкистам (почти все лучшие вещи были обменены на продукты): немного денег, бархатные покрывало и скатерть, две вазы и обручальные кольца родителей. Мамино колечко разрешили вручить мне. Я бережно положила его в варежку и, боясь потерять, весь путь от улицы Смирнова в Мотовилихе до бульвара Красной Армии держала руку в кармане. Колечко вручила офицеру, он, взяв меня на руки, произнес: «Спасибо, девочка, скоро придет Победа!».
В 1944 году я пошла в первый класс 47 школы в Мотовилихе, окончила десять классов в 1954 году. Учились в этой школе в то время одни девочки. Мама из своего темно-синего костюма сшила мне форменное платье, сумку для книг и тетрадей, мешочек для сменной обуви и маленький мешочек для чернильницы. Первого сентября я ушла в школу вместе с двоюродной сестрой Нестеровой Ниной. Нас не кому было проводить в такой торжественный день, родители работали, а бабушки выполняли срочный заказ для армии, шили одежду для пермских танкистов (на фронт отправлялась делегация рабочих с подарками). С Ниной с первого по восьмой класс мы были всегда вместе, родители ее умерли в годы войны и моя мама взяла шефство над ней, помогала, чем могла. Я всегда тепло, с нежностью вспоминаю годы учебы в войну, учителей. Особенно благодарна своей первой учительнице Татьяне Никандровне. Она строго следила за тем, чтобы девочки были дружны, помогали слабым.
Не все могли ежедневно с собой приносить завтраки, и Татьяна Никандровна предлагала поделиться с подругами, часто отдавала нам свой завтрак. Ласково, по-матерински успокаивала каждую девочку и уделяла больше внимания, гладила по голове тех, которым приносили похоронку на отца или братьев. С Татьяной Никандровной мы писали письма воинам на фронт, читали их в классе, учились вышивать кисеты для бойцов, посещали раненых в госпитале, выступали перед ними с концертами.
Мы были намного старше, серьезнее своих лет, рано взрослели! В зимние каникулы последнего года войны я читала в госпитале стихи К. Симонова «Жди меня, и я вернусь». Один раненый весь в бинтах (на лице были видны только нос и большие голубые-голубые глаза) никак не реагировал на стихи. Мне стало очень обидно и я расплакалась. Медсестра, успокаивая меня, сообщила, что солдат контужен, ничего не слышит и когда это пройдет, никто не знает. Мне было так жаль раненого, что я долго не отходила от него и гладила его руки. Через два месяца с одноклассницами я снова пришла в эту палату. Мы пели, танцевали, читали стихи. Я почувствовала на себе чей-то взгляд. На меня смотрел солдат с голубыми-голубыми глазами. Он протянул мне небольшой томик стихов А.С. Пушкина 1937 года издания, улыбаясь сказал: «Мой любимый поэт, храни его стихи!». С этим дорогим подарком не расстаюсь до сих пор, томик пушкинских стихов всегда на письменном столе рядом с вышитым портретом поэта. По нему я учила и читала стихи Пушкина в школе, в Государственном университете, на своих уроках истории, на внеклассных мероприятиях в среднем 1ГГУ № 1 (сейчас профлицей № 1) и классных часах в средней школе № 9 имени А.С. Пушкина, где учиться моя внучка. К сожалению, я ничего не знаю о дальнейшей судьбе солдата, даже имени его не спросила, об этом в свои восемь лет я не подумала.
Мы, дети войны, в те грозные военные годы стали роднее и ближе друг другу. Самым обидным было прозвище: «немец», «фашист». Слушали по радио сводки Информбюро, песни «Вставай, страна, огромная», «Катюша». Играли в войну с соседскими ребятишками, сочиняли разные истории о подвигах бойцов нашей армии, гордились трудовыми успехами родителей, старших братьев и сестер. Мы не знали, скоро ли кончится война. Но никто не сомневался в Победе. И вот она пришла! Утром 9 мая 1945 года отец забежал с завода домой, переоделся в чистый костюм и быстро ушел в цех на митинг. После окончания митинга из всех цехов рабочие вышли на улицу. Люди целовались, обнимались, пели, танцевали, поздравляли друг друга с Победой. В этот день занятия в школах закончились рано и школьники радовались окончанию войны вместе со своими родными. С вечера 9 мая, всю ночь до утра на нашей улице Смирнова (как и повсюду во всем городе) был Праздник Победы. Жители вынесли столы, скамейки, табуреты, собрали угощение у кого что было. Пели и плясали, плакали и целовались, повторяя: «Мы выстояли, мы победили!».
# пермские истории # история перми
Воспоминания опубликованы в сборнике "Война глазами женщин и детей" (Пермь,2004).