Долгие разговоры на кухне, песни под гитару, походы с палатками… Шестидесятники жили в особом мире. В мире, который сами же и создали. Наш колумнист Екатерина Михалевич — о том, каким ей запомнилось детство в семье советских интеллигентов.
Поздний вечер, перезвон трамваев на улице, в окне над дверью моей детской свет. За дверью голоса, смех, шаги. У нас гости, а меня с братом отправили спать. Будут сидеть за полночь, петь песни, кто-то подойдет к пианино — тише-тише, дети спят! — пассаж оборвется. Кто-то останется ночевать в кабинете. Вот первые аккорды, повторяю про себя слова: «Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет». Я знаю все эти песни, и про синий троллейбус, и про штрафные батальоны, и про облака, я пою их вместе с папой.
С тех пор как себя помню, вокруг меня круговерть взрослых. Компании собирались у нас — большая квартира, минимум мебели, книги и игрушки. Мама в фартуке поверх нарядного платья присаживается возле духовки, ругается на допотопную плиту — печет пирог. Папа у себя в кабинете готовит настойки, переливает в бутылочки, для которых я рисовала наклейки. Если повод значительный, будет и стенгазета, к утру разрисованная шаржами. Накрыв на стол, я сяду в уголке и буду во все уши слушать истории, шутки, анекдоты, пока кто-то не опомнится: дети! — и нас отошлют.
Компания, как говорил один из друзей мамы, «бардзо пожондна»: композитор, литератор и либреттист всех его опер, режиссер ТЮЗа, наладчики первых советских ЭВМ, математик, физик, будущий известный политик. Актеры, художники, драматурги, младшие научные сотрудники. Женщины в платьях с отложным воротником и водолазках, мужчины в костюмах или ярких свитерах, они пили грузинское вино и папины настойки, танцевали рок-н-ролл и ругали власть.
Мы с друзьями собирались толпой только в ранней юности. Потом остепенились, обособились
Только недавно, когда они начали уходить, один за другим, я поняла, как много в моей жизни значили эти люди. Опа! Я живу по их правилам. «Избегай дилетантства, моя девочка», «горы — это свобода», «плакать будешь, когда мама умрет, а пока веселись». Шестидесятники, идеалисты, профессионалы с самыми разными хобби. Они катались на лыжах в далеких уголках Родины, охраняли исторические памятники, устраивали литературные посиделки или концерты бардов.
Так в старом доме моих родителей чуть не состоялся «квартирник» Галича. Набилось много народу, пришел и сам виновник, долго перебирал струны, менял гитары, оглядывал зрителей. Не стал петь. Через пару дней с гитарой в руке постучал в дверь: ребята, простите, тогда не получилось, хотите, сегодня посидим? И это был волшебный вечер, еще до моего рождения, но сколько я слышала рассказов!
Мы с друзьями собирались толпой только в ранней юности. Потом остепенились, обособились: семьи, диеты, рано вставать. Что запомнят мои дети? Какие разговоры, истории? Мой друг-художник живет в Швеции, друг, с которым мы поем песни, не так давно перебрался в Варшаву, кого-то не видим годами, с кем-то связь потеряна. Мы больше вникаем в проблемы детей, чем родители в нашем детстве, но как не опоздать дать им нечто большее: невидимый свет, неуловимый звук, дух, витающий в родительском доме. Полночный троллейбус, что в зябкую полночь распахнет перед ними спасительные двери.