Вера Прохорова
Номер журнала: №4 2020 (69)
Впервые публикуются устные воспоминания о Фальке филолога и педагога Веры Ивановны Прохоровой (1918-2013), записанные внуком и последователем В.Д. Дувакина - Дмитрием Борисовичем Споровым[1]. Они являются фрагментом многочасовой беседы, состоявшейся 23 декабря 2001 года в квартире Прохоровой в Москве, на Сивцевом Вражке.
<...>
С Фальком я познакомилась у Александры Вениаминовны Азарх-Грановской[1], где мы - моя сестра[2], я и очень много молодежи - собирались <...> на девятом этаже дома ВХУТЕМАСа на Мясницкой.
Нас страшно интересовала живопись, поэзия, то, что Александра Вениаминовна знала Блока, что она очень хорошо знала Маяковского, ее мнение о них, что для нее Шагал - это был просто знакомый из Витебска. О Маяковском я впервые от Александры Вениаминовны услышала. Она очень любила его, жалела его как человека и говорила, что все его напускное хамство, крики, грубость - это была самозащита, что он по сути был человек очень уязвимый, с большими комплексами. Что особенно нас привлекало в Александре Вениаминовне и в ее кружке, в ее, если можно приложить старомодное слово, салоне, <...> это было именно то место в культуре, сосредоточие культуры, к которому очень тянулась молодежь: некоторые мои приятельницы, и из института, и друзья. Связь Александры Вениаминовны с миром этих живых людей, которых она видела, с их произведениями, с их мировоззрением, которое совершенно часто неправильно воспринималось нами, - вот это и составляло суть этих бесед. Причем никогда в жизни, сколько бы я ни бывала у нее (а это было в течение многих лет), там не было ничего того, что напоминает злобную сплетню: кто с кем, да когда, да как...
Роберт Рафаилович ее глубоко уважал. Говорил, что это человек невероятного мужества[3] (это правда), она всегда была абсолютно подтянута, подкрашена, всегда элегантна.
Отец ее был врач[4], очень хороший (кстати, она на него похожа). Говорили, что она дворницкая дочка, потому что совершенно не похожа на свою сестру Раису Вениаминовну[5], у которой был библейский тип красоты: черная, с огромными темными глазами. Это жена Фалька, кстати действительно любимая.
У Александры Вениаминовны собиралась не только молодежь. Рихтер[6] там бывал, он из-за Александры Вениаминовны тоже заходил, ему она страшно нравилась, и она его очень ценила. Осмеркины[7] там появлялись, Рождественский[8], русофил, который жил в доме Перцова. Он единственный человек, который упорно называл Роберта Рафаиловича «Роман»: «Роман, иди сюда!», «Роман, помнишь, как ты?..» (они учились вместе), - упорно. «Роберта» он не признавал, он звал его «Роман». Откуда?
По-моему, я и спросила потом: «Роберт Рафаилович, а почему “Роман"?» Он сказал: «Ну, я же крещеный...» И потом мне рассказал всю эту историю, о которой я сейчас расскажу.
Роберт Рафаилович был человек, к которому, мне кажется, можно применить слова - мудрый человек. Мудрость в нем была какая-то. Вот его взгляд на жизнь: когда его травили, то мы старались как-то ободрить и утешить <...>, но он в этом совершенно не нуждался. У него было к этому спокойное отношение: «Ну, как будет, ну и что?» - «Да вот, они говорят. почему вы не опровергаете какой-то вот совершенной чуши.» Он говорит: «Ну зачем? Они вам напишут, что у вас, например, длинный, пушистый хвост. Ну, напишут... Это же ведь нелепость. Всем видно, что у вас нет пушистого и длинного хвоста. Но опровергнуть это будет невозможно. Зачем?» Совершенно спокойно говорил. Он женат был тогда на Геле уже, это его четвертый брак - Ангелина Васильевна Щекин-Кротова, очень преданная ему женщина. Она была преподавателем немецкого языка. Очень бережно относилась к его работам, боготворила его. Он ее писал в разных видах, и, как многие считали (и я в том числе иногда), многие портреты как-то более романтичны даже, чем на самом деле. И Роберт Рафаилович всегда говорил: «Я ее так вижу».
Когда он начинал говорить о живописи, то всегда с такой любовью. У Роберта Рафаиловича не было ни на йоту ни национализма, ни классового, ни расизма - ничего. «Когда, - говорит, - ко мне набежали после революции (Фальк! Считалось: ясно, он во всяком случае если не авангард, то человек, который принял революцию) и думали, что я сейчас начну их учить: давайте, сбрасывайте, - то я первое, что им сказал: “Вы должны глубочайшим образом изучить творчество Боровиковского, Левицкого, Рокотова"». (Это были его любимые русские художники. Они были для него идеалом восприятия жизни, он просто их ставил как пример замечательной живописи. А из близких ему душ - это Врубель. Он страшно любил Врубеля. Восхищался очень Серовым. Говорил, что у него разный взгляд с Репиным, это ясно. Даже критика его была вдумчива и благожелательна.) Они взбесились! Многие ученики ушли: «Как?! Кого?! Их давно нужно выбросить куда-то!..»
В Роберте Рафаиловиче всегда была какая-то благородная мудрость. Он спокойно так говорил: «Нет, вы знаете, мне кажется, что это здесь преувеличено. Но в общем вкусы разные бывают.» Никогда не унижался до того, чтобы восхвалять то, что ему не нравится. Если ему не нравилось, он так как-то говорил: «Да, интересно.» Вот так скажет, а потом: «Знаете, у меня совершенно другое направление.» Даже если касалось бытовых тем.
Мы с Робертом Рафаиловичем часто шли домой пешком. Мы шли по Мясницкой, мимо «родного»[9] учреждения КГБ, вниз, мимо Гранд-отеля[10], Дома Союзов, мимо Университета, Манежа, Румянцевского дома. Роберт Рафаилович - к себе, в Перцовский дом[11], а я - к себе, в Нащокинском мы жили. Шли и разговаривали. Кстати, Роберт Рафаилович был, несмотря на возраст, очень спортивен. И вот он показывал, как можно идти страшно быстро. Понимаете? Я говорю: «Как это, Роберт Рафаилович?» И Роберт Рафаилович: «Вы знаете, руки вот так работают, и очень мелкие шажки!» Но это такая быстрота, что я, молодая девица тогда, с хохотом бежала и не могла за ним поспеть.
