Часть 3
В тот же вечер Лунин взял у тёщи старую коробку от электрического чайника, засунул туда камеру и положил на антресоли, в надежде, что её никто из домашних не достанет. Но шло время. Вещи на антресолях , в силу необходимости, нередко перекладывались, и однажды, злосчастная коробка оказалась на пуфике в коридоре. Очевидно она помешала поиску чего-то нужного. Человек на время спустил её в коридор и забыл положить на место.
Утром того дня, когда Томочка и Сашка спорили кому быть капитаном дальнего плаванья, выходя из кухни, бабушка сорванцов удивилась, увидев камеру не на месте. Достала её, повертела в руках и вложила вновь в коробку. "Нужно Степану сказать, что бы убрал её на антресоль". -- Подумала она и, услышав шум, пошла в детскую. Помирив внуков, старушка дала камеру Томочке и начисто забыла об этом. А утром, потчуя всех завтраком, услышала разговор дочери с зятем.
-- Ой! Это я виновата. -- Тревога отразилась на лице женщины. -- Кто-то из вас забыл камеру положить на антресоль, а я, зная, что она неисправна, дала детям поиграть. Камера что?.. Опасная? -- Нет, мам, не волнуйся. Просто там кадры, которые смотреть детям не нужно. -- Светлана приобняла мать за плечи. -- Ваши сырники, Галина Захаровна, просто объедение! -- Перевел разговор на другую тему Степан. -- Похоже, я никогда ими не наемся. Спасибо!
-- Ну что ты, Стёпушка?! Смотри! Зазнаюсь... Что будете делать тогда?
В тот же день Лунин отнес камеру на работу. Степан ни разу не включал её с того самого момента, когда он попал в Нью-Йорг во время подрыва башен-близнецов. Случившееся же, журналист считал результатом временного помутнения из-за сильнейшего стресса от разговора с матерью погибшего в бою сына. Поэтому, прежде чем спрятать принесённую коробку в дальний ящик, мужчина решил ещё раз посмотреть запечатлённые камерой кадры. Придирчиво осмотрев её со всех сторон, он нажал на кнопку "Старт".
******
Выкатившись через разбитое окно школы в коридор, Степан оказался рядом с лежавшей на полу девочкой лет пяти. Она подняла ручонку и чуть слышно сказала:"Дядя, я хочу к маме". Лунин, сдерживая стон и рвавшийся наружу крик, поднял это почти невесомое тельце на руки и побежал к маячившему пролому в стене. Но когда он достиг машины скорой помощи, ребёнок был мёртв.
С тех пор образ этой девчушки в красненьком изодранном платьице, протянувшей к нему ручонку и в предсмертном шёпоте просящейся к маме, никогда не покидал журналиста. Её тихий голосок навсегда поселился в голове Степана. Уже более десятка лет он слышит -- Дядя, я хочу к маме...
И тогда Лунин задает себе один и тот же вопрос -- Почему?! Ну почему не пошли на переговоры?! Кому нужен был этот штурм?! Кто ответит за смерть ста восьмидесяти шести детей?!
Крик боли рвётся и рвётся из его души -- Люди! Что вы делаете, люди!... Этот надрывный стон громко прозвучал в кабинете и Степан очнулся. Подняв искаженное страданием и залитоё слезами лицо, он увидел столпившихся вокруг себя коллег. Как закончился тот день, Лунин не помнит. Он опять попал в больницу с диагнозом нервное расстройство.
P.S. Выйдя из больницы, Степан Харитонович Лукин отнёс странную кинокамеру в Государственный Исторический музей. О чём он говорил два с половиной часа с директором музея, не известно.
Из редакции газеты, теперь уже совершенно седой журналист, не ушёл. Последняя его статья посвящена Карабахскому конфликту. В ней Степан, как всегда, описал людское горе от потерь и вновь задавался вопросами -- почему проблема не решается переговорами и кто ответит за смерть людей в очередной бойне.
