Было жаркое лето 1941 года. Мне было два с половиной года. Жили мы (папа, мама, я и двенадцатилетний брат Юрий) в пристанционном посёлке в коттедже железнодорожного ведомства, к которому примыкал огороженные штакетником двор и огород. Через дорогу за посадками проходили железнодорожные пути. В один из выходных дней утром после завтрака я был выпущен во двор и ожидал, что мы с мамой пойдём к её знакомым. Но вдруг все старшие обеспокоенно забегали, и мне мама сказала: «Вовочка погоди, я сейчас приду». Я остался один и ловил жуков - «солдатиков». Но потом стало скучно, я захотел есть и пошёл в огород. Возле забора росла травка - «калачики» с круглыми плодами пресного вкуса, которыми я стал набивать рот. Времени прошло много, я устал и пригретый солнцем заснул в тени забора. Проснулся я на руках у мамы, которая еле меня отыскала. Она плакала и целовала меня, приговаривая: «Какое несчастье - война… Что же теперь будет?» Меня покормили и уложили спать, а взрослые все разговаривали и разговаривали. Так я и запомнил этот яркий солнечный день 22 июня 1941 года с непонятным для ребёнка поведением взрослых. Мой брат Юра и его друзья постоянно играли в войну. Игры у детей были все на военную тему. В кинофильмах немцев показывали бессмысленно жестокими. Высмеивали в карикатурном виде их фюрера Гитлера. Никто не хотел изображать немцев, и дети тянули жребий: кому сегодня быть “фашистом”. Игры были жестокими с драками, расстрелами из самодельных луков и арбалетов. Однажды, дети, изображавшие «фашистов» так увлеклись, что подвесив одного связанного «партизана» на верёвке и опустили его в колодец в холодную воду - пытали, добиваясь раскрытия «военной тайны». Потом им от родителей здорово досталось. Радиоприёмники у жителей отобрали в НКВД, чтобы народ не слушал врагов. Работала проводная радиоточка с одной единственной программой «Говорит Москва», да и то, эта точка работала в определённые часы и на ночь замолкала. Отец – начальник паровозного депо был переведён на военное положение и носил мундир с погонами подполковника. Он редко приходил домой, всегда усталый и озабоченный. Когда он читал газету «Правда», мне нравилось во время его чтения кататься верхом на отцовом валенке, который он покачивал, положа ногу на ногу. На работе он находился постоянно, а когда приходил домой, то засыпал прямо за столом во время еды. Ответственность на нём лежала огромная. Каждая поломка паровоза под воинским эшелоном могла стоить ему военного трибунала с угрозой расстрела за вредительство. Мама заведовала детским садом с круглосуточным пребыванием детей железнодорожников. Мной некому было заниматься, и я постоянно кому-то мешал. У брата игры были военные, и он пытался меня в них вовлечь. Однажды, брат принёс домой три снаряда от зенитки и решил их взорвать. Он положил их впечь и подпалил под ними бумагу и дрова. Когда дрова разгорелись , он вышел в тамбур, а меня оставил в кухне. Я сильно кричал, а он смеялся. Потом он спрятал за дверью и меня. Взрывы разбили кирпичную кладку печки. Брат три дня скрывался от родителей, чем ещё больше огорчил их. У нас было кресло со спинкой из гнутой лозы. Его мы клали на пол и превращали в танк. Я садился на пол и просовывал голову в отверстие спинки кресла. Брат бросал «гранаты» из картофелин в «танк». Я, естественно, кричал от страха, что мне попадут в голову. Однажды я не смог вынуть голову из «люка», а брат убежал на улицу. Так я и заснул, сидя на полу с креслом на шее. Мама пришла с работы и расстроилась, а потом сильно ругала брата. Впоследствии, после войны мой брат стал лётчиком штурмовой авиации и охранял западные границы родины в разгар холодной войны. Моим любимым блюдом в детском садике была чечевичная каша. С большим трудом детей заставляли пить каждый день рыбий жир. Запах и вкус этого витаминного продукта вызывали у меня рвотные спазмы. Но взрослые настаивали на его употреблении. Иногда детям давали «гематоген» в виде ирисок. Этот продукт был более приятен, но его употребление было ограничено. На Новый год детям давали подарок, в котором было несколько шоколадных конфет «ласточка» в бумажных обёртках и один мандарин. Конфеты как-то быстро исчезали, а вот мандарин я оставлял на ночь и клал его под подушку. Потом, лёжа в темноте, я потихоньку жевал сначала кожуру, а за тем, поедая отдельные дольки плода, я испытывал особое наслаждение. Наш пристанционный посёлк был на окраине городка, и неподалёку располагался полевой аэродром, где я впервые вблизи увидел самолёт АН-2. Он сделал несколько кругов перед посадкой, и на его рычание мы дети сбежались на край поля. Нас удивило, что торможение на поле самолёт делал с помощью сошника. Мы часто ходили на железную дорогу считать вагоны проходящих поездов. Наблюдали, как открывается и закрывается семафор с помощью лебёдки, которую крутил стрелочник. На запад поезда шли гружёные накрытой брезентом военной техникой и с теплушками, заполненными солдатами. Военные составы останавливались только для замены заправленных углем и водой паровозов. Горы угля и башня водокачки украшали пейзаж железнодорожной станции. Для снабжения населения необходимыми товарами повседневного спроса действовала карточная система. Мыло выдавали по карточкам в жидком виде (каустическая сода с примесью комбижира). Однажды мама пришла с работы домой и увидела на сундуке в прихожей нашего коттеджа аккуратно сложенные брусочки жёлтого цвета и решила, что это мыло достал отец. Она тут же стала греть воду в баке, вмурованном в кухонную печь, чтобы начать стирку накопившегося белья. Брат Юра пришёл из школы и обнаружил пропажу брусочков.
– Мама, ты не видела жёлтые брусочки на сундуке?
- Я их взяла, чтобы стирать бельё.
- Мама, ты что? Ведь это тол – взрывчатка.
Мама тут же упала в обморок. Вот такие игрушки были у подростков. Зимой 1942 года, когда шла Сталинградская битва, через нашу станцию проходили эшелоны с пленными немцами и румынами. Эшелоны останавливались на станции, и пленных кормили селёдкой. Воду давали в количестве одного ведра на вагон с 30 – 40 пленными. Попутно из вагонов выгружали умерших и складывали их в штабеля по 5 трупов в высоту. Мальчишки трупов уже не боялись, а смотрели на них с ненавистью. «Так вам и надо!». Пленные из открытых дверей теплушек просили у мальчишек воды в обмен на зажигалки, губные гармошки и разные другие мелочи. Но вдоль вагонов ходили стрелки охраны, которым был дан приказ стрелять во всех, кто подойдёт к составу. Отчаянные мальчишки с разбегу подбегали к вагонам, успевали делать обмен и увёртывались от пули стрелка. Это было высшим шиком храбрости. Один из Юриных друзей был всё же подстрелен. Мальчики школы ходили в железнодорожные мастерские и учились на токарей. Юриному однокласснику оторвало руку контрприводом токарного станка. Другому товарищу оторвало руку при разрядке гранаты. Боеприпасы попадали детям из боевого металлома, хранившегося на пакгаузах железнодорожной станции. На восток шли поезда с разбитыми танками, орудиями и другим металлоломом. Часть этой техники выгружалась на товарную платформу для дальнейшей перегрузки по другим направлениям переработки. Этот металл охранялся, но вездесущие мальчишки залезали в танки и изучали их внутренности. Иногда они находили интересные предметы: патроны, гранаты и даже пистолеты. Эти находки иногда приводили к серьёзным травмам от взрывов. В отдельном тупике стояли разбитые войной паровозы, в том числе с немецкой свастикой, в которую мы кидались грязью. Через дорогу от нашего дома находилась двухэтажная школа, оборудованная во время войны под госпиталь. На территории госпиталя возле забора валялись гипсовые руки, ноги, туловища, снятые с раненых. На нас - детей эти атрибуты производили жуткое впечатление. Раненые выздоравливали и постепенно школа пустела. К концу войны здание отремонтировали и вернули под школу. В эту школу я пошёл в первый класс в 1945 году. К концу войны с Германией на восток шло много поездов с возвращающимися солдатами. Однажды весной рано утром в депо загудели все паровозы. Обеспокоенный народ побежал на станцию. И тут все узнали, что Великая отечественная война окончена. Радости народа не было предела. Но теперь поезда на восток проходили с вооружением и почти не останавливались на станции, а только на разъезде. Много позднее люди узнали, что началась новая война с Японией. Мы дети войны переносили невзгоды вместе со взрослыми. Нам приходилось стоять ночами в очередях за хлебом, потому что родителям нужно было дать отдохнуть после 12-14 часов работы. Голод мы утоляли, жуя воск, вар, каучук или листья жёлтой акации и барбариса. Одежду мы донашивали после старших братьев и сестёр. Мне, например, шили костюмчики, перекраивая старые мундиры отца. Игрушки наши были довоенного производства, патронные гильзы, свиные мослы или самоделки. С помощью согнутого из проволоки водила мы гоняли по дорогам обручи от бочек. Из дерева вырезались чижик и городки. Игра в казаки-разбойники могла длиться целый день, с перерывом на обе. Зимой мы катались на самодельных лыжах и старых коньках, лепили и воевали снежные крепости.