Этой статьёй я продолжаю цикл материалов о сепарационной тревоге – непрожитом чувстве, которое заставляет нас застревать в повторяющихся сценариях, на протяжении всей жизни встречать «одних и тех» же людей, оказываться в «похожих» ситуациях и не даёт двигаться вперёд. Я расскажу о том, как формируется это чувство и как правильно его прожить.
Неизбежная ноша
Есть ли у человека выбор – выдерживать сепарационную тревогу или нет? Я бы не сказала, что мы полностью ответственны за этот выбор. Конечно, случается и так, что в нужный момент у человека нет достаточного количества ресурсов: например, он ещё слишком маленьким, или потеря слишком велика, и тогда он определённым образом выбирает отложить это переживание. Другой вопрос, что это не всегда осознанный выбор, к которому потом в любой момент можно вернуться.
Это не тот случай, когда мы можем оставить невыбранную пару обуви в магазине: мы в любом случае несём это с собой, наша психика начинает обращаться с чувством, которое мы сейчас выбрали не проживать, как-то иначе – например, мы начинаем воспроизводить определённые сценарии.
У того же Патрика Мелроуза, рассказ о котором я начала в прошлый раз, так сформировалась его самодеструктивность: он был слишком мал, когда подвергался насилию, не смог прожить свою ненависть в адрес отца и направил её на самого себя. В детстве у него просто не было ресурсов, не было матери, которая могла бы помочь, не было взрослого окружения, которое поддержало бы его. Он был совершенно один, и поэтому совершенно естественно, что он отложил проживание ненависти к отцу, вернее – направил её на себя. Результатом и стало его саморазрушение.
Постоянные отношения Мелроуза, так и не перераставшие в близость, – тоже результат того, что опыта боли в привязанности у него было намного больше, чем опыта, связанного с удовольствием. Он всё время превентивно защищается своим хамством, провокативностью от мира, который якобы ему угрожает, не принимает его. На самом деле это попытка защититься от враждебного отца, и Патрик проецирует отношение к нему на мир, превращаясь в параноидную обсессивно-компульсивную личность.
Как понять, что мы не прожили потерю?
Когда стоит начинать волноваться? На что обратить внимание? Во-первых, на внешние признаки: например, если вы избегаете близости, если вас все бросают или вы от всех уходите, меняете работы. Во-вторых, признаком непрожитого горя может быть и слишком интенсивное горе – например, когда годы идут, а ничего не меняется: комната умершего ребёнка годами остаётся в нетронутом состоянии, или невозможно выбросить вещи, принадлежавшие бывшему мужу.
Например, когда я развелась, у моих родителей осталось несколько соболиных шкурок, которые привозил мне бывший муж. Я уехала из страны, и мама в какой-то момент сказала, что шкурки подточила моль, и она их выбросила. К тому времени с момента нашего разрыва прошло месяцев шесть, но после её слов я заново пережила потерю: казалось, и так ничего не осталось, а теперь и шкурок нет. И это помогло: я прожила свои чувства, поняла, почему они возникли, и, учитывая прошедшее с момента разрыва время, они были адекватны – если бы меня так накрыло через полтора года, я бы насторожилась.
Сложно говорить о чётких временных рамках, но в целом, если речь идёт о смерти близкого, нормально горевать от года до трёх лет, а остальных случаях – до года.
Итак, два основных признака непрожитого горевания по поводу поздних потерь – слишком сильные интенсивные затянувшиеся переживания и, напротив, ситуация, когда переживаний будто нет.
Как-то на лекции мне задали вопрос о старении – можно ли его считать потерей и как понять, принимает ли человек свой возраст или нет (встречаются же люди, которые говорят, что в душе им 16). Думаю, тут всё индивидуально. Фраза «в душе мне 16» может быть отрицанием, а может и не быть. Человек может и правда так себя ощущать, при этом прекрасно отдавая себе отчёт, сколько ему или ей на самом деле лет. Стоит обращать внимание на то, как такой человек ведёт себя в целом (возможно, маниакально борется с признаками старения), раскрывает ли кому-то свой истинный возраст.
Как встретиться лицом к лицу со своим переживанием поздних потерь? Например, при обычных размышлениях о потере человеку может казаться, что ничего особенного не происходит, но периодически неожиданно вырываются самые разные чувства. Помочь в этом может психолог, но многое можно сделать и самостоятельно. Процесс это небыстрый, но, если мы знаем, что у нас была конкретная потеря и теперь периодически в разных других, не связанных с этим ситуациях у нас всплывают чувства – это уже значительный шаг вперёд. Можно мысленно возвращаться в прошлую ситуацию, пытаться относить то, что мы чувствуем, к тому, что потеряли.
Например, человеку всё время кажется, что его оценивают и осуждают. Однажды он наконец понимает, что так поступала по отношению к нему его мать. Он может на осознанном уровне, применяя логику, волю, концентрацию, испытав это снова, говорить себе: «Так, стоп! На самом деле, это про маму. Давай отнесём это к маме».
Это большая внутренняя работа – отделять текущую ситуацию и переживания от того, что было в прошлом, и проделывать её необходимо каждый раз, когда возникают подобные чувства. Рано или поздно, скорее всего, наметится динамика: что-то изменится, появится какое-то новое чувство или мы обнаружим, что сдвинулись по задачам проживания поздней потери к новой задаче, которая раньше была недоступна.
Отдельно важно поговорить об осложнённых потерях – допустим, когда человек не умер, а пропал без вести. Подобные ситуации сами по себе дают возможность не верить в то, что произошло. Но важно рано или поздно начать говорить себе: увы, скорее всего, это потеря и она необратима. Постепенно маленькими шажками можно создать новую динамику.
При потере у нас может возникать чувство, что мы что-то делали не так, поступали не так. Это вполне нормальное переживание – в том смысле, что возникает оно почти у всех. Иногда у этого чувства есть реальное обоснование: например, мы не сделали чего-то, чтобы спасти человеку жизнь. К примеру, он сказал: «Если ты меня бросишь, я покончу с собой», – и угроза оказалась реальной. В таком случае нормально испытывать вину. Вина – это злость, обращённая против себя, и как противовес для нормального проживания потери нужна злость, обращённая на объект потери.
В этом случае вполне нормально злиться на человека, который покончил с собой, хотя бы за то, что он испортил нам несколько лет жизни чувством вины и тем, что не смог о себе позаботиться. Важно не отрицать свой гнев в адрес объекта потери, а стараться его услышать.
Иногда они возвращаются
Бывает и так, что «потеря» возвращается: например, в детстве человек потерял мать, а потом она вернулась, только вот он всё уже пережил, не хочет воспринимать возращение и избегает её. Его можно понять: он уже прошёл весь цикл проживания потери, у него появилось новое место внутри. И возвращение на старое место как бы… неуместно, что ли. Чтобы у этих отношений появился шанс, они должны быть какими-то совершенно другими.
Я, честно говоря, не очень в это верю. Хотя думаю, что с вернувшейся матерью энергии в её возвращении больше (чем с вернувшейся девушкой, например) и есть что-то, к чему можно ещё обратиться, чтобы выстроить какие-то новые отношения, если в этом есть внутренняя необходимость или потребность.
Что же касается возвращения друг к другу партнёров, то тут скорее важно понимать, сколько времени прошло. Например, люди встречались в школе лет пятнадцать назад, а потом пересеклись во взрослом возрасте и снова сошлись. За эти годы оба стали другими людьми, превратились, например, из четырнадцатилетних подростков во взрослых, проживших целую жизнь до момента новой встречи. И они действительно встречаются как новые личности.
В следующий раз я расскажу вам о том, что такое ранние потери, также приводящие к развитию сепарационной тревоги.
Смотреть лекцию целиком:
Все авторские материалы представлены на сайте: anastasiadolganova.ru