- Двойная спираль - тип нуклеиновой кислоты,
обеспечивающий передачу из поколения в поколение
генетической программы развития
и функционирования живых организмов.
Иерусалимский автобус. Ну что за мысли придут вам, если увидите такой заголовок в газете. Что ж еще? Взрыв, выбитые окна, вздыбленная крыша. Кровь, кровь, куски тел. И несколько человек сидящих тут же рядом на тротуаре. Тех кому повезло. Тех, кто стоял немножко подальше.Тех, кто был заслонен теми, кому не повезло. И вот ты сам отправляешься в Израиль, посетить родственников, увидеть знакомых. И вечно получаешь указания от своих обеспокоенных родных, родителей. Ради бога не садись в автобус. А израильские родичи? Они конечно высмеют все эти страхи. Похвалятся, что этими самыми автобусами или поездами, они каждый день на работу, с работы, туда-обратно. А потом подумают и скажут -- "А лучше-ка возьми такси, а то ведь, действительно, мало ли что. Лотерейный билет, только наоборот. А потом ты уже сам ходишь по улицам, магазинам, лавкам, ресторанам. Смотришь на снующую толпу, на людей толпящихся на автобусной остановке. И понимаешь, что это вовсе не фаталисты, а обыкновенные люди, едущие по своим делам и желающих лишь одного, чтобы их оставили в покое и дали возможность просто жить. Потом через секунду ты уже все забыл, с толпой ввалился в автобус. Ну а дальше - дыши иерусалимской экзотикой полной грудью. Посматривай в окно, разглядывай пассажиров попутчиков. Вот какой-то араб. Все как положено. Клетчатый платок на голове. А вот еврей хасид. Таким его и представлял. Черный сюртук, шляпа, пейсы. А вот девушка неподалёку. Солдатская форма девушку не красит. Но все равно видно - настоящая восточная красавица. Смугленькое личико, черные волосы. Должно быть такие же черные глаза. Но нет, оторвалась от книжки, посмотрела по сторонам. Что это, откуда? Такие синие, василькового цвета глаза. Откуда они здесь, откуда ...
***
Иного имени у еврейского малыша, первенца и быть не могло. Он - Исаак, она - Ривка, или Ревекка говоря по-длинному. Оба из приличных религиозных семей. И брак скрепленный настоящим, стОящим раввином. И свадьба тоже богатая, не так шаляй-валяй. Ну а по завету, кто должен был родиться у Исаака и Ревекки. Конечно же Яков. А за ним пошли другие ребятишки. Девочки, мальчики - друг за другом, едва ли не каждый год. И все здоровые, красивые, беспроблемные. Вот оно, должно быть такое настоящее родительское счастье. А старший то, старшенький. В нем Исаак вообще души не чаял. О нем, мальчонке этом уж слухи ходили не только в их малюсеньком городишке, а уж по всей Киевской губернии. Читать выучился едва ли не с трех лет. А к десяти прочел весь Талмуд. Да и не просто прочел да кой-чего запомнил. Назубок заучил сотни страниц и тыщи молитв. Нарадоваться не мог Исаак на своего сына Якова. Ибо не было большей радости для благополучного Исаака смотреть как сын его с утра до вечера погружен в изучение Торы. Конечно же, пусть читает, учится. А там гляди выучится и станет ребем. Души не чаял в своем старшем раб божий Исаак. И потому когда на свое 14-летие бармицву, попросил Яков давать ему немножко денег, чтобы скопить на свою собственную святую книгу Тору, самую лучшую и красивую, убранную золотом в кожаном переплете - отец с радостью обещал. И действительно давал денежки-монетки. Каждую пятницу перед заходом солнца, когда наступает шабат, получал Яков несколько монеток. Яков тогда целовал руку своего отца благодетеля, произносил молитву благодарности и бросал монетки в свою копилку-цедаку. А потом прошло еще несколько лет. И Яков уже не мальчик, но почти муж, с усами и мягкой юношеской бородкой потихоньку начинает собираться покинуть родительский дом. Исполнить мечту своего отца - уехать учиться на рэба.
И вдруг в субботу, под вечер, лишь только началось смеркаться, отворилась входная дверь дома Исаака и вошла девица Тоня с каким-то кричащим, обмотанным грязной дерюжкой свертком. Конечно же узнал эту девку Исаак. Бывшая работница их, поломойка, девка зарабатывающая уборкой дома Исаака и стиркой белья. Что хочет она? Работу? Нет для нее работы! Но почему так побледнел и испугался Яков, почему бросился прочь и забился в угол? И начал тогда Исаак слушать эту девку Тоню, все еще не понимая и не осознавая чудовищных слов и обвинений. Что говорит эта гойка. Это грязный кричащий сверток есть его внук. Сын его первенца, любимого Якова. Ну нет! Чудовищная ложь! Скажи, Яков. Молчит, плачет, забившись в угол. Что она еще говорит, лжет. Она полюбила Якова и Яков полюбил её. Что еще? Яков давал ей деньги, за ЭТО. Вранье. Откуда деньги у его послушного Якова. Да денег то Яков никогда в руках не держал! Не знает, что это такое. Куда указывает она своим заскорузлым пальчиком? Копилка-цедака. Расхохотался Исаак своим громовым голосом. Бросился к копилке. Схватил цедаку, потряс ею. Вот они здесь все денежки, для кожаной с золотыми буквами Торы. Вот они, звенят монетки, все до единой. Копейка к копеечке. И вдруг выпадает копилка из рук Исаака. Ударяется о земь, раскалывается на куски и ... О ужас. Нет там никаких денег. Какие-то гвоздики, разлетевшиеся по полу, камешки и всякая дрянь. И тогда уже поняв, что девица не врет и ВСЁ так и БЫЛО, бросается Исаак на своего сына. Потому что ТАКОГО перенести нельзя. Яков, его Яков продал самое святое, надругался над Торой. Сейчас же он убьет его без жалости. Сейчас он занесет нож, как Авраам над Исааком и никто, никакой ангел не остановит его. Но что это. Не ангел, сам Яков оттолкнул отца. Вскочил на ноги и бросился из дому. Всё, нет больше Якова. А этих? Эту блудливую гойку с дитем греха. Что? Желает оставить ребенка здесь. Осквернить еврейский дом? И бросился уже Исаак к пищащему свертку, чтобы выбросить его из дому. И тут случилось то, что в самом страшном сне не могло присниться правоверному еврею Исааку. Его жена, безмолвная тихая Ривка, словно тигрица бросилась на него, Исаака. Разорвала рубашку, исцарапала лицо, вцепилась в седую бороду. А потом схватила нож и приставила его себе к горлу. Не смей! Потому-что прямо сейчас наложу на себя руки. Довольно. Хватит тиранить и разорять дом. А потом он уже немного остыв слушал речи жены, горькую и солёную правду. О том, что он всегда знал и чему всегда находил оправдание. А потом сели за стол Ривка с Исааком и девицей Тоней. И тогда Ривка, по сути уже давным давно ставшая главой семьи объявила свое решение. Мальчонку они оставляют себе, будто бы он и есть последний двенадцатый сын Ривки. Тоня получает 100 рублей и отправляется куда угодно, к черту на рога, начать новую жизнь и забыть все о старой. А Исаак, ну что с него взять. Пусть и дальше читает Тору и вымаливает у бога прощение за обман, за блуд, за Якова, за всех. Это у него получится, ибо лучше говорить с богом, а с людьми лучше молчать. Ну а дальше, когда домой вернется Яков ...
Яков не вернулся домой. Просто пошел в сторону железнодорожной станции. Просто проскользнул в первый попавшийся вагон первого же попавшегося поезда, чтобы уехать подальше, уйти куда глаза глядят. И неожиданно в каком-то вагоне он услышал знакомую речь. Это были еврейские студенты анархисты, ехавшие в столицу делать великую революцию. Убивать самим и быть убитыми, повешенными, раздавленными, теми кого они ехали убивать.
А потом прошли годы. Много, много лет. И вот он теперь не Яшка Кирштейн, а легендарный командарм, товарищ Якир. Не тот, другой. Но все равно столп революции. Тот о котором слагают песни и пишут книги историки нового государства. И все теперь у него есть. И почет, и уважение и жена красавица. Тоже революционерка. И квартира в самом что ни на есть революционном доме с комнатами не счесть. И забыл он теперь ту, свою первую любовь Тоню. Девушку с васильковыми глазами. Ну а Тоня. Что с ней, где она... Нет больше Тони. Погасли ее синие глаза. Умерла она в тифозной горячке. Сгорела в огне революции, в мировом пожаре, разожженным ее любимым Яковом, Яшечкой. Выброшена она из товарного вагона, прямо на ходу поезда, дабы место освободить для еще живых. Пролежал ее замерзший труп возле стальных рельс железной дороги, чтобы в весеннюю распутицу быть похороненной в овраге тут же рядом без имени и фамилии. И не вспомнится она теперь никому. Ни ушедшим тоже в небытие родителям. Ни ему единственному, любимому Якову. Почему?
А все потому, что занят товарищ Якир уже другими мыслями и делами. И потому, что есть тут рядышком в его огромной квартире другая девушка Тоня. Прислали недавно из органов не спросясь, по разнарядке. Что б была под боком у товарища Якира домработница, а за одним уж и секретный сотрудник с инструкциями за всем следить, наблюдать и наверх докладывать. Ну и кроме того и иные услуги товарищу командарму оказывать. И с целью этой белье ей особое выдано, французское, прямо в Парижских магазинах закупленное. А также инструкция дана девушке Тоне, а по совместительству сержанту НКВД Ивановой Антонине от ее куратора. Перед командармом не "кочевряжиться". Бельишко французское - это униформа. Носить только на работу, для создания у объекта соответствующего настроения. А на "б**дки" бельишко это что б таскать не вздумала. А иначе отправится Антонина в солдатских кальсонах да по этапу. И главное, главное-то ... Все высматривать и вынюхивать. Ничего не забывать. Обо всем, о каждом шаге докладывать. Мелочей нет. Чихнет товарищ командарм, али пукнет. Записать и доложить.
Впрочем не дурак же сам командарм Яков, товарищ Якир. Прекрасно понимает он зачем девица эта Тонечка прислана. Зачем постоянно она у него на глазах близехонько. Зачем попкой то своей аппетитной вертит. Зачем , невзначай халатик свой на пуговку, две расстегивает. Эх, хороша девка. Была б возможность, завалил бы Тоньку на диван, да между ногами у нее б и повозился. Да вот только нет такой возможности. Болезнь его съела. Такая вот хворь неприятная, с чуднЫм названием иностранным - импотенция. Случись что, когда трусики он с Тоньки стянет, да червячка своего мягонького достанет и сделать ничего не сможет. Так доложено это будет немедля куратору, да и потом и все НКВД во главе с Лаврентием Берией узнает. Ой Лаврентий, до чего ж ты веселиться будешь. И товарищу Сталину, так, невзначай доложат. Легендарный командарм с домработницей справиться не сумел. Озлится он наверняка. Не любит Коба убогеньких. А чем немилость сталинская кончается, уж все давно знают.
Тонюха, правда ни но чем не догадывается. Старается изо всех сил. Ну вот опять. В кабинет вошла. Делает вид, что пыль со стола вытирает. Попкой своей о бок командармский трется. Над столом согнулась. Груди из блузки едва не вываливаются.
Нет! Не пойдет так! Закончить надо сегодняшнее представление. Пожестче так сказать надобно командирским голосом -- Антонина Ивановна! Вы закончили на сегодня?
Фыркнет Тонечка, как бы от негодования. Губки бантиком свернет, как бы обиделась. А потом уж возле двери обернется. Обведет своими похотливыми глазками. Улыбнется своей насмешливой улыбочкой, будто скажет -- Ничего, командарм, не рассчитывай, никуда ты от меня не денешься.
Ох Тонька, Тонька. Если б только с тобой проблемы. В опале он сейчас у Самого. Шкурой он своей чувствует - нехорошее что-то затевается. Разбежались вдруг его друзья, боевые товарищи. Молчит его телефон. И на звонки его не отвечают. Дома мол нет. При встрече глаза прячут, отворачиваются. Бегут, как от прокаженного. Душно, тоскливо. И главное непонятно за что. Всю жизнь положил за дело Ленина, за товарища Сталина. Никогда никаких оппозиций, ни слова против. Ни смешинок, ни анекдотов. Чист перед партией как стеклышко.
Впрочем есть один грешок махонький. Семью свою спас от жернов революции. Когда всех этих нэпманов, да частников, мелочь всякую в Сибирь отправляли, не выдержал. Проявил слабину. Лично распорядился. Послал отряд с особым назначением. Всех кого в отцовском доме найдут - на подводы, в Одессу и на турецкий корабль с пилигримами в Палестину. Ты же хотел, отец, там побывать. Даром, что говорил всегда -- На будущий год в Иерусалиме. Так что считай, что сбылась твоя мечта. Да и ему командарму теперь полегче. Как гора с плеч. Некому будет его теперь попрекнуть его семьей, несознательными элементами. А там гляди, когда-нибудь и на небе зачтется. Все ж таки два десятка невинных душ спас от сибирской погибели... Да когда ж это было. Неужели не забыл Коба. Неужели это еще помнят. Хотя навряд ли. Теперь уж черт не разберет, кого за что казнят и милуют. И теперь вот себе задачка. Как спастись, спасти… Не свою душу, а бренное тело.
И вот последняя надежда. Его, командарма, доклад на съезде народных депутатов. Последний шанс. Не упустить бы. Хорошо надо делать все, тонко. Не молоть воздух попусту. С цифрами, с фактами. Но в меру, что б не устали. Поругать следует тех кому уж все равно. Похвалить тех, кто сегодня на лихом коне. И самое главное воздать хвалу ЕМУ. Не ошибиться бы только. Начнешь хвалить, перехвалишь. Коба этого не любит. Жополизов и без него, товарища Якира хватает. А не дохвалишь. И того хуже. Вмиг обрушится на тебя дамоклов меч мировой революции. А тут вот еще Тонька эта, проститутка НКВДэшная. Небось специально подослана от дел отвлекать. Не получится.
И вот настал самый важный день. Не отменили доклад. Хороший знак. И вот боевой командарм, товарищ Якир на трибуне. Говорит громко, горячо. Воздух рукой рубит, точно шашкой. И депутаты все эти, шваль в креслах сидящая, тоже слушают внимательно. Не зевают, не переговариваются. А потом. Что это. Что за чудо. Все встают и начинают аплодировать. А значит что это. А значит, что Коба, великий Сталин, тихонечко словно дирижер одной рукой о другую постукивает, дирижирует. А после, в перерыве, когда стоял он, товарищ Якир в кремлевском фойе, как обычно в одиночку, подошел к нему товарищ Сталин и так слегка насмешливо заметил -- Что ж вы товарищ Якир один стоите, с народом не общаетесь. Загордились небось. А потом обращаясь словно в воздух -- И вы, товарищи, почему не поздравляете товарища Якира с прекрасным докладом.
И тут такое началось. Окружили его, руки жмут, поздравляют. И товарищи его бывшие, которые знать его еще вчера не хотели, просят его, требуют сегодня же собраться вместе, как в былые времена. Посидеть, отметить. Так отчего ж не собраться, не отметить конец опалы и не выпить за будущие дела и успехи. Делов то. Набрал из Кремлевского телефона номер особого распределителя. На том конце провода зададут лишь два вопроса. В котором часу и на сколько персон. А дальше, никакая скатерть самобранка со столом кремлевским не сравнится.
И вот сидят они. Все как в старые добрые времена. Обсуждают дела государственные. Песни поют революционные. Тосты подымают за мировую революцию. Все как всегда, да только все не так как надо. Страх поселился среди бывших его товарищей соратников. Да такой страх, что словами не передать. Смотрят друг на друга, как на врагов доносчиков. Слово каждое взвешивают. И только Самому Великому хвалу воздают. Хотя и тут есть свои, отрешенные. Товарищи с мозгами ошпаренными революционным кипятком и в винегрет нарубленными классиками марксизма. И кто ж там в первых рядах. Конечно же жена его, боевая подруга с партийной кличкой товарищ Велре. Великая революция в переводе. Жена впрочем только на анкете. Уж 12 лет, с тех пор как сын родился, они как муж и жена более не жили. Потому как для супруги его, товарищу Велре, семейное счастье и все прочие удовольствия как буржуазный пережиток. Секс, сношение, или как она там любит звать ЭТО по пролетарски - "Ёбля" - дела совершенно ей неприемлемые. Нужны лишь они как медицинская процедура для продолжения человеческого рода и производства новых революционеров. Раньше он как-то страдал от этого жёнушкиного идиотизма, а теперь уж свыкся. Впрочем это даже к лучшему. Потому-что, как на женщину смотреть на нее противно. Постарела. Лохмы седые нечесаные во все стороны торчат. Половины зубов уж нет. Можно было бы лечиться в кремлевской больнице. Так нет. Она еще и бравирует. Вот она – страдалица за мировую революцию. А когда-то ... Да красавица была женушка его лет двадцать назад. Глаза горящие. Волосы черные как смоль на ветру развеваются. Лицо библейское. Еврейская царица. Только в кожанке и с маузером. Впрочем живи как знаешь. Не судья я тебе. Да и ты мне тоже. А вот Тонька опять прохаживается. Блюда с деликатесами разносит, да тарелки со съеденным-сожранным убирает. И личико то у нее сияет от счастья. За него, хозяина, командарма радуется. Да может быть Тонька эта в тыщу раз лучше и честнее всех этих жрущих и пьющих бывших товарищей. Трусов и политических проституток. Ты Тонька хоть и б***ь НКВДэшная, но уж от души победе моей радуешься. Не то что эти скоты и завистники. Ну вот опять мимо прошла. Бедрышком своим крутым опять как бы невзначай подтолкнула. Не забывай мол. Вот опять у стенки стоит, улыбается своей блудливой улыбочкой. Насквозь буравит своими похотливыми глазками. Ладно Тоня. Будет и на твоей улице праздник. Будешь девочкой паинькой, получишь пропуск - вход свободный в особый распределитель. Ну а что ... Можно теперь и ей в ответ слегка улыбнуться да подмигнуть левым глазком. Смотри-ка, вся зарделась. Поняла. Умная ж, стрерва. Ну ничего, теперь можно расслабиться. Теперь можно... Он ощутил как уходит страх, как тихонько вниз живота стекает похоть. На секунду он представил как завтра, когда по обыкновению Тонька войдет в его кабинет прибираться, он бросит ее на диван. Как зверь маньяк будет сдирать с нее шелковые трусики. Как... Это будет завтра. Много чего хорошего будет Завтра...
Но не было Завтра у товарища Якира. Той же ночью его арестовали.
И снова борьба. Не на жизнь, а насмерть? Нетушки. Только за жизнь. Побои, допросы, обвинения. И опять побои, допросы. А потом пришел добрый следователь и принес весточку от товарища Сталина. "Не упрямься, Яков. Прими кару. Оболги других, оболги себя. И оставим мы тебя в покое. Получишь лет пять. Посидишь в санатории и выйдешь на свободу. И будет все как всегда." И сермяжная правда в этих словах была та, что было "Все как всегда". Получите расстрельный приговор. И даже расписываться не надо.
Ну что, не думал? На что-то надеялся? А кто тебе сказал, что власть благодарностью платит за служение ей? Запомни – власть всегда неблагодарна.
А после - долгие тюремные дни и ночи в кругу таких же как и он - оболганных, приговоренных, в приговор не верящих. Ну не верят они, что такая вот несправедливость над ними могла свершиться. Когда беляков, да кулаков шашками рубили, да баржами топили - так то можно было и нужно для революции. А самих когда - то несправедливо, страшно и потому верить не хочется. И ползут слухи странные по камерам. Обман все это. Никто никого не расстреливает, а отправляют куда-то в Южную Америку в Аргентину готовить там новую мировую революцию. Испытывает их товарищ Сталин. И все что нужно - это лишь сказать когда приговор зачитывать будут -- Умираю за великую революцию, за товарища Сталина.
А потом распахнется какая-то потайная дверь, выйдет оттуда сам товарищ Сталин. Обнимет, слова скажет напутственные. А потом все будет ХОРОШО. И веришь в это все, и не веришь. Только, ой как верить то хочется.
И вот день настал последний для товарища Якира. Или не последний? Просто лязгнули замки в их общей расстрельной камере и голос послышался равнодушный и страшный -- Якир, на выход.
А губы сами пролепетали с надеждой -- С вещами?
И такой же безразличный ответ -- Якир, на выход. Вещи оставить.
Потом какая-то комната и боковая дверь обитая железом из которой ДОЛЖЕН выйти Сталин. Два красноармейца по бокам. Какой-то человек за столом, зачитывающий приговор. Потом леденящие ужасом слова -- Приговор привести в исполнение.
Теперь, сейчас, последний шанс.
Умираю за товарища Сталина. За дело великой революции -- фальцетом вырвавшиеся слова. Ну что теперь? Ничего… Смерив безразличным взглядом, Некто, Приговорщик, устало плюхнулся в кресло и нажал какую-то кнопку. Боковая железная дверь распахнулась и оттуда появились двое в зеленоватой форме, прикрытой мясницкими передниками. Мгновенно заломив руки за спину, они потащили его к проему железной двери. Согнувшись от боли, едва переставляя ноги он переступил порог. Потом все также превозмогая боль он приподнял голову и увидел... Да, то самое, его собственное изобретение. Чертежик которого, он когда-то представил на рассмотрение особой комиссии. Названное им также лихо, революционно и бескомпромиссно - "Устройство для свершения высшего справедливого суда пролетариата."
Деревянное, дабы пули не рикошетили корыто со сливом и ведро для выноса "остатков от завершенного приговора".
Он и не думал сопротивляться. Просто ноги подогнулись сами собой. Раздался хруст и заломленные за спиной руки неестественно вывернулись назад. Он упал на пол, ткнувшись лицом в сапог палача. Кусаться, сука -- лишь расслышал он истерический вопль. Потом какие-то глухие удары. Боли он уже не чувствовал. Он просто не хотел... Его кто-то хватал за ноги, за рубашку, за вывороченные руки. Дико матерился и что-то орал. Потом на секунду удары стихли.
Словно свысока донесся голос -- Чего телитесь? У меня уж другой на подходе. И в ответ какой-то виноватый, земной -- Дык тяжелый же он и лягается. И вновь голос словно с небес -- Веревкой тащите. Сподручней будет. Всему учить вас надо, долбоё**в. Еще через секунду он почувствовал, как на шее захлестнулась веревка. Кто-то тащил его по полу, скользкому от грязи и крови. Туда где свершается высшая справедливость. Еще через секунду его приподняли с пола, грубо бросили и прижали горлом к борту деревянного корыта. Залепленные слезами и грязью глаза на долю секунды выхватили дно залитое черной кровью, вперемешку с остатками мозгов и осколками костей. И вдруг… Там, словно в зеркале он увидел свою Тоню. Свою первую Тоню. Ее синие васильковые глаза, ее жалобное одернутое безысходностью лицо. Такую же как тогда. Когда она принесла в его дом его сына.
Тоня, прости -- лишь прошептал он.
Он не слышал звука выстрела. Просто исчезла Тоня. Растеклась васильковая синь клубами серого дыма, превратившись в непроглядную черную тьму...
А потом что было? Не имеет это никакого значения. ИРРЭЛЕВАНТ, как говорится. Не оставил он ничего после себя на своей как бы родине. Жена его, товарищ Велре, умерла где-то в ссылке, так ничего и не поняв. Тихо уснула, прижимая к себе словно Тору томик Карла Маркса. Сын его был задушен по пути в детприемник. Хоть и сказано было, что сын за отца не отвечает, но для больших людей следовало делать маленькое исключение. Все верно. Так уж повелось. Так всегда поступали все тираны со времен Юлия Цезаря.
И вот лишь одно, случайно брошенное семя, случайная слабость, случайное доброе дело дало росток. Вырванная из дома, брошенная на турецкий корабль, его семья, сын его и Тони пустили корни в библейской Палестине. Вошли в двойную спираль, чтобы потеряться и разбрестись по святой земле. Чтобы много, много лет спустя в одном Иерусалимском автобусе блеснули чьи-то глаза синим васильковым огоньком, словно говоря -- Отгадай, откуда?
...
Автор Григорий Хайт
...
Уважаемые читатели, если у Вас есть истории, которыми хочется поделиться с миром, в чём-то предупредить, поделиться опытом, повеселить или же спросить совета - присылайте, будем публиковать.
официальный сайт автора канала http://lakutin-n.ru/
Почта:Lakutin200@mail.ru
Страница VK https://vk.com/avtor_nikolay_lakutin
Инстаграм https://www.instagram.com/nikolay_lakutin/
Мы совершенно не обидимся, если Вы подпишетесь на наш литературный канал и поставите лайк;)