Это был директор детдома Фома Иосифович, который не переставая повторял: - «Съолочи! Идиётты! Пагазитты!». Я не знала почему он ругается, почему смотрит так на меня.
Ранее: Случай в автобусе.
У нас провожатым был мужчина. Мы к нему раньше привыкли потому как уже знали, что если он появляется в Детприемнике, то в тот же день или на другой, кого-нибудь увезут по назначению – в детдом для школьников или дошкольный детдом, а кого-то и в колонию. Нас вот везли в детдом для школьников. Четверых. Томе в этом году идти в первый класс.
Вышли на большом вокзале, он был белым и большим, рассмотреть его не дали, увели сразу с перрона в боковую улочку справа. Прошли еще улицу и оказались у распахнутых ворот. Когда вошли в ворота, то удивилась, что ворота нараспашку, нет никого на воротах и их никто не запирает. В моем представлении это было закрытое учреждение. Но всё оказалось совсем не так.
Первыми увидела тех девочек, что были с нами в Детприемнике и не приняли меня в свой круг, они устремились к нам навстречу. Я наивно подумала, что они здесь просто обрадовались нашей встрече, как никак вместе в одном месте были, вместе неизвестность перенесли. А тут они пронеслись мимо нас и подбежали к провожатому с какими-то вопросами. Я так и осталась стоять вся нараспашку.
Нас провели к директору, он просмотрел наши дела и пригласил воспитателей, распределив по группам. Мы оказались в разных группах. Я со старшими девочками, Тома с младшими, а мальчики в одной вместе.
Мне показали группу, в спальне стояло четырнадцать кроватей, но для меня кровати не было. Вечером повели нас на ужин, после ужина какой-то досуг и спать. Этот день почти ничем не запомнился, только ночь.
Так, как кровати мне еще не поставили, то спать положили с Галей Снегиревой, моей ровесницей. Ночью я проснулась, от мужского голоса, который ругался. Я села на кровати и смотрела на него. Это был директор детдома Фома Иосифович, который не переставая повторял: - «Съолочи! Идиётты! Пагазитты!». Я не знала почему он ругается, почему смотрит так на меня. Он тогда поднял всех и стал спрашивать кто это сделал?
В спальне раздавались смешки, а я сидела и всё смотрела на него, а он, глядя на меня, ругался ещё больше. Когда я оглянулась на девочек, то не сразу поняла, что с их лицами, все они были разрисованы краской, только Галя рядом лежала с чистым лицом. Своё лицо я не видела и не знала, что тоже разрисована. Всех отправил умываться и не переставал допрашивать кто это сделал.
Галя стала говорить, что это не она, он сказал, что это и так понятно. Так что виновный должен сознаться, но таких не нашлось. Утром мне выдали школьную форму, вся помятая, сморщенная, я искала утюг, и никто мне не помог найти его. Воспитательница же торопила меня собираться быстрее. Портфель с учебниками и тетрадями у неё был в руках. О его содержимом я еще не знала.
Она же заставила меня идти в мятой школьной форме, мне было очень стыдно, но идти пришлось. Школа меня впечатлила. Она была большая и двухэтажная. С большим вестибюлем и просторными коридорами, с огромным актовым залом, тогда я еще не знала, что он так называется. На стенах портреты учёных и писателей. Наша сельская школа не шла ни в какое сравнение с ней.
Но я вспомнила, что и её любила и в любую погоду старалась прийти раньше всех, даже тогда, когда жила очень далеко от неё. Классы были с не такими высокими потолками, маленькие, с белыми, но неровными стенами. Я любила приходить и ждать в холодном классе, когда придет первый после меня ученик, а это чаще всегда был Коля Логинов, который тоже жил далеко от школы. Потом приходил следующий и класс при мне наполнялся школьной жизнью.
Войдя в новую школу, я поняла, что больше никогда не увижу той своей школы и своего класса, своих одноклассников, что я вступила в другой период своей жизни.
В этот класс вошла с завучем школы и своей воспитательницей. Классу меня представили и дали место. Сейчас не помню с кем. Шел урок немецкого языка. Учительница разговаривала в классе на немецком, задавала несколько раз один и тот же вопрос, но все молчали, а я, не выдержав, подняла руку и ответила. Она спросила где я учила немецкий. А я не учила. Просто знаю. Не немка.
На другом уроке тоже работала. Так с первого дня в школе я, несмотря на стыд от мятой формы, втянулась в учебный процесс, по которому просто истосковалась.
Утром следующего дня я всё же нашла утюг, погладила свою форму и Томину. Одежду другую нам должны были дать после бани, а так мы еще ходили в своей. Пока я была в школе, мне и кровать поставили в спальне, потеснив другие и стало в комнате пятнадцать кроватей или пятнадцать девочек.
Перед нашей спальней был длинный и широкий коридор, который служил нам и прихожей, и классной комнатой, где мы должны были делать уроки. Там стоял общий шкаф для всех девочек для одежды, но одежды там на пятнадцать девочек почти не было. Сказали, что выдают перед баней чистые вещи. А эти забирают.
В субботу нас отправили в городскую баню. Дали полотенце, нижнее белье, платье, мочалку, отрезанный кусочек мыла. Я тоже пошла с другими девочками. Я и раньше с тетушками была в Ташкенте в общей бане, но здесь всё казалось темнее и грязнее. Но разделась, как все и прошла в помывочную. Взяла тазик, стою.
Подходит одна женщина, разворачивает меня и кричит на всю помывочную: - «Гляньте ко, люди, на эту статуэтку. Другие женщины подошли, крутят меня голую во все стороны, что-то говорят, а я уже ничего не слышу. Тазиком стараюсь прикрыться, мне стыдно. А они тазик отрывают от меня и уговаривают не стесняться. Другие девочки наши подошли, взяли меня за руку и увели в свой угол.
Почему-то в тот день купаться поздно пошли, или очередь была. Не знаю, только при свете электрическом мылись и, когда услышала шум наверху и голоса, то подняв голову, увидела, что какие-то мальчишки смотрят на нас в окно, что почти под потолком помывочной. Закрылась тазиком, девчонки завизжали все, женщины закричали, там лица исчезли. Быстро-быстро сполоснулась и больше никогда не ходила в эту баню.
В воскресенье после завтрака все были предоставлены сами себе, и я ходила просто знакомилась с территорией. Напротив столовой была прямоугольная площадка, засаженная высокими акациями, и там, на противоположной от столовой стороне, мальчишки разжигали костер. Возле них стояла баночка с бензином.
Я только стала подходить к ним, как кто-то ливанул в огонь этот бензин, а он частью попал на брюки одного мальчика. Брюки загорелись, а мальчик подскочил и стал в панике бегать по кругу. Я сразу же кинулась за ним, бегу за ним и не переставая кричу, чтобы штаны снимал, он видимо всё-таки их снимал потому, что когда он упал уже на втором круге, то ремень на брюках был уже расстёгнут.
Он упал и стал сучить ногами, как будто едет на велосипеде, сам брюки снять уже не мог. Я через огонь схватила его брюки у пояса и стала стаскивать с него, а с его ног вместе с брюками стала сниматься его кожа, просто как капроновые чулки. Когда вспоминаю этот момент, то вижу его так явственно, что никогда бы не хотела видеть того, что осталось без кожи, как и «капроновые чулки».
Огня на нём не было уже, брюки догорали в стороне. А он от боли и страха всё сучил ногами. Недалеко находилась медсестра, прибежали она и другие взрослые. Я ушла, не стала ждать чем всё кончится. Он долго лежал в больнице, а когда вышел, то в первый же день его выписки, мы чуть не подрались. Кстати, став взрослой, я никогда не покупала и не носила капроновые чулки того цвета, что тогда снимала с мальчика.
Так мне запомнились первые дни в детдоме.
Далее: Медведи в деревне.
К сведению: Это одно из моих воспоминаний на моем канале "Азиатка" , начиная со статьи "История знакомства моих родителей". За ними следуют продолжения о моей жизни и жизни моей семьи. Не обещаю, что понравится, но писала о том, что было на самом деле.