01.07.2017
Генна Сосонко
Жизнь удалась
«Что же это вы, Марк Евгеньевич, так неосторожны. Сыграли бы с Фишером получше, я бы вам хоть полное собрание Солженицына до такси донес...»
Сочувственные слова были сказаны начальником таможни московского аэропорта при задержании вернувшегося из Канады Марка Тайманова. Советский гроссмейстер прилетел из Ванкувера, где проиграл четвертьфинальный претендентский матч Бобби Фишеру с невероятным счетом 0-6.
С того майского дня 1971 года для Марка Евгеньевича Тайманова началась новая жизнь.Уже на закате ее он скажет: «Если бы спросили, какое из всех событий в моей шахматной биографии я считаю главным, самым драматическим, памятным, я, не задумываясь, назвал бы четвертьфинальный матч на первенство мира с великим американским гроссмейстером. Итоги того поединка вызвали цепь непредсказуемых событий, на многие годы определивших драматические изменения в моей шахматной и даже личной жизни».
* * *
Когда после межзонального турнира на Майорке (1970) в соперники Тайманову достался Фишер, коллеги были пессимистичны по поводу его шансов. Но не все. Уже после матча Михаил Таль cказал: «Нашлись знатоки, сулившие определенные шансы и Тайманову. В частности, Ботвинник высказал мнение, что о гарантированной победе Фишера не может быть и речи. Должен сознаться, что эту точку зрения разделял и я».
В публичных выступлениях Ботвинник пошел еще дальше: предсказывая победу Тайманова, он мотивировал это тем, что советский гроссмейстер имеет больший матчевый опыт. Да и вообще, у Фишера, не закончившего даже школы, нет шансов стать чемпионом мира: будет сказываться отсутствие образования.
Надо ли говорить, как ошиблись оба экс-чемпиона.
Несмотря на яркие успехи американца, самому Тайманову больше хотелось помнить партию из турнира в Буэнос-Айресе (1960), где сначала он получил с семнадцатилетним долговязым подростком выигранную позицию, а потом, хоть победить и не удалось, заставил Бобби долго балансировать на краю пропасти. Но и на межзональном на Майорке, где Тайманов проиграл, поначалу он имел превосходное положение.
Корчной вспоминал, как обосновывал Тайманов свои прогнозы: «Фишер играет как машина, фактически и являясь машиной. Но я – человек! И машина пока еще никогда не победила ни одного гроссмейстера. Именно поэтому я верю в свою победу!»
Если сегодня «сыграть как компьютер» или «сыграть по первой линии» является высшим комплиментом, в те годы машина делала только первые робкие шаги в шахматах и могла соревноваться разве что с откровенными любителями.
Не была забыта и практическая сторона дела. «Да мы под Фишера новую квартиру получим!» - объяснял Марк жене, резонно полагая, что для борьбы с американцем власти не пожалеют ничего. Ему действительно выделили дополнительную квартиру, чтобы «готовиться к матчу без помех», но по возвращении из Ванкувера отобрали ордер...
Хотя путь Фишера к Олимпу только начинался, конфронтация Советский Союз - Соединенные Штаты делала любой матч советского гроссмейстера с американцем политическим событием. Государство не жалело ничего, и когда Тайманов отправлялся в Канаду, ему даже обещали, что он может оставить весь приз себе. Учитывая, что советские гроссмейстеры всегда должны были сдавать львиную часть валюты государству, это было проявлением необычайной щедрости.
За год до этого четвертьфинального матча соперником Фишера должен был стать Ботвинник. Переговоры с голландскими устроителями зашли очень далеко, и Ботвинник вовсю готовился к поединку. В последний момент что-то сорвалось, матч не состоялся, и расширенное «досье» на американца Михаил Моисеевич передал Тайманову. Помимо чисто технических рекомендаций, Ботвинник обращал внимание, что Фишер, так же как например Эйве и Смыслов, имеет пристрастие к длинным ходам ферзем, и советовал Тайманову обращать особое внимание на мобильность именно этой фигуры. Обоснование было не из ординарных: «Эти гроссмейстеры очень высокие, поэтому им требуется больше пространства...»
Для искоренения недостатка, присущего Тайманову с детских лет - рефлекторной реакции, быстрого «естественного» ответа, Ботвинник советовал во время тренировочных партий рядом с шахматными ставить песочные часы, и ни в коем случае не делать хода, пока минутная доза не пересыплется из одной колбы в другую. Вспомнил и старинный совет Тарраша – сидеть на ладонях, дабы механически исключить импульсивные движения и помешать руке опережать мысль.
Тайманов очень хотел взять в Канаду в качестве помощника Таля, но Патриарх был категорически против: вы оба склонны к богемному образу жизни, начнутся вечерние посиделки, а то и водочка... нет и еще раз нет! И Тайманов, скрепя сердце, послушался Ботвинника. Вместе с ним в Ванкувер отправились Юрий Балашов, Евгений Васюков и Александр Котов.
Не будем останавливаться на ходе драматически сложившегося для Тайманова матча, скажем только, что советскому гроссмейстеру не удалось воспользоваться ни рекомендациями Патриарха, ни плодами дебютной подготовки, ни справиться с «дергунчиком» - в пятой партии сделанный им импульсивный ход оказался зевком ладьи. Каясь перед Ботвинником, что его «мудрые советы» не удалось использовать, Тайманов сам честно дал и другое объяснение разгромному проигрышу: «это зависело не только от меня...»
Советская пресса не знала, как реагировать на сенсацию в Канаде. Матч игрался из десяти партий, а когда счет стал 5-0 в пользу американца, «Комсомольская правда» писала, что «все четветьфинальные матчи закончились, за исключением матча Тайманов - Фишер, после завершения которого станет известно имя последнего полуфиналиста».
Окончательные цифры 6-0 были настолько ошеломляющими, что Таль заметил: «Прямо теннисный счет какой-то!» Председатель Шахматной федерации СССР Дмитрий Постников был менее дипломатичен: «Такого позорного явления советские шахматисты никогда не переживали!» А министр спорта Сергей Павлов писал в ЦК КПСС о «беспрецедентном проигрыше советского шахматиста».
Советский Союз гордился своей гегемонией в мире шахмат, и вдруг появился эксцентричный американец, во всеуслышание объявляющий, что он сильнейший в мире и претендующий на шахматную корону. И что самое неприятное – доказывающий это.
На расширенное заседание федерации были приглашены все ведущие гроссмейстеры Советского Союза во главе с чемпионом мира. Полемизируя с Батуринским, отвечавшим за шахматы в Спорткомитете, Спасский спросил: «Виктор Давидович, а что будет, если мы все проиграем Фишеру?!»
За разгромное и унизительное поражение кто-то должен был нести ответственность. Им стал проигравший. Помимо романа опального писателя «В круге первом», в чемодане гроссмейстера «обнаружили» 1100 гульденов. Деньги вместе с письмом президента ФИДЕ Макса Эйве предназначались для старого друга Сало Флора за статьи, которые тот писал для голландского шахматного журнала. Робкие возражения Тайманова, что спортивные делегации не обязаны проходить таможенный досмотр, даже не стали слушать: поступило распоряжение свыше.
Эти факты стали рассматриваться властями едва ли не как государственное преступление, и каждый знал тогда шутку: «Вы слышали – у Солженицына крупные неприятности: нашли книгу Тайманова «Защита Нимцовича».
Тайманову уменьшили государственную стипендию, закрыли выезд за границу, сняли звание «заслуженный мастера спорта». Министр спорта начал было говорить даже о лишении Тайманова звания международного гроссмейстера, но вовремя осекся – «это мы не вправе, не мы давали...»
С решением Спорткомитета были ознакомлены другие гроссмейстеры Советского Союза и, как вспоминал Корчной, должны были расписаться на постановлении, «дабы не было повадно другим».
Название книги Тайманова, увидевшей свет уже после перестройки, «Я был жертвой Фишера». На самом деле, он стал жертвой режима, существовавшего тогда на его родине. Режима, рассматривавшего каждого своего представителя как бойца невидимого фронта, защищавшего престиж советского государства. И за неудачу, тем более жуткий провал, карало безжалостно.
Несколько месяцев спустя Фишер с тем же «сухим» счетом нанес поражение Ларсену, что в некоторой степени реабилитировало советского гроссмейстера. Помню, как в Москве остроумный Петросян, комментируя поступившую реляцию об окончательной победе американца, произнес, покачивая головой: «М-да... Тайманову звание заслуженного мастера спорта вернуть, конечно, нельзя, так что придется ему в качестве компенсации присвоить звание заслуженного артиста республики...»
Звание заслуженного артиста республики Тайманову не присвоили, но его концертная карьера прервалась сама собой. Во время подготовки к матчу с Фишером он встретил свою будущую жену и развелся с Любовью Брук, на которой был женат четверть века.
Эта пара (Любовь Брук и Марк Тайманов) представляла из себя знаменитый фортепианный дуэт, объездивший с концертами весь Советский Союз и не раз гастролировавший за границей.
Тайманов знал, разумеется, что его называли «лучшим пианистом среди шахматистов и лучшим шахматистом среди пианистов», но воспринимал эту сентенцию по-другому чем Смыслов, о котором тоже говорили: «лучший шахматист среди певцов и лучший певец среди шахматистов». Объяснял: «Если Василию Васильевичу эта шутка казалась безобидной, то я как раз обижался. Ведь Смыслов пел только по случаю, а я как раз был профессионалом и в музыке, так что меня это задевало...»
Вместе с женой Тайманов сыграл множество концертов, записал немало пластинок и дисков. А в конце прошлого столетия голландская фирма Филипс выпустила серию «Великие пианисты XX века». На этих дисках записи Рубинштейна, Рахманинова, Горовица, Рихтера, Гилельса, Гульда... Есть в этой серии и фортепианный дуэт: Любовь Брук - Марк Тайманов.
Когда я сообщил ему об этом, Марк просил прислать все вырезки из голландской прессы, а во время последнего разговора сказал: «Знаешь, когда я о жизни своей думаю, одно событие особняком стоит, им по-настоящему горжусь. Это включение меня (вместе с Любой) в сто лучших пианистов мира. Вот это и было самым главным».
Хотя на афишах еще много лет можно было видеть фамилии Брук-Тайманов, Марк к этому дуэту отношения уже не имел: его заменил сын. В этом году заведующему кафедрой Петербургской консерватории Игорю Марковичу Тайманову исполнилось семьдесят).
Таким образом, после матча с Фишером распался не только семейный, но и творческий союз, и для Марка Тайманова остались только шахматы.
* * *
Он пришел в шахматы в 1937 году. Марику было только одиннадцать, но он уже стал звездой экрана. Кудрявый мальчик сыграл одну из главных ролей в картине «Концерт Бетховена», а песню «Эх, хорошо в стране советской жить!» из этого фильма пела тогда вся страна.
Фильм имел оглушительный успех не только в Советском Союзе: в течение шести недель он шел с аншлагом на нью-йоркском Бродвее, а на Всемирной выставке в Париже удостоился почетного диплома.
Когда во время матча СССР - США (1953) в Нью-Йорке Тайманова знакомили с Ройбеном Файном, он сказал американцу – а мы с вами ведь уже знакомы! В ответ на недоуменный взгляд, Тайманов напомнил Файну весну 1937 года, Ленинград, белоколонный зал Дворца пионеров, сеанс американского гроссмейстера, считавшегося одним из сильнейших в мире.
Огромное скопление народа, цветы, аплодисменты и звонкое приветствие мальчика в пионерской форме. Незадолго до этого, когда директор Дворца предложил Марику на выбор любой кружок, мальчик выбрал шахматы.
Успехи пришли очень быстро, и два года спустя он начал заниматься у самого Ботвинника.
Самые крупные достижения Тайманова – начало и середина пятидесятых годов. Он разделил первое место с Ботвинником в первенстве СССР (1952), единолично стал чемпионом страны (1956), играл в турнире претендентов (1953). Его имя произносилось тогда на одном дыхании с именами Петросяна, Геллера, потом Корчного, хотя в дальнейшем те и превзошли его в борьбе за звание чемпиона мира. В составе сборной страны он был чемпионом Европы и чемпионом Олимпиады, выиграл или был призером нескольких десятков международных турниров.
Ботвинник считал, что Тайманов мог бы добиться еще большего. «В поисках истины, - говорил он, - Марк не любил сомневаться, что нередко приводило к поспешным решениям. Это бывало и у других, как например, в прошлом у Боголюбова, а в наше время у Ларсена».
Занимаясь с маленьким Каспаровым, Патриарх, когда мальчик начинал слишком быстро делать ходы, предупреждал будущего чемпиона мира: «Имей в виду, Гарик, вырастешь во второго Ларсена или Тайманова!» Многие мечтали бы стать вторыми Ларсенами или Таймановыми, но Ботвинник имел в виду, конечно, самые высокие вершины.
Он понимал это сам и сказал в конце жизни: «Да, я не стал чемпионом мира. Борьба за шахматную корону требует жесткого, а иногда и жестокого отношения к соперникам. Я же никогда не стремился подавлять своих оппонентов».
Это правда, конечно, но не полная. Помимо отмеченных Ботвинником недостатков, перед действительно великими Тайманов испытывал очевидный пиетет и нередко соглашался на ничью в очень перспективных позициях или быстро свертывал борьбу. Да и вообще с ними он играл ниже своего обычного уровня, и матч с Фишером только подчеркнул это.
Марк Тайманов шел по жизни в согласии с советом древних греков - скользи, но не напирай. Думаю, что та же формула во многом препятствовала еще большим его достижениям в шахматах, где для покорения самых высоких вершин надо и напирать, и расталкивать, и делать это невзирая на репутации и авторитеты.
Но на его счету немало партий, которые смело можно назвать инструктивными, и собственные слова Тайманова о том, что некоторые из них вошли в золотой фонд шахматного искусства, ни в коем случае не являются бравадой.
В матче пионеров Ленинграда и Киева в 1940 году в партии с Дэвиком Бронштейном Марк разыграл защиту Нимцовича, свой фирменный дебют. Несмотря на быстрое поражение, Тайманов остался верен любимому началу. Он не только регулярно применял его, внеся в эту защиту множество новых идей, но и выпустил в начале пятидесятых годов книгу, имевшую большой успех, переведенную на многие языки и выдержавшую множество изданий.
В ответ на 1.е4 он почти неизменно избирал сицилианскую, навсегда оставшись в шахматах «вариантом Тайманова» в «системе Паульсена», и сегодня входящим в репертуар многих гроссмейстеров.
* * *
В 1952 году вместе с Бронштейном Тайманов отправился в Ливерпуль. Официально турнир назывался чемпионатом мира среди студентов, и оба «студента» - один уже сыгравший вничью матч на мировое первенство, другой - без пяти минут претендент - сражались с любителями, приехавшими на летние каникулы в Англию поиграть в шахматы просто для удовольствия. Тайманов вспоминал, что напутствовал их перед поездкой один из секретарей ЦК КПСС, а разрешение на выезд за рубеж подписал сам Сталин.
В мемуарах он называет себя «сыном сталинской эпохи», и в этих словах нет иронии. Во многих интервью Тайманов подчеркивал, что, «несмотря на все невзгоды, пережитые нашим народом, нашей страной, нельзя не отметить, что при нем всегда соблюдалась линия: “Спасибо за наше счастливое детство, за нашу счастливую жизнь Сталину и родной стране”. Для детей делалось все возможное и невозможное. Открывались школы музыкальные, художественные, спортивные, Дома пионеров, Дворцы пионеров. Проводились конкурсы юных дарований, с которых начались мои музыкальные успехи. Нет, отношение к Сталину у меня неоднозначное».
Я не раз читал да и слышал от него подобные высказывания, но всё не решался сказать, что к фюреру тоже ведь можно относиться неоднозначно: никто ведь не станет отрицать, что он проложил замечательные автобаны и избавил страну от безработицы.
Но детство Марка действительно было счастливым: сначала всенародное признание кинозвезды, замечательный Дворец пионеров, чудесный мир шахмат и музыка, музыка.
Потом – Ташкент, война, громыхавшая где-то далеко, годы учения в консерватории, первая любовь, успешная карьера, привилегированное положение известного пианиста и шахматиста, регулярно выезжающего за границу; к повседневной жизни рядового советского человека всё это не имело никакого отношения.
Миллионы погибших и репрессированных Сталиным были для него абстрактными цифрами, а безжалостный прокурор зловещих процессов тридцатых годов Вышинский, которого он встречал в Нью-Йорке, запомнился как «великолепный рассказчик и блистательный полемист», давший к тому же немало полезных советов по части шопинга на Бродвее.
Еще в молодые годы он стал членом партии. Сделано это было, разумеется, из карьерных соображений, главным образом, для облегчения поездок заграницу. Далеко не все музыканты, да и шахматисты поступали так же, и кое-кто из беспартийных коллег даже подтрунивал над ним.
Однажды в ФРГ, когда «Буревестник» играл с командой Золингена, гроссмейстеров из Советского Союза пришли проведать местные коммунисты. Вся команда была в сборе, когда из рецепции позвонили, что их ожидают внизу. «Идите, Марк Евгеньевич, - тут же заметил Смыслов, - ваши единомышленники пришли!»
В каждодневной жизни Тайманов был приветлив, обаятелен и остроумен, и на дружеских застольях роль тамады нередко предоставлялась ему: у Марка всегда находилось теплое словцо для каждого.
Вспоминаю один такой ужин, когда дошла очередь до меня: «Генна был очень хорошим гроссмейстером, хотя, скажу честно: на звание чемпиона мира он никогда не покушался. Но что касается писательских качеств – кто бы мог подумать, что он так будет писать: с ним сейчас и поставить-то некого. К тому же он и усиливается: пишет всё лучше и лучше...»
Не помню, что уж он говорил дальше: чего не скажешь в застолье, но после моей победы в Вейк-ан-Зее (1981), когда мы остались наедине, произнес серьезно: «Знаешь, я и музыкантов многих эмигрировавших видел, и шахматистов. Так вот - кто хорошо в Союзе играл, так и играет хорошо, а кто так себе, и на Западе особых звезд с неба не хватает, какие бы звания не получил. А по-настоящему прибавивших вижу только двоих – Владимира Ашкенази в музыке, а в шахматах – тебя...»
* * *
Он был четырежды женат. С Любовью Брук они поженились, когда обоим было по девятнадцать.
Вторая жена Тайманова – Люля – умерла в сравнительно молодом возрасте.
Третьим браком Тайманов был женат на дочери коллеги и друга с незапамятных времен - Юрия Авербаха. И этот брак не выдержал испытания временем, и острый на язык Марк говорил: «Помню прекрасно день, когда моя будущая жена появилась на свет. Захватив шампанское и цветы, мы с Юрой отправились в больницу поздравить мать и посмотреть на новорожденную. – И добавлял, - если бы знать, как обернется дело, я бы уже в тот момент занялся ее воспитанием...»
Четвертая жена, Надя, моложе его на тридцать пять лет. Ему было семьдесят восемь, когда у супругов появилась двойня. «Решили не мелочиться», - объяснял счастливый отец.
В послеперестроечные годы, бывая в Петербурге, я всякий раз заходил к Таймановым. Так было и последний приезд. День выдался замечательный и, прежде позвонить в просторную квартиру на Петроградской, долго гулял по городу, натыкаясь только на тени из собственной молодости.
В каком-то минорно-философском настроении спросил, когда остались вдвоем: «Марк, скажи, ты все-таки постарше меня будешь, в чем смысл жизни?». Он даже не опешил от такого вопроса, уж слишком элементарен был он для него. Только переспросил: «Как в чем? Смысл жизни? В жизни! В жизни самой!»
В дверях появилась жена: «Стол накрыт! Прошу!» «Вот в этом накрытом столе и есть смысл жизни!» - воскликнул Марк, беря меня под руку. - А еще в детках моих любимых...» - он обнял Диму и Машу, игравших неподалеку.
В гостиной стоит Bechstein, но рояль закрыт. «Нет, совсем не играю... Ну, разве, если дети очень попросят...»
Дима тоже играет и уже добился каких-то успехов, хотя отец в полном соответствии со временем мечтает, что мальчик станет... главой швейцарского банка.
В последние годы стал плохо слышать, но переспрашивать стеснялся, а слуховой аппарат носить категорически отказывался. Но взгляд остался ясным, и мысль формулировал очень четко. На мои помогающие слова, когда не сразу находил продолжение фразы, никакого внимания не обращал и всегда говорил что-то свое (и почти всегда лучше подсказки).
От достигших преклонного возраста я не раз слышал: подумал о своих годах и не могу себе представить, чтобы мне было cемьдесят пять! (восемьдесят! девяносто!) Мне! Как такое может быть?!?! Я ведь еще вчера с родителями на дачу ездил (с подружкой в кино ходил и т.д.)
У Тайманова не было ничего похожего, он скорее гордился своими годами. На юбилее Корчного в Цюрихе (Марку было уже восемьдесят пять), когда зашла речь о возрасте, я обронил - вот мы с Марком... Он сразу прервал – мальчишка! примазываются тут всякие...
Когда ему исполнилось девяносто, отвечая на дежурный вопрос о долголетии, сказал: «Я верю в Менделя, основателя генетики. А в моей родословной есть и столетние предки. Так что точнее на этот вопрос я смогу ответить через десять лет... А так... Я давно хотел открыть шахматную школу в Питере и вот, наконец, получилось. Жизнь удалась!»
* * *
Обе сферы приложения его талантов – классическая музыка и шахматы – по традиции считались в России еврейскими, и он был с детства окружен еврейскими учителями в Консерватории и в шахматах, а потом и коллегами в обеих областях. Хотя в паспорте в графе национальность у него стояло «русский», внешность у Марка была очень еврейская, и что он чувствовал в конце сороковых, начале пятидесятых годов во время антисемитской кампании в Советском Союзе, сказать непросто.
Его отец, Евгений Захарович - еврей, причем из ортодоксальной семьи, а мама, Серафима Ивановна Ильина – русская, но воспитание Марк получил совершенно светское, никаким боком религии не касавшееся.
Весть о бегстве Корчного (1976) застала его в Киеве, на командном первенстве всесоюзного «Буревестника». Лев Альбурт вспоминает, как к улыбавшейся и живо обсуждавшей событие группе молодых участников подбежал взволнованный Тайманов: «Мальчишки! Чему смеетесь! - осуждающе бросил он на ходу, а несколько минут спустя грустно заметил: - А хуже всего будет евреям... Выезд теперь закроют в первую очередь нам, не понимаю, чему вы здесь радуетесь...»
Хотя отпевали его по православному обычаю, верил он только во время, стоящее на дворе сегодня. Считал, что оно всегда право, и любил что в этом времени сильно. И когда говорил Бронштейну - «так это ж выгодно», - очень удивлялся, что непонятливый Дэвик переспрашивает.
Легко и естественно принимая окраску окружающей среды, он твердо стоял ногами на земле – обязательное условие столь долгого пребывания на ней.
Если бы во главе России стал Далай-лама, он проснулся бы буддистом; он не пропал бы при любой власти, причем в отличие от многих, особой трансформации ему не понадобилось бы: он остался бы тем, кем был – милым и жизнерадостным, с само собой разумеющейся поправкой на ветер.
«Вечно живет тот, кто живет в настоящем. Поэтому смерть никакое не событие жизни» - полагал Витгенштейн. Не уверен, углублялся ли Тайманов в рассуждения философа, считавшего, что мир человека счастливого совершенно иной, чем мир несчастного, но всегда следовал императиву - «Живи счастливо!»
Он прожил длинную, насыщенную жизнь, полную не только профессиональных успехов на различных поприщах, но и бурных личных коллизий, потерь и разрывов. Нельзя сказать, что и время, в которое ему выпало жить, было таким безмятежным, совсем наоборот, но он принимал жизнь такой, как она есть.
И когда я смеялся вместе со всеми над его уже не раз слышанными историями, рассказываемыми им с тем же удовольствием, невольно закрадывалась мысль: может, так и надо жить?
Как старуха из сказки Андерсена, довольная всем, что делал муженек, Марк Тайманов во всём, добром и худом, даже откровенно худом, умел разглядеть положительную сторону.
Затеяли было строить дачу, дело двигалось, развивали планы, но подрядчик вдруг разорился. «И хорошо, дачу недостроенную продадим, а на вырученные деньги будем ездить по миру...» И ездили-таки, и провели всей семьей месяц в Америке, и думали о других поездках.
И не надо гадать, что увидел бы Тайманов, если бы в тюремной камере смотрел на волю, как двое узников, один из которых замечал только грязь на решетке, а другой – звезды на небе. Это, конечно, дар, полученный от рождения, даже не знаю, как назвать иначе. Жизненный настрой, что ли, менталитет... Нет, все-таки – дар.
Близкие утверждают, что даже в очень болезненное время, наступившее для Марка после проигрыша Фишеру, он не пребывал в унынии и обреченности, но еще больше избывал себя в деятельности. Сомнения – так ли живу? всё ли правильно делаю? самокопание и самоедство, никогда не одолевали его, хотя никто не может знать, что на самом деле лежало у него на сердце, о чем он думал, оставаясь наедине с самим собой.
Сестра Ирина, профессор санкт-петербургской Консерватории, сказала как-то: «Марк, ты как ящерица – отбрасываешь старый хвост, а у тебя вырастает новый».
«Если бы ты только знала, как болит место, от которого отлетел старый хвост...» - отвечал ей старший брат.
Но для всех он был другим: харизматичным и лучезарным, не теряющим оптимизма ни при каких обстоятельствах. Слово «оптимист» стало клише журналистов, когда-либо писавших о нем, и если он слышал: Марк, ты – счастливчик! – никогда не отрицал очевидного.
«Пианисты считали меня шахматистом, а шахматисты – пианистом, - не раз с улыбкой повторял Тайманов. - Таким образом, я был избавлен от зависти со стороны коллег, что облегчало мне жизнь».
Эпиграфом к книге воспоминаний он избрал слова Тарраша, сказанные как будто специально о нем: «Шахматы, как любовь и музыка, могут сделать человека счастливым».
Об этих составляющих счастья он знал как никто. И хотя шахматы, как и музыка, требуют долгих, напряженных занятий в условиях постоянной, не делающей скидки на возраст конкуренции, Тайманов всегда отделывался шуткой, когда его спрашивали, как это ему удается всё совмещать: «Я никогда не сочетал музыку и шахматы, я чередовал их. И когда занимался шахматами, я отдыхал от музыки, а когда занимался музыкой, отдыхал от шахмат. Так что вся моя жизнь — сплошной отдых».
Хорхе Луис Борхес неоднократно говорил: «в жизни я совершил самый большой грех, который мог совершить человек: я не был счастлив».
Марк Евгеньевич Тайманов никогда не мог бы упрекнуть себя в этом грехе.
* * *
* * *
Мы в соцсетях:
ВКонтакте: https://vk.com/chess_news
Твиттер: https://twitter.com/Chess__News
Instagram: https://www.instagram.com/chess__news/
Telegram: https://t.me/chessnewslive
Facebook: https://www.facebook.com/ChessNewsReal/
Twitch: https://www.twitch.tv/chessnewslive
Сайт, где вы можете найти все материалы за много лет: http://chess-news.ru/