Ехал в отпуск домой вполне довольный собою. В училище остались парни, которых списали, и мы их по возвращению уже не увидим. Гордиться было рано, впереди ещё три года выживания в училищной системе, но первое сито я благополучно проскочил. Можно тихо порадоваться своей победе. Громко - я никогда не умел. Такое получил воспитание.
Родители, конечно, были счастливы приезду отпрыска в военной форме. Мать начала готовить много простой и разнообразной еды. Доставались из погреба соленья, варенье, квашения. Жарилась на дровяной печи утка, томилась баранина, на большой сковороде источали домашний запах свиные котлеты. Потом они перекочуют в чугунную кастрюлю и будут в ней доходить на краю плиты. Варился борщ.
Люди деревни тогда выживали натуральным хозяйством.
Родители работали, а потому готовить на каждый обед свежее было некогда. Да и порядок такой был в семье: мать готовила ночью или утром затемно, а потом уходила на работу на дойку, а мы, детей было трое, завтракали самостоятельно и убирали за собой сами. Отец трудился на овчарне. Он был старшим в бригаде чабанов. На попечении его бригады было от трёх до пяти тысяч овец. Семейно за столом собираться не удавалось. У отца был свой режим работы, у матери свой, а у нас был свой.
Работали родители много, а зарабатывали мало. Потому мы, дети, учились бесплатно, отдыхали бесплатно в лагерях, жили бесплатно зимой в интернатах. Школа начальная в хуторе была, а в пятый класс уже надо было ехать 13 километров по грунтовой дороге. Потому и проживали в холодное время в интернатах.
Приходилось держать два огорода под картошку и бахчевые, и два поливных для овощей. Держали корову, иногда и бычка на забой или сдачу, чтобы одеться к школе. Пару свинок, несколько овец, пару десятков уток, гусей, кур. Всё это хозяйство требовало ухода и присмотра. А потому нам, детям, скучать не приходилось. Всегда для нас находилась посильная для текущего возраста работа. А нам хотелось ещё и играть. И мы находили время для игр, иногда отлынивая от работы по хозяйству. За что регулярно получали от родителей взбучки.
А на школьных каникулах у нас была возможность немного подзаработать на совхозном току. Трудились там не больше 4-х часов, но было весело, а потому тяжесть труда сглаживалась. Я на току работал мало, в основном — у отца на овчарне, пас овец верхом на лошади в компании с напарником старше меня на год. Конечно, в курсантском отпуске я хотел всё это осмотреть и дома и на овчарне. Дома меня узнать могла только корова Майка, она у нас была много лет, а на овчарне — мерин Шлапак, на котором я два лета пас овец. А память у этих животных крепкая.
Первым делом я нанёс визит своей бабке по отцовской линии. Баба Настя жила недалеко, через три дома, давно была на пенсии. Телефонов у хуторских граждан, не облечённых властью, тогда не водилось, потому пошёл без предупреждения, что было в обычае того времени. Бабка была дома. После череды её вопросов о курсантском питании, сне, здоровье и главного: скучаю ли по дому, на которые дал короткие и положительные ответы, дошла очередь и до моих. Мне хотелось увидеть своего дядю, её сына. Бабка, заметно поскучнев, махнула рукой: - Да вон там, пьют с Лёнькой вашим у котуха! (Котух — небольшой сарайчик для содержания скотины.)
С «нашим Лёнькой» - это значит с моим родным дядей по линии матери. Два - в одном! Так даже лучше. С женой этого дяди встречаться совсем не горел, а потому обрадовался такой оказии — увидеть дядю здесь. Оставив бабу Настю хлопотать над угощением, пошёл к котуху за хату.
Дяди возлежали на большой куче соломы. Рядом вольно и живописно были разбросаны несколько бутылок с вином «Рубин», в просторечие — «огнетушители», стакан, на газете была закуска: хлеб с салом. Дяди бурно дискутировали: решали какую-то международную проблему. Проблеме не повезло: появился третий и дяди изумлённо возрадовались явлению любимого племянника. Солома и шинель: что может быть родней! Я плюхнулся рядом с ними, чем их порадовал не меньше, чем своим появлением. «Вот это — по-нашему!»
Запойными пьяницами дяди не были, работа им такого не позволяла. Старший по возрасту работал трактористом в совхозе, а младший дядя — бабкин сын — скотником. Но выпивали они крепко. Я знал что меня ждёт.
- Выпей с нами, племяш! - приказал старший дядя, подняв с соломы початую бутылку «Рубина».
- Только немного, - решив уважить родственников, взял с газеты единственный стакан и подставил под горлышко «огнетушителя». Дядя налил половину мухинского гранённого стакана. Я выпил до дна. Пока я закусывал хлебом и салом, дяди по очереди опрокинули по полному стакану кислой рубиновой влаги. Не закусывая, дождались пока прожую, спросили о моих успехах в училище.
Удивились, а потом порадовались тому, что я уже летал самостоятельно.
- Так ты у нас лётчик уже!- похвалили.
- Пока — пилот, - скромно уточнил я.
- А какая разница? - полюбопытствовали дяди.
- Пилот умеет взлетать и садиться, а лётчик — ещё стрелять и бомбить, - кратко пояснил родственникам и поднялся с соломенной кучи. Дяди меня не останавливали. Они знали, что пить я больше не буду ни под каким предлогом, а у них ещё лежали две не початые бутылки и ждала своего решения какая-то международная проблема. Я им откланялся, чтобы уважить бабу Настю — отведать её кружевных блинцов с пылу и жару.
На следующий день я после обеда появился на овчарне. Там всё было штатно: бригада рассаживалась вокруг стола с бутылками и закуской: отец проставлялся по поводу приезда сына в отпуск. Мужики меня, конечно, знали и встретили с возгласами: - А вот и виновник появился!
Пить с ними я отказался, они не обиделись, а предложили вспомнить «детство золотое» - помочь раскидать тележку силоса в овечьи кормушки. Трактор с тележкой как раз заезжал в ворота база. Я взял вилы и пошёл на овечий баз.
Напарником на тележке оказался мой приятель по детским играм. Он и проживал недалеко от нас и был на пару лет старше меня. Жил с матерью и бабкой, в армию его не взяли, как единственного кормильца. Зимой он работал на овчарне. Наша с ним задача была такой: трактор медленно тянет тележку с силосом вдоль кормушек, а мы вилами бросаем в них силос. Бери больше, кидай дальше! Работа была посильная, но — долгая. Несколько тонн корма переместилось в овечьи кормушки.
Я вернул вилы на место, заглянул в комнату, где вовсю отмечался мой отпуск и откуда слышался гогот чабанов. Отец мой был большой балагур и душа любой компании. Мастер смешных рассказов. И как раз солировал за столом. Он оторвался от очередного своего устного шедевра, кивнул на моё сообщение об уходе домой и повернулся к компании, которая с нетерпением на него взирала, ожидая продолжения.
- Ну, и что они там делают? Пьют, небось! - встретила меня мать.
Я кивнул. Врать было бесполезно и глупо. Она и так знала обстановку прекрасно.
- А что от тебя силосом прёт? - учуяла она запах от фуфайки, - ты работал там, что ли?
Я снова кивнул, отмывая руки над раковиной умывальника.
- Ну, я ему дам! Ишь, что удумал: сам пьёт, а дитё — работает.
Вечером в хату залетел отец. Проскочил мимо матери ко мне вглубь комнаты и потребовал показать ему мои руки. Мать, которая набрала воздуха побольше и открыла рот, чтобы очередной раз повторить отцу всё, что она о нём думает, так и застыла, удивлённая его маневром. Я показал ему свои ладони. Они были в сплошных кровоподтёках, местами отслоилась кожа.
- Так я и знал! - воскликнул отец, - кровавые мозоли набил. А я вилы беру, а держак - весь в крови! Думаю, что такое? Не сразу и догадался..
Мать заохала и заахала, осматривая мои руки.
- А рукавицы? Неудобно, неудобно, - выговаривал отец, - ну бросил бы работу, когда водянки начались. Без тебя бы управились.
- Не мог я бросить. Буду я перед приятелем сдаваться, бросать его одного на тележке?
- Да приятель твой уже вработанный, он и один мог эту тележку разбросать…
Наконец-то мать оторвалась на отца по полной. Хотя, при мне она особо не усердствовала.
У отца появился в репертуаре новый смешной рассказ про курсанта-белоручку, который не хотел сдаваться на раздаче кормов. Это я понял по подтруниванию надо мной своих дядей, когда они нанесли ответный визит. Они уже были в курсе и незлобиво потешались над нежной кожей моих рук. Пришлось пояснить, что пишущая ручка - моё основное орудие труда. Потом ручка управления самолётом, которая за полёт не успевает натереть мозоли.
Потянулась череда выпивок с родственниками. Сначала пришли те, кто жил рядом. Потом пришли, те кто жил за речкой и на другом конце хутора. Потом появились хорошие приятели отца. Потом ближние родственники из соседних хуторов, потом дальние родственники из этих же хуторов. Потом хорошие приятели отца с отделения совхоза, где мы жили десять лет назад. А потом подъехали двое парней моих одноклассников и мы посидели вместе с родителями. Со всеми надо было выпить. Тёткам рассказать про сон и питание в училище. Дядек надо было выслушать про их службу в армии. А поскольку наши дядьки служили по три и больше лет, то историй у них имелось тьма тьмущая.
Меня хватило на две недели. Потом я решительно отказался участвовать в застольях с выпивкой. Перестал «уважать» гостей. Установил для себя «сухой закон». Здоровье надо было беречь и экономить. После знакомства с инструкторской жизнью, даже со стороны, мне показалось, что моего здоровья надолго не хватит. При моей тщедушной комплекции. Беречь и экономить! Экономить и беречь!
Отец не понял. Обиделся:
- Эх, сынок, сынок!
Общаться было не с кем. Сверстники поразъехались по городам учиться. Кто-то уже в кирзовых сапогах отдавал долг Родине. У отца была берданка и немного патронов к ней. Сначала облазил с ней яры, которые были за речкой, потом начал обходить ближние и дальние буераки и балки. Накручивал за световой день не один десяток километров пешим ходом. Транспорта у нас в семье не было. Дни стали проходить быстрее. Хотя и без трофеев.
Можно было бы появиться в школе, но никто не звал. А переться за 13 километров на попутках, чтобы покрасоваться там в форме, меня такая перспектива не воодушевляла. Я с нетерпением ждал отъезда в училище. Теперь обиделась мать:
- Ты по нам уже не скучаешь! Мы тебе уже не нужны...
Конечно, скучаю! Конечно, нужны!
Но у меня была уже своя жизнь. И она меня звала.
