В Израиль я летела со смешенным чувством страстного желания увидеть землю обетованную и опасливой настороженности. С первым – все понятно, а вот источник второго я никак не могла уловить. Излишне внимательная таможня, чекпоинты в разных вариантах, подробные вопросы, как, зачем и к кому. Видимо, сама атмосфера на границе воюющей страны создавала это ощущение. Как она не была похожа на погружение в молоко и мед египетской или тунисской гостеприимной таможни!
Более всего меня беспокоил вопрос, с какими людьми мне придется жить целый месяц, будут ли они открытыми и приветливыми, как ближневосточные жители, или закрытыми и холодноватыми, как европейцы, или недоверчивыми и настороженными, как их таможенники. Мне трудно было представить израильтян, потому что доселе мне не доводилось с ними пересекаться.
В этих раздумьях я стояла в зале прилета аэропорта Бенгурион и пыталась в куче бумаг отыскать единственную нужную. На ней был записан телефонный номер моих друзей, которые должны были встретить меня, но почему-то задерживались уже почти на целый час. Чем дольше я рылась в своей сумочке, тем сильнее я начинала беспокоиться. Так и есть: бумажка осталась на столе возле прощальной чашки кофе, от которой меня оторвало такси. Ведь думала же вбить номер в сотовый, да отложила на потом.
Я была близка к панике. Друзей моих все еще нет, шекелей нет, но есть доллары, надо поменять. Где у них тут телефоны-автоматы, как по ним звонить, может карточку какую-нибудь купить, а где ее покупают и на каком языке объясняться? Тьфу, пропасть. Номера-то все равно нет. И уйти нельзя: где я потом буду всех искать. Короче говоря, стою я посреди Бен Гуриона в состоянии полушока. И вдруг слышу мужской голос, который пытается у меня что-то спросить. Я не сразу-то и сообразила, что со мной говорят по-английски. Оказалось, что молодой человек заметил мое волнение и решил мне помочь. Просто так.
Я объяснила, что меня не встретили и я не знаю, что дальше делать. Он предложил мне свой телефон, а если никто не ответит, подбросить в Иерусалим на машине. Воспользоваться любезностью молодого человека мне не пришлось, потому что, наконец, объявились мои друзья, но я почувствовала какую-то теплоту и добросердечность этой новой для меня страны, которая послала ко мне этого неравнодушного человека.
Через пару дней мы ехали в Горний монастырь в Эйн Карем. Наш автобус стоял в ожидании времени своего отправления, и у меня было несколько минут, чтобы поглазеть на окружающее. Водитель мне не понравился. Это был хмурый немолодой мужик в характерной еврейской шапочке, из-под которой торчали наглые завитушки длинных седоватых волос. Он что-то громко и возмущенно говорил на непонятном мне каркающем языке. Мои друзья не раз предупреждали: подальше от ортодоксов. Они могут рассердиться от присутствия неверной славянки. Я и решила отойти подальше. Я тогда еще не очень понимала, кто тут ортодокс, а кто нет.
Чуть в стороне от моего автобуса росло дерево, с которого время от времени падали какие-то плоды. Я подошла полюбопытствовать. Оказалось – грецкий орех. Ну как не слупить несколько орешков, если они задарма падают прямо на асфальт. Я наклонилась подобрать упавшие орехи, как вдруг услышала хриплый и очень раздраженный, как мне показалось, окрик. От неожиданности я выронила то, что успела взять. Это был мой водитель. В мозгу промелькнула злобная мысль: «Вот еврей. Падалицу пожалел, сквалыга». В слух я это не произнесла, но укоризненно на него посмотрела. Лицо моего водителя выражало что-то серьезно-сосредоточенное. Вот, думаю себе, наверное, у них нельзя ничего подбирать. А между тем, мужик стал заводить мотор и замахал руками. Дескать, отвали. Что уж так жадничать, подумала я, не обеднеете же вы, если я пару орешков возьму. Но отвалила, потому что автобус стал давать задний ход. Пристроившись, он двинул задом по орешнику, и с него слетела целая туча грецких орехов, покрыв собой все в радиусе трех метров.
Водитель высунулся в окно и принялся мне что-то кричать. А я заворожено смотрела на катающиеся под ногами грецкие орехи и не могла пошевелиться. Вдруг дверь автобуса открылась, и оттуда выскочил злой жадина. В руках у него был большой полиэтиленовый мешок. Все также громко и раздраженно каркая, он схватил меня за руку, сунул мешок и знаками стал показывать – собирай. Так вот оно что. Ай-яй-яй, как же мне не стыдно. Это ж он мне самых лучших орехов и, что называется, от души, а я его сквалыгой назвала. Набрав четверть мешка, я остановилась, а мой водитель все продолжал и продолжал накладывать мой мешок, пока тот не заполнился до отказа.
Дело уже было не в орехах. Мне стало вдруг тепло и понятно в Израиле, совсем как дома. Однажды на одной из улочек Ростова, где располагались частные домишки, я приспособилась украсть с дерева несколько абрикосин. Вдруг из-за забора выскакивает бабулька с метлой. Такая длинная палка, на которую навязаны веточки, короче, как у Бабы Яги. Я тогда совсем молодая была и закономерно поймала мысль, что огребу этой метлой только так. А бабуська и говорит: «Постой, деточка, дай я тебе хороших достану», — и натрясла мне целый мешок абрикосов.