Время лечит и прощает, и уходит навсегда.
Только память возвращает, возвращает нас сюда.
Дом старинный трехэтажный он, как старость, одинок.
И с балкона голос мамы: «Ты куда пропал, сынок?».
П. Шерстобитов. «Простите...»
Железнодорожный вокзал постройки последних предвоенных лет. Его стены еще хранят остатки барельефа Сталина, а в заросшем кустами овраге активные любители истории могут без труда отыскать фрагменты разрушенного памятника вождю всех народов. О древности сооружения свидетельствует характерная смесь запахов старой штукатурки и облупившейся во многих местах масляной краски да замызганный до мазутного цвета пол. Деревянные с прямыми спинками диваны, обшарпанная дверь с намалеванной кистью надписью "Дежурный пом. нач. вокзала", свисающая с потолка огромная люстра, полукруглое забранное стеклом окошечко с табличкой "Касса" - всё, как в фильмах о войне. Расписание движения поездов на фанерных полосках, вставленных в огромную, во всю стену деревянную раму. Створки входной двери обшиты разновеликими кусками фанеры и линолеума. Одна заколочена намертво, вторая закрывается с помощью пружины. Она перекошена и не перекрывает проем наглухо. Тем не менее в помещении вполне тепло зимой и довольно прохладно летом. Здание никогда не пустовало. В светлое время суток здесь существовала советская власть и было много всякого народа. В тёмное время суток в нем властвовала местная шпана. Первые уходили с наступлением темноты, вторые - ранним утром. В сумерках и на рассвете на один час наступало утреннее и вечернее безвластие.
Вечернее безвластие заканчивалось. В зале скопились пассажиры, уезжающие последним поездом. Я сную между ними, их чемоданами, баулами, рюкзаками и мешками. Проверяю углы, заглядываю под диваны.
- Лёха, поезд объявили. Хватай рюкзак. Айда на платформу, - зовёт одноклассник Вовка.
Мы с ним после восьмого класса ушли из школы и поступили в техникум. Завтра утром надо быть в городе, чтобы устроиться в общежитие и успеть на первое занятие.
Но я ползаю по затертому полу. Вижу скомканные папиросные пачки, окурки, обгоревшие спички, обрывки газет, обертки плавленых сырков и куриные косточки, засохшие до того, что ими брезгуют даже самые зачуханные привокзальные собаки. Нахожу пятикопеечную монету. Странно, почему до меня никто не заметил и не подобрал самую большую в Советском Союзе монету. Подбираю, сую в карман.
Я ищу шлепанцы. Помню же, что перед выходом из дома сунул их в карман рюкзака. Выпали, наверное.
- Леха, поезд подходит! Опоздаешь! Сдались тебе эти шлепанцы!
Старый деревянный дом. Заросший кустами палисадник. Трава затянула двор, забор, огородную калитку. Лишь на выход тропинка протоптана, да середина двора лысая. Полуразрушенное крыльцо. Ежась от утренней свежести, осматриваю его, ползу вокруг, заглядываю под прогнившие доски.
Я же их вчера тут снял и оставил. Куда ж подевались, эти шлепанцы?
Процедурный кабинет в районной больнице. Лежу на кушетке. Рядом пацан лет восьми. К рукам и ногам прилеплены какие-то провода и трубки. В глазах пустота и безразличие. Пытаюсь рассказать ему, что-то из прочитанного. Рассуждаю о жизни, её бренности и неотвратимости судьбы. Пацану всё равно. Молодая женщина, перегнувшись через меня, поправляет простынку на его тельце. Локтем чувствую упругость её живота, грудью - жёсткость бюстгальтера. Всё, что неприкрыто чашечками, наблюдаю поверх отвисшего декольте. Прядь светлых волос касается щеки. Приподнимаю голову. Касаюсь губами её шеи, ушка. Пытаюсь что-то нашептать.
Процедуры окончены. Пацана забрали. Лежу, дожидаясь своей очереди. Подходит медсестра - жгучая шатенка с ярко накрашенными губами. Фигурка ладная, белый халатик плотно подтянут на груди и бедрах.
- Я согласна.
- ???
- Я согласна уехать с Вами.
- ???
- Нет, ну вы посмотрите на него! Скелет ходячий! Только что мне слова ласковые нашёптывал, предложения всякие разные делал. И что? Как согласилась, так онемел?
А та, которая над пацаном склонялась и слова ласковые выслушивала, из кабинета врача выходит. На меня поглядывает. Шапку песцовую плотнее натягивает. Полярку застегивает, воротник поднимает и за спиной негодующей медсестры к выходу направляется. Вертолет уже на площадке стоит, винтами крутит. Сейчас улетит на остров, когда ещё её увижу? Осень затяжная, ветреная. Лед на бухте не скоро встанет. Взявшись за ручку дверную, обернулась, мне улыбается, словно ждет чего-то. Значит, сынишка на поправку пошёл. Постой, милая, поднимусь я, и вместе уйдем. И пацана выходим, и жизнь поправим. Погоди, я только обуюсь.
Склоняюсь через край. Заглядываю под кушетку, шлепанцы достать. Нет их. Куда пропали?
Аэропорт Алыкель. Старый вокзал. Сижу на чемодане, как на табуретке. Начало мая. Там ручьи отжурчали, капель отзвенела, сирень цветёт, яблони распускаются. А здесь пурга метет и аэропорт закрыт. Народу набилось - тьма. Кому присесть негде, у стен притулились, дремлют стоя. Даже если уснешь, рядом стоящие упасть не дадут, столько народу набилось. Зато друг друга греют, и сквозняк, что в расхлябанные двери дует, нипочем. Вот только морозом понизу тянет, ноги мерзнут. Все ж в ботиночках, унты в квартирах оставили. В лето летят на долгий северный отпуск. В чемоданах купальники, плавки, шлепанцы…
Они в лето, а я куда? Мои-то шлепанцы где?
Новый многоквартирный дом на краю поселка выстроен буквой "П", "ноги" которой обращены в мою сторону. Между ними расположилось двухэтажное здание детского сада. Узорчатый забор вокруг его территории полностью перекрывает проход во внутренний двор дома. Придется обойти вокруг, пересечь парковку и через арку со стороны фасада пройти к подъездным дверям. Расстояние не ахти какое. Но тяжелые ботинки изрядно натерли ноги, и каждый шаг даётся с трудом. Начало июня. Тепло. Хоть в шлепанцах по улице ходи.
Голос матери, с какого не видно, балкона:
- Лёшка-шлында, куда опять запропастился? Быстро домой! - И сама себе, как бы недоумевая. - Шлепанцы вон посреди балкона раскидал.
* * *
" Эй, мужик!…".
Остатки сна, как мыши при появлении кота, разлетаются в разные стороны.
"… Конечная. Состав в депо идет. Давай, на выход".
Не успел я тогда вслед за Вовкой на последний поезд.