Подбросив дров в печь, Арина вернулась к окну. Вроде и полночь скоро, а на улице светло от снега, луной освещённого. Тихо. В кроватке Варюшка посапывает, дрова в печи потрескивают. На столе ужин стоит, картошка отваренная да огурцы солёные, хозяина дожидаются. Лампа погашена – керосин дорогой, да и купить ещё схитриться надо.
Тревожно как-то. Хотя и тревожиться-то не о чем, если подумать. Вон, у тятьки с мамкой ещё три мальца на шее сидят, кормить надо, а нечем. Раньше-то тятька подёнщиком на Алейской трудился, вагоны разгружал. А сейчас какие вагоны? Если и придёт какой, так солдаты разгружают, да под охраной.
А ей повезло, слава те, Господи!!! Четыре года как познакомилась с Григорием, на Базарной площади.
Слово за слово, познакомились. Порядочный мужчина оказался. Серёжки на втором свидании подарил, на третьем – колечко. Ну а чего ж не подарить-то? Как-никак ювелирный магазин держит. Так и обвенчались вскорости, и перебралась она в этот дом. Мамка от счастья аж ревмя ревела - её Аришка да на Асинкритовской живёт, и не в прислугах, а хозяйкой, виданное ли это дело.
На Германскую Григория не взяли, да и к Колчаку тоже не взяли – туберкулёз. А не болезнь бы эта его, так и не видать было бы Арише счастья своего. Забрили бы в солдаты. Он хоть и магазин держал, купцом не был. Хоть и была у него мечта такая – гильдейский билет себе выбрать. Сам-то сызмальства в услужении был. Мальчишкой был смышлёным, хозяин его приказчиком поставил. Пару лет в приказчиках побыл, узнал всех ювелиров, у кого купец его украшения покупал, деньжат подкопил – да и открыл свой магазинчик на Тобинзеновской.
Такой вот муж Арине достался. Не бражничал, табак не курил, ласковый с женой да с дочерью. Тестю с тёщей, как возможность была, помощь оказывал. Своих-то похоронил – умерли, от туберкулёза.
Была, правда, страсть у него одна, справиться с ней он никак не мог, да и не хотел. Карты. Раз в неделю ходил играть, приходил всегда за полночь, а то и под утро. Ежели смурной возвращался – проигрался значит. А как весёлый – ясно, набил портмоне ассигнациями.
Вот и сегодня играл, а Арина гадала, у окна сидя – смурной вернётся или весёлый.
Тут собачонка соседская залаяла, снег заскрипел, во двор прошли трое. У Арины сердце заколотилось, в висках кровь застучала. «С кем это он пришёл?».
С клубами пара в прихожую вошёл Григорий с двумя мужиками. Один здоровенный, чёрная борода с проседью, в полушубке белом и белой папахе. Второй худенький, в шинелке со споротыми погонами, картуз на голове, уши побелевшие руками трёт. Одно у них сходство было – глаза. Нехорошие такие глаза, так и ну зыркать по сторонам.
Григорий со всего маха бухнулся на колени:
- Прости меня, Ариша, если можешь! Прости!
У Арины сердце заколотилось. Она тоже опустилась на колени:
- Ты чего, Гриша? За что простить-то?
- Проиграл я Ариша. Всё проиграл. И дом, и магазин, и себя, и тебя. И Варюшку… Убьют меня. Вот, попросился попрощаться.
У Арины как будто пол из под ног ушёл. Она обняла Григория, прижалась к нему и завыла в голос. Тут же добавился тонкий писк Вари – она выскочила из кровати и, шлёпая босыми ногами, подбежала к родителям,
- Да как же так можно, Гриша!!! Да как же ты мог, Гриша!!! Я же ждала тебя… Ужин вот сготовила…. Картошечка… Огурчики…
Григорий оттолкнул её и резко поднялся.
- Стойте, мужики!!!! Огурцы!!! У меня ещё кадушка огурцов осталась!!! Вот она!!!
В углу стояла добротная четырёхведёрная кадушка, схваченная тремя железными обручами.
- Пошли играть.
Чернобородый хмыкнул в усы:
- Ну чего… Айда!
Снова скрипнула дверь, и вместо трёх мужских фигур в прихожую влетели клубы пара.
Арина взяла на руки скулящую Варю, принесла её на кровать и легла рядом. Хотелось выть и реветь, но она загоняла, вдавливала рёв и вой в себя. «Ч-ч-ч, всё хорошо!!! Баю-баюшки – баю…. Баай-бай, баай-бай…».
Валентина вскорости тихо засопела. Арина лежала рядом, боясь пошевелиться и смотрела в тёмный потолок.
«Господи, да за что же мне такое!!! Ну что же ты, Господи, такое позволяешь!!!! Да в чём же я перед тобой провинилась? Да я же верую в тебя, истово всю жизнь верую. Я жить хочу, Господи! А Варечка-то, Варечка в чём виновата? Ну в чём же я согрешила? Что с братом своим? Так то он меня обманом взял, я-то глупая ещё была, не понимала. Да и исповедалась я, отпустил мне батюшка грех мой.
Неужто за счастье моё? Да короткое оно было, это счастье. Всё детство в обносках, мясо – на праздники. А так – тюря, да каша. Ну да, в ресторан с Гришкой ходила. Господи, как неудобно-то было. Сидишь, как барыня, а человек тебе еду приносит. Ну дак раз же всего, Господи!!!
Я ж не обманывала никого никогда, чужого не брала. Боже мой!!! Ну за что, за что мне это!!! Прости меня, Господи, за всё прости!!!»
Ох, и долгая же ночь выдалась… Под утро заскрипел снег. Сил уже не оставалось у Арины на мольбу, лишь глаза закрыла и приготовилась смерть свою принять.
А скрип-то от саней был, во двор заехавших. А сани доверху гружёные сапогами да ботинками.
Отыграл Григорий-то взад и дом, и магазин, и себя, и Арину, и Варюшку. И телегу обуви выиграл. Сапожник Пафнутьев с Гудимовской тоже заядлым картёжником был.
***
Григория Арина схоронила по осени. Туберкулёз.
А сапоги те с ботинками долго ещё продавала на базаре. С того и жила. А как НЭП пошёл – так и сдала все Пафнутьеву. Сполна рассчитался.