юность на северном побережьи
Приехать к нам в октябре – в высшей степени мудро. Кто же поверит, что октябрь - тот же бархатный сезон, только без жары и перенаселения. Никто не верит, да и октябрь не каждый год приветлив, вот и не едут.
Тем более приятно было встретить в нашем опустевшем парке двух юных барышень из Москвы, которые заблудились и пытались среди указателей ботанических названий найти указатель «к автобусам» или «на выход». Нас было четверо, а их двое, и они поначалу напряглись, но мы были очень вежливы и объяснили им, что здесь им не Москва, а потому им будет только интересно и весело. Нашу беседу сопровождал фоновый шум моря. Не только потому, что оно было близко, но и потому, что шёл третий день неплохого шторма в честь приближения осени. Настолько неплохого, что вчера мы так и не решились покататься на волнах, и направлялись туда за этим же сегодня. И, если до встречи со столицей мы ещё сомневались, будет ли катание сегодня, то теперь отступать было некуда, ибо позади была Москва. У нас нет такой красотищи, как Храм Василия Блаженного, и всего прочего, что мы видели на цветных календарях, но октябрьский шторм мог выровнять чаши весов. Шесть баллов на второй день и пять на третий --- это вам не пляжный отдых с черешней под зонтиком. Мы объявили столичным штучкам, что идём совершать моржовый заплыв и можем взять их с собой, если они не боятся. И они пошли за нами под обещание после заплыва показать выход к автобусам, потому что дома у своей тёти они должны быть не позже семи вечера.
То, что заплыв моржовый, уже должно было впечатлить. Не все знают, что почти до ноября вода зачастую теплее воздуха. И на самом деле ты просто прячешься в объятия тепла от прохладного ветра. Хотя по цвету моря кажется, что водица почти ледяная.
Мы скромно и проворно облачились в плавательные костюмы (вернее, освободились от не плавательных), скромно прошли по пирсу навстречу опасности и, поскольку уже покрылись пупырышками, без раздумий сиганули в воду. Трое. Четвёртый же, самый скромный и назвавшийся нашим наставником (а на самом деле сопровождавший нас за компанию и вчера, чтобы просто посторожить одежду и кеды от посторонних и от порывов ветра), остался стоять с барышнями за перилами и объяснять, что происходит. Я до сих пор не знаю, что он им говорил, но вид его оставался вдохновенным, а речь беспрерывной, девчонки ржали через слово, а он водил в воздухе пальцем и продолжал врать. Это был его звёздный час, который он не упустил.
Наш звёздный час мог не наступить. И на третий день шторм не сильно успокоился. И, если бы мы пришли одни, то перенесли бы мероприятие ещё на денёк. Чтобы получить удовольствие, а не бороться за жизнь. Волны проходили пирс до берега, вообще его не замечая, и разбивались не о волнорезы, а о подпорную монолитную стенку, поверху которой проходили ржавые перила, а на них изящно облокотились не здешние барышни и Гриня, умеющий плавать только на ластах по спокойной воде, желательно с матрасом. Гриня веселил барышень трудно понять, чем, закинув сумку с нашим барахлом за спину.
Те, кто утверждает, что все проблемы – из-за женщин, не прав. Все проблемы из-за головы. И чем более она пустая, тем больше проблем в неё вселяется. Но пустой голова становится из-за женщин, это точно. И это пока самая извиняющая причина.
Мы показали жителям столицы, как можно веселиться там, где принято тонуть. Как можно прокатиться на волне, пока она не замечает. Ну и прочие нехитрые трюки с пробиванием гребня головой (напомню, пустой на тот момент), торчанием из пучины ногами к небу и метанием друг в друга оторвавшихся водорослей. Нас хватило минут на семь, но мы повыпендривались ещё немного. До того момента, когда изнеможение становится бесспорным. При пяти баллах это быстро.
Первым на берег выбрался самый старший из нас. Он был ещё и самым длинным, и ему хватило конечностей, чтобы на четвереньках убежать от волны и рассыпаться на гальке раньше неё. Следующим собирался выйти я, но мне конечностей не хватило – волна догнала, когда я вставал на ноги, шмякнула плашмя, как рваный шлёпанец, и утянула обратно в море. Я знаю, как это выглядит с берега – как будто я раздумал и решил сделать ещё кружок. Мимо меня в пене пронёсся Витя, и взгляд его был серьёзен. Я тоже вряд ли улыбался и на ходу решил выйти ближе к пирсу --- там волна, опираясь на бетон, выносит подальше и повыше - сразу под стену, не надо и убегать. Пока я, болтался, как пробка, Витя упорствовал как раз напротив зрителей - то и дело мелькала его рыжая башка, прямые, как весла, руки – девчонки что-то пищали ему и аплодировали. «Витёк молодец, - успел подумать я, - пришёл кататься на волнах, и катается на волнах…Хорошо, меня никто не видит…» - пирс оказался рядом внезапно, меня шваркнуло о бетон плечом и понесло к берегу, как я и заказывал, но по пути снова шваркнуло тем же плечом, я оттолкнулся и всё испортил --- до берега не донесло, а только ткнуло ногами в дно и утянуло обратно в сторону Турции. Когда я вынырнул на поверхность, и очередная водяная горка подняла меня повыше, успел разглядеть, что Витя уже выбрался --- валялся ничком под стеной, а барышни смеялись сверху. Гриня размахивал над ним джинсами.
Это было не так важно для меня. Я наполнялся морской водой. Она мелкими порциями вливалась в меня через ротовое отверстие, которое я открыл, чтоб не захлебнуться, но именно это я потихоньку и делал. Волны вряд ли хотели меня утопить – наоборот, я уже надоел, мешал им обретать чистую форму. Они уже отбрасывали меня друг на друга, желая избавиться от этого мусора. Силы постепенно оставляли меня, делая руки и ноги ватными, а исход дела неинтересным… Становилось не важно, что подумают девочки и что они расскажут про нас в своей далёкой Москве… И не так важно, как меня выбросит на сушу… Всех же в итоге выбрасывает, хоть на пятый день, а находят же… Жаль было, что дожил до восьмого класса, а не доучусь даже до ПТУ… Ветер сорвал с волны гребень и хлестанул по лицу. Было больно и неожиданно, и только через какое-то время я понял, что некоторое время не дышу, потому что меня накрыло. А пора бы уже и вдохнуть – задрыгался, как креветка, высунул голову на воздух, и это взбодрило. Что-то кричали с берега, в том числе девичьи голоса. Я ничего не понял. Я раскрыл разъеденные солью глаза и увидел пирс. Как говорят штурманы, «от себя на траверзе». Стало понятно, что глаза мне раскрыл кто-то, кто невидимо рядом со мной, и выходить я буду на пирс. Меня сносило дальше, но я удерживал посадочную прямую, помехи просканировал - на волнорезе две петли для подъёмного крана… они удобные руками цепляться, когда из воды вылазишь… в штиль… Я пройду между ними и не задену, потому что, если задену, хана коленям… На пирсе тоже петли, одна пара, и их пройду… Волны пинками гнали меня вперёд, а я командовал себе на ухо спокойным голосом, как во сне… Перед самым пирсом вдруг стало страшно за колени и пальцы, чуть не начал отгребать в сторону – не успел. Волна, чуя мелкое дно, поднялась над бетоном, как цунами. Я поджал ноги и выставил руки. Не закрывая глаз, а наоборот, таращась на летящие навстречу петли… Не помню, как не завалился на бок - колени уже ехали по скользкому бетону, руками я будто тормозил впереди себя – как хорошо, что есть водоросли, похожие на грязь и мешающие ходить в спокойную погоду, когда пирс сухой, а они всегда мокрые и скользкие. Как хорошо, что все мидии растут ниже ватерлинии, а то сейчас бы нашинковали меня на лапшу…
Волна оставила меня на середине пирса на «боевых карачках». Не прекращая движения, как смог, поднялся на ноги и медленно пошёл к берегу. Как мне потом рассказывали, было ощущение, что я вырулил на пирс, как бы не желая прерываться так рано, и пошёл себе, как флегма, даже не оглядываясь на догоняющую в это время волну. На самом деле я чуть не свалился с пирса обратно. Барышни что-то пищали восторженно, смеялись, как я могу классно совершать посадку с волны на сушу, Гриня что-то острил. Но я не смог насладиться триумфом в полной мере. Было лень отвечать и в ушах шумело.
Но на сердце мягко и значительно укладывалось удовлетворение от смысла пройденного: похоже, сегодня я таки познакомился с морем…