А начиналось всё так...
- Димка, в море пойдёшь? -
Нормальный, вообще, вопрос для человека, который никогда не слышал слова "кнехт", "корма", "переборка"? Я уже не говорю про брашпили, траверзы, твиндеки и прочие балясины. И да, мне было 18 лет. И ещё год до того не стало страны в которой я родился, а новой пока толком не было.
Вопрос был абсолютно абсурдным, как и ответ. Если кому-то кажется мой неожиданный отъезд в Голландию авантюрой, то что было тогда, в 1992-ом году?
Я спокойным голосом сказал маме, что я пошёл в море, взял полиэтиленовый пакет с носками и трусами и да, я ушёл в море. Сначала на пару недель по Балтике, потом ещё на пару, потом на месяц на север Шотландии и тогда уже мама поняла, что я не шучу и не сплю всё это время в сарае.
Последним моим портом в роли матроса был голландский Иймюйден. До этого были порты в которых я вряд ли когда-нибудь побываю. Это Лервик на островах севернее Шотландии. Это Торсхавен, столица Фарерских островов, где не растёт ни единого дерева. Это Упернавик, вообще чёрте где за полярным кругом в Гренландии. Аймауден, а именно так он на самом деле называется, таки был в континентальной Европе и теоретические шансы были. Шли годы, десятилетия, шансы таяли.
И вот я полгода как в Голландии. Собирался я туда поехать с первого дня, но всё как-то не складывалось, а тут приехала экс-солистка моей жизни, ну и грех было не поехать туда с личным фотографом. Пока ехали, нигде даже не ёкнуло.
Пересадка была в Гарлеме, в котором я тоже побывал тогда, и где купил свои первые в жизни ботинки. Вспоминать Гарлем смысла не было никакого, ибо запомнилось мне крайне немного. Мы же приехали абсолютными "чукчами" в Европу, ничего не знали, включая языка. Вышли мы тогда на какой-то остановке и пошли в самый яркий из магазинов. Ну вот такой критерий был тогда самым весомым. А в море ходят мужчины преимущественно, поэтому мы были там с коллегой. Первый раз в жизни я выходил из магазина на крейсерской скорости и долго её не сбавлял. Мы ж не привыкшие к этим всем нюансам тамошним. Зашли вдвоём. Стеклянные витрины, всё очень яркое, упаковка так аж и сияет. Когда среди всей этой небывалой красотищи я увидел исполинских размеров пенис Гуливера, меня сдуло из магазина мгновенно.
После пережитого шока и приступа зависти, запомниться могло только что-нибудь тождественное, и оно запомнилось. В нашем представлении, общественный туалет, это бетонный куб с дырами, поросший мхом, с запахом хлорки до рези в затылке и полукилограммовыми зелёными мухами. Я долго искал что-нибудь похожее, но на загнивающем западе не было даже таких элементарных условий. Зато у них посреди улицы стояли кабинки, куда нужно было закинуть гульден и каким-то неведомым образом дверь открывалась сама. А я же смотрел фильм "Гостья из будущего". Поэтому перед тем как решиться на этот ответственный шаг, я два раза выглянул, как бы запоминая остановку, где выходить. Всё бы ничего, но там не было сливного бачка и цепи с гирькой. А я блин в центре Европы, я не могу так уйти. А "Электроника" ведь я тоже смотрел. Когда я там уже пообвыкся, начал на кафель нажимать, в надежде, что где-то у него должна быть кнопка. Когда совесть подошла к концу, я плюнул и вышел, оставив всё добро на родине великого Ван Гога. Как только дверь за мной медленно закрылась, там внутри всё зашипело, зашелестело и через минуту заглохло.
Это сейчас всё звучит смешным, а тогда был 94-год на дворе.
Мы пересели на другой автобус и направились в порт Аймауден. Я впивался глазами в здания, пытаясь узнать хоть что-нибудь. Мы шли по узким, пустынным улочкам и я не мог найти магазин, где я купил бутылку миндального ликёра, после чего впервые в жизни был пьян. Да, в 20 лет. Я не нашёл закусочную, где продавались эгбургеры (это те же гамбургеры, но с жаренным яйцом внутри). Не было и магазина, где я купил джинсовую куртку и был первым парнем в каюте. Ничего...
Мы увидели башни кранов, а значит порт уже был близко. В памяти выплывали какие-то картинки, но пока их никак не удавалось сопоставить с реалиями сегодняшнего дня.
Наконец, мы добрались до рыбацкой гавани и я "поплыл". Здания, которые не были облицованы в современный углепластик, мне казались знакомыми. Я вглядывался в старую кирпичную кладку и убеждал себя что это оно то место и есть, куда мы пришвартовались почти четверть века назад. Наделал фотографий, потрогал рыбацкие снасти, фалы, гаки, лееры. Даже залез без просу на палубу сейнера и сделал пару кадров.
С чувством выполненного долга, мы пошли обратно, на остановку. Надо сказать, что морская романтика на женщин не действует совсем и моей спутнице срочно захотелось кофе. В порту. В воскресенье. В Пасху.
Всё было закрыто, естественно, и я подошёл к единственному человеку на причале, спросить где у них тут кофе хлебнуть можно?! Он нехотя обернулся и посмотрел на меня уставшими глазами. Он был сильно помят, голос и лицо пропиты, длинные неухоженные волосы с жёлтой проседью развивались на ветру. Было очевидно, что это старый моряк, которому здесь на берегу неуютно, не его здесь всё, потому и пьёт. Я в проброс сказал, что я был в этом порту в 94-ом году пацаном совсем, матросом и искал место где мы выгружали палтус. Какая-то искорка с чертовщинкой промелькнула у него в глазах и он резко исчез за дверью. Через минуту мы уже с ним разглядывали старую морскую карту и он показывал где и как суда заходили в порт.
Пока он рассказывал, у меня начала вырисовываться картинка и я понял, что я был не на том причале. Спутница моя не разделяла нашего восторга от воспоминаний и продолжала требовать кофе. Так уж получилось, что на причале к которому я шёл спешной походкой, был бар, где можно было испить кофе. Я оставил её с местными рыбаками в баре, а сам пошёл на "пристань загулявшего поэта". В воспоминания, в молодость, в беспечность, где сердце замирало от восторга, когда волна перелетала рубку и била по иллюминаторам так, что сквозь резиновые уплотнители проступали капли. Где дух захватывало от падения с волны вниз и когда закладывало лагом приходилось висеть на штурвале не касаясь палубы. Где ты абсолютно бессилен в бушующей пучине и тебе нестрашно не потому, что ты сильный, а потому что нет смысла бояться.
P.S. Понятное дело, к моему приезду причалы освободили и я смог насладиться этими пейзажами в гордом и трепетном одиночестве. У меня колотилось сердце от волнения, что даже закружилась голова. Именно на эти кнехты были накинуты наши швартовы целую неделю. Я достал телефон и набрал латвийский номер. Эти же чувства должен был испытать и он, сказавший мне 25 лет назад - Димка, в море пойдёшь? -
1994-2017
