Той зимой, когда лёд на плоском озере вспучило так, что перейти нельзя было, история эта с моими знакомыми и случилась. И не сказать, всё ли там так, как они рассказали, или приврали чего. Врут, скорее всего. Хотя, может и правда. Я их знаю, за так брехать не станут. Но, если подумать, на пьяную рожу могут и брехать. Ну и, говоря языком простым, коль брешут, то на их совести. Но, история презабавная. И смех и слёзы. Так что, так.
А, так я же саму историю не рассказал? Вот башка моя пустая. Ну, так, слушайте.
Встретились как то вечером Голован и Верен у околицы. Ну, как обычно, захмелевшие. Стоят, языками чешут. Ну и начали жёнами своими хвастаться.
- Моя баба, - говорит Верен. – красавица первая. Днями напролёт любуюсь ей. Телом стройная, кожей гладкая, глазами сверкает так, что дар речи теряешь. И не скучно мне с ней никогда. Всегда затейница такая. Песни поёт, сказки рассказывает, танцует. И каждый день что-то новое. А как к ночи дело доходит, так в кровати она такая мастерица. Такое творит, о чём даже рассказывать стыдно.
- Моя жена тоже не хуже. – отвечает Голован. – Пусть не такая стройная, зато хозяйственная. Целыми днями по дому как пчёлка кружит. Везде чистота, везде красота. Пылинки не найти, паутинки не сыскать. А если бы запретил я паутину с угла сметать, так она бы её вымыла так, что та сверкать будет. А кашеварит, так это просто колдовство какое-то. Из простой репы может такую вкуснятину изобразить, что ум отъешь и язык проглотишь.
- Зато моя, - перебивает Верен. – на рынке так умеет товар выбирать, что никогда порченой рыбы не купит. Торговцу обмануть её, легче повеситься.
- Моя на рынке тоже не промах. – отвечает Голован. – Торговаться так умеет, что торгаши в накладе сами остаются.
- Да, повезло нам с бабами. – говорит Верен.
- А то. Ещё как повезло. – отвечает Голован.
Оба мужика замолчали и разлив остатки по стаканам, выпив и убрав посуду в карманы, закурили. Ночь стояла тихая, морозная. Мягкий снег медленно опускался с неба и что-то мужиков подбило на откровения.
- Нет, Голован. – начал Верен. – Это я так, хвастаюсь. А на самом-то деле завидую я тебе. У тебя вон, какая хозяйственная баба. А моя то, целыми днями только пляшет и поёт. Ну да, зато красивая. Но, что мне в той красоте, если только и боюсь, как бы какой мужик из окна без порток не сбегал, когда я в хату вхожу. И вроде в пастели всё у нас красиво, необычно. Да только, нужна ли та постель? Бывает, явишься домой, уставший. Поесть бы, да спать, а она тут со своими усладами. И ведь кормит дранью какой-то. То рыба отварная, то морковь. А на рынки так вовсе мне с ней ходить не хочется. По полдня у лотка будет стоять, всё перетрогает, перещупает, перенюхает. Хоть чуть с душком, или кривое какое, уже не берёт. Только лучшее, только красивое. Так с пустыми руками и вертаемся. Толи дело твоя баба.
- Ой, не прав ты, дружище. – говори Голован. – Это я тебе завидую. У тебя жена стройная, а моя как кадушка уже. Того и боюсь, что ночью титькой махнёт, да по стене меня размажет. А на краю перестал я спать от того, что на полу оказывался каждый раз, как она телесами своими во сне поворочает. Что мне с тех пирогов, похлёбок вкусных и прочих яств? Пузо только растёт. Что мне с той чистоты в хате, когда только ей она и занята. Даже и поговорить некогда нам.
- Поговорить? Ой, я тебе завидую. Мою не заткнуть. В хату войти не успеваю, а она уже рассказывать что-то.
- Это я тебе завидую, друг мой Верен. У нас в хате как в могиле. Тишина всегда. Утром ухожу, она прибирается, вечером возвращаюсь, пироги печёт. И всё ей некогда, не отвлекай её. Как вечер и ласки хочется, так она устала уже. Ей не до того. Да и в постели, что редкий случай у нас, она так себе. Всё равно что на мешках с мукой пыхтеть. А как на рынок, тут ты не прав. У тебя баба не хватает абы что, только потому, что дешево. Моя же торгуется, всё ей дорого. По полдня с торгашом спорит. Ну да, купит дешево и много, а то и вовсе бесплатно чего перепадёт, только покупки домой приносим, и начинает. Тут у рыбы голова с душком, надо отрезать. Тут мука не просеянная, надо сеять. Ну, зато дешево. Да я бы лучше приплатил, чтоб купить получше, да не нести домой лишний мешок гнилья какого.
Мужики помолчали, покурили. Вглядываясь в ночную пустоту и по очереди печально вздохнули.
- Да уж. - говорит Голован. – Ну выбирали то мы их сами себе.
- Твоя правда. – согласился Верен. – Да кто ж знал. Я то в молодости всегда на твою заглядывался, честно сказать. Пухленькая, мягкая, спокойная. Но вот, привлекательной, необычной и особенной мне моя показалась.
- Вот оно как? – удивился Голован. – Я по правде, на твою заглядывался. Но, показалось мне, что со спокойной и жизнь беззаботная будет. От того свою и выбрал. Вот, ведь, как оно складывается. Эх, жаль нельзя вот так взять, и бабами обменяться.
- Да уж. Здорово бы было, чтоб так раз, твоя баба моей стала, а моя твоей. Остались бы мы довольными. – Велен бросил самокрутку в снег и притоптал сапогом.
- От чего же нельзя? – раздался голос, заставивший мужиков вздрогнуть. Недалеко стоял сухенький старичок, как будто появившийся из воздуха. – Бабами, то оно, конечно, поменяться и не получится, ежели только они сами не захотят. А вот вас местами поменять, это оно запросто. Коль хотите, подсоблю, мне не сложно. Будет обмен стоить вам по одной монете с носа.
Переглянулись мужики. Старичок то вроде и странный, да только на ведуна, или колдуна какого и не похож. Правда, колдунов в своей жизни Голован не встречал, а Верен и того меньше их знал, чем Голован. На силу гнилую тоже не сильно похож. У тех, говорят, и копыта, и хвосты с рогами, и глаза жёлтым огнём светят. Усмехнулись, вроде шутку старика оценив, да всё-таки призадумались, а вдруг, правда. Ещё раз переглянулись и полезли в кошельки.
Взял старик монеты, велел мужикам раздеться и натереть отростки свои срамные куском воска, что достал из своей котомки. А сам бормотать что-то начал, ритуал какой-то проводить. Толи колдует, толи ведует, толи мозги мужикам пудрит, а сам смеётся над ними. Стоят мужики нагишом на морозе, натирают, стараются. Самим и интересно, и стыдно. Зябко, да и не верится, что получится, но страсть как надежда теплится на чудо. Морды стыдливые друг на друга повернули, да ахнули.
Смотрит Голован на Верена, а то не Верен, а он сам, Голован. А Верен смотрит на друга, а того перед ним и нет. Как в отражение глядится в облик свой. Подпрыгнули, засмеялись, хотели старика поблагодарить, а его и след пропал. Кинулись одеваться, да сообразили, что вещи надо не свои надевать, а друг друга. Только кошельками поменялись. Каждый свой забрал. Всё же, деньги свои к сердцу ближе, пусть даже монет столько же в кошельке, сколько у друга.
Постояли, посмеялись, да по домам решили идти. И опять чуть всё не спутали. Идти то каждый должен не к себе в хату, а друг к другу.
Обговорили важные моменты. Голован строго запретил другу заначку трогать, что за печкой припрятана. А Верен наказал брагу, как дозреет, из хаты вынести и ему принести.
Идёт Верен в облике Голована и думает, как же ему с бабой то чужой жить. Кроме своей, других баб и не знал он близко. Как бы от волнения не напутать чего, да не выдать себя.
Вошёл в хату, а у печи жена Голована, ну, то есть, теперь его жена, хлопочет. Пухленькая, аппетитная. Есть за что подержаться. Подкрался и как схватит её за телеса. Та от неожиданности подпрыгнула и сковородкой горячей приложила. Ну, не так, что бы очень сильно. Скорее обидно. Потом, конечно извиняться начала. За стол усадила, вкусностей всяческих перед мужем поставила и сама чарочку зелена винца предложила.
Сидит Верен, наслаждается. Не поймёт, чего это Голован жаловался. В хате чистота, стол накрыт. В тишине и покое можно покушать, хмельного выпить. Никто над ухом историями о том, как у колодца у кого-то живот скрутило, не жужжит.
Поел, спать ложиться решил. В постель забрался, да и тут красота. Жена свет пригасила, а сама делами своими занимается. А как закончила, так сама в ночную рубаху переоделась, рядом легла. Тёплая, мягкая, уютная. Есть чем руки занять. Прижался к ней Верен и так сладко заснул, как уже давно не засыпал.
Голован, в облике Верена тоже домой заявился. Сапоги снять ещё не успел, а жена перед ним появилась в платье вида откровенного и давай крутиться, танцевать. Красиво, необычно. Каждое движение плавное, сама стройная. Так руки и тянутся коснуться. А нет, говорит, вначале ужин. Голован даже немного расстроился, мол, какой тут ужин, когда перед глазами красота такая. Смотрит, а ужин простой. Миска каши с грибами.
Уплетает Голован кашу и думает, вот ведь красота какая. Моя то, кучу тарелок наставит, глаза разбегутся. А как налопаешься, сразу в сон тянет. А тут и сытно, и быстро, да и баба ещё звонким голосом что-то рассказывает. Не привычно, конечно, с такой сорокой. Но всяко лучше, чем в могильной тишине жить.
Поел Голован и по привычке спать собрался. Да только в постель забраться не успел, а жена тут, как тут. Обнимает его, ласкает, за ушко покусывает. А как рубашку ночную сбросила, так Голован чуть чувств не лишился. Не знал он, что на свете такие бабы есть стройные, гладкие, упругие, без единой складочки на боках. Всё сказками это считал. И так всё закипело у него, что уж и не до сна. А баба та и вправду, как Верен говорил, ох и мастерица в постели. Тут не то что говорить стыдно о том, чего она вытворяет. Стыдно с открытыми глазами во всём этом участвовать. Да даже думать стыдно о таком.
До поздней ночи кувыркались, у Голована аж сердце зашлось, и дыхание перехватывать стало. Заснул под утро таким счастливым, каким разве что в молодости на первом празднике плодородия засыпал.
Прошла одна луна. И так вышло, что если и встречались друзья, то не было у них возможности поговорить. А тут у соседа порося резали, оба помогали. Ну и после, как опалили, да шкуру сняли, оно и обмыть надо. А как обмыли, так уже и ночь – за полночь. Идут по деревне пьяные в сливу мочёную, песни поют. А как песни кончились, разговоры начались.
- Ну, как тебе с моей кадушкой живётся? – спрашивает Голован.
- Знаешь, нарадоваться не могу. Каждый день всё новые кушанья, сама чарку поднесёт. Тишина и покой. Да я так в жизни не отдыхал дома. А тебе с моей как? – отвечает Верен.
- Я вообще не знал, что так жить можно весело. Я даже не поспеваю за ней. Каждый день удивляет чем-то. Каждый день соблазняет так, вроде с новой бабой в постель иду. То волосы выкрасит, то наряды причудливые, что фантазию играть заставляют, наденет. А в кровати чего творит, так-то, не просто стыдно рассказывать. От одной мысли уши горят. – отвечает Голован.
- Ну, так, видать не зря мы поменялись? Оба довольны.
- Не зря. Жаль, раньше такой случай не подвернулся. – Голован прикурил самокрутку и посмотрел в ночную пустоту. – Слышь, друг? Обманул я. Не могу я больше. По своей скучаю. От каши с грибами уже мутит. Пирогов хочу, что моя готовит. От трескотни её уже голова гудит. Единственная отрада была, это утехи ночные, да и они на пятый день силы мои уже все вынули. А ей всё мало. Утром встать с кровати не могу, глаза открыть не могу. Совсем не высыпаюсь. Как то уснул и не заметил, так она на то не посмотрела, и во сне меня этим делом достала. Я так и помру скоро. Про рынок и вовсе молчу. Полдня она по рынку меня таскала, а не с чем и пришли. Всё ей там не понравилось.
Верен посмотрел на друга, молча взял его самокрутку, затянулся. Помолчав чуток, он вздохнул.
- И я тебе соврал. От пирогов и всяческих яств уже подкатывает под самое горло. А у неё ведь, из-за стола не встанешь, пока не доешь. Да и тишина и чистота в доме, оно то конечно приятно, но мне с ней даже поговорить не о чем, а хочется. А дела супружеские, так и вовсе. Раз в семь дней дозволит чуть больше, чем просто за титьку в ночи молча подержаться, да и то, я и понять ничего не успею, а она уже меня спихивает, говорит всё, спать надо. А мне то, как спать, когда одеяло горой стоит и ноги мёрзнут? Только на боку, так в стену упираюсь. Про рынок, да лучше бы так, как ты сказал. Мы тут пошли, она столько всего накупила, я чуть под покупками этими не крякнул по пути домой. А как дотащил, так и выяснилось, что там половина то подгнившее, то порченое. Надо обрезать, что-то переварить. И вроде за дешево всё, вроде сэкономил денег не мало, да только работы столько прибавилось, что хоть троих мужиков нанимай. А платить им, так больше заплачу, чем заплатил бы, если бы всё свежее взял.
- Слышь, Велен, - говорит Голован. – ты то просто жалуешься, а я взаправду крякнуть могу. Нет у меня столько силы мужской. Я к спокойной жизни семейной, что раз в десять дней бывает, приспособлен. Она вчера на мне прыгала, у меня сердце защемило и в глазах потемнело.
- Да лучше крякнуть так, под бабой. Чем от её недостатка. Я за одну луну уже столько этой силы неизрасходованной накопил, что уже в ушах она булькает. Все мысли только и том. Я по своей жене скучаю. По тем ночам жарким, по тому, как она не умолкала днями напролёт. По тому, как с ней весело. Я обратно поменяться хочу. – отвечает Велен.
- И я хочу, да только как? - Голован посмотрел в глаза другу и по его щеке потекла скупая слеза.
- Да дело то это не хитрое. – раздался голос заставивший мужиков вздрогнуть. В трёх шагах от них стоял всё тот же старичок. – Ну что, мужички? Неужто не понравилось вам в чужой шкуре? Неужели и этот ваш выбор тоже вам по вкусу не пришёлся? Может вам не обратно надо, а с кем другим обменяться шкурами, с тем, кому его баба не нравится.
- Нет, старик. – дрожащим голосом пробормотал Верен. – Нам наши бабы нужны. Они для нас самые лучшие.
- Ну, раз так, стоить это вам будет по одной монете с носа. Коль готовы заплатить, скажу вам, как ритуал вспять повернуть. – отвечает старик и видит, как мужики уже деньги ему протягивают. Взял он монеты, усмехнулся и говорит. – Ритуал и просто обернуть назад, да не очень. Надо вам баб своих собрать и всю правду рассказать. Рассказать, почему вы шкурами поменялись, чего вам так не нравилось в жёнах своих, да объяснить, чего в жёнах друг друга не понравилось. А после, каждый со свой должен ночь провести по супружески. Да как окончится всё, облик обратно и возвратиться каждый каждому.
Хотели, было, мужики возразить, мол, как же так? Как бабам такое объяснить? Да только старик как в воздухе растворился. Ну, делать нечего.
Собрали мужики своих жён и давай рассказывать, как и что было. Да всё в подробностях. Бабы то вначале не поверили, думали пьяные мужья их. Но, по некоторым подробностям из жизни, которые только мужья знать могут, теми, что даже делиться друг с другом не станут, поняли, что правда всё это. Осерчали. Сковородки в руки взяли и давай мужиков по деревне гонять. Ишь, чего вздумали? Шкурами меняться, чтоб чужую жену попользовать. Отхватили мужики знатно. Целую луну раны зализывали и каждый день на коленях к жёнам приползали, подарки дарили.
Деревенские тогда уж и не знали чего думать. То Верен к жене Голована приходит и под дверью простить его просит. То Голован к жене Верена идёт и умоляет с ним утехам предаться. Даже кто-то слух пустил, будто мужики того, одновременно головой ударились.
Ну, бабы у нас не злопамятные, отходчивые. Простили дураков. Голован то уже в своём настоящем облике из хаты вышел тем же вечером, как его жена впустила. А вот Верен только утром. Шибко его жене интересно стало с чужим мужиком, пусть он и был её муж, просто облик сменивший, в постели позабавиться.
Так ведь и на этом не вся история. Что Голован, что Верен со своими жёнами, почитай, зим по десять до того случая жили. И всё детей не выходило, ни у тех, ни у других. А после этого случая обе брюхатые были. Да как мужики свои облики вернули, через семь лун, в один день, обе детей и родили.
Вот такая вот история. Но, мне всё-таки кажется, что брешут они. Разве бывает такое, что воском себе натёр хозяйство, и облик поменял? Ведь явно другой ритуал старик над ними проводил. А говорить не хотят, от того, что стыдно. Я так думаю.
Полный список всех сказок опубликованных на канале вы можете найти по следующей ссылке: Путеводитель по Чёрному лесу