Весна 1944 года. Вторая половина марта. Отец возвращается из райцентра, где был на очередном допросе по поводу утраты партийного билета. В июле 1941 после тяжелого ранения отец закопал его вместе с другими документами, выбрав ориентир- колодец у околицы большого села, где и происходил бой. Десять часов находился отец в немецком плену и вот уже второй год он даёт показания разным ведомствам о своём ранении, пленении, утрате всех своих документов. Самое важное- потеря партбилета. В то время утеря партбилета означала исключение из рядов и невозможность восстановления ни за какие коврижки. А это означало конец карьеры, каким бы ты головастым не был. Работал он в это время начальником лесопункта в составе крупного леспромхоза. По статусу положена выездная лошадка и возчик. Лошадка есть по кличке Жорка- орловский рысак, служивший ему шесть лет. Есть и возчик- конюх Павлик Жуков, девятнадцатилетний парень, потерявший ногу на фронте и костыляющий на ноге липовой. Так называли самодельные протезы из липового дерева, поскольку липа и легка, и легка в обработке. Я помню ещё даже в шестидесятых годах таких инвалидов на липовых колодках было очень много. От райцентра до своей деревни пятнадцать километров. Вот сейчас по ледовой переправе переедем Каму и там с пригорка родной дом будет виден. Берег крутой, снег стаял, сплошная глина с землёй. Вылезли из кошевк. Лошади тяжело в горку-то тащить повозку да двух седоков отец отстал. Сказывалось ранение. После двух операций кости все- таки срослись не так, как надо. Одна нога была короче аж на четыре сантиметра. Он всю жизнь хромал и страшно стеснялся этого. Выработал походку, при которой хромота была почти не заметна. Склон берега метров сорок длиной. Вот Павел уже на вершинке, вот и скрылся. Пора и мне идти- подумал. Вдруг видит, спускаются с этого берега три человека и направляются к нему. Остановились.- Здорово, начальничек! Финку не купишь? И протягивает нож с красивой перламутровой рукоятью. Наивный отец мой родной! Да разве ведомы ему были воровские обороты речи, короче блатная феня. Когда подобные личности предлагают купить нож, это значит, что тебя будут сейчас резать. -С удовольствием купил бы, да денег нет с собой. Мужики смеются, остановиться не могут, не смеются- ржут. Смешна им эта неосведомленность фраера, умиляется по- своему блатня. Вот тут отец и понял, кто стоит перед ним- или дезертиры, или беглые из лагерей. Одним словом- бандиты. Спросил уже задрожавшим голосом: что вам, ребята, от меня нужно? Опять хохот и вдруг: повелительно- жестко- кратко: раздевайся. На отце американский полушубок лендлизовский, хромовые тёплые сапоги, военная офицерская форма, шапка меховая. Упакован по всем статьям. Государство своих офицеров не забывало, отец состоял на довольствии, как военнослужащий. И за орден какие- то деньги получал. Все это обмундирование получал в соответствии с установленным законом порядке. Я помню этот полушубок- густая цигейка, покрытая тонким эластичным брезентом, больше даже на шёлк похожим, металлические застежки. Как мне эту шубу не помнить: я на ней два года спал в 55-56 годах, когда отец учился в Свердловске в институте повышения квалификации и мы скитались по с’’емным квартирам. Разделся. Остался в одной рубахе и кальсонах. Дальше что? - Резать мы тебя не будем, ты поплавай, водички Камской попей. Втроём сграбастали они отца и сунули под лёд, в разводье, в стремнину Камскую. Когда волокли его, сориентировался отец, что метров через тридцать точно такое же разводье у берега. Значит подо льдом надо держаться круто влево и противостоять течению, чтобы на середину не унесло. Так и сделал. И как ни странно- ни испуга, ни ужаса- только нацеленность на выживание. И вера в благополучный исход. Он доплыл до того разводья и долго ещё не поднимал голову из воды, пока хватало дыхания. Осторожно высунулся, осмотрелся- никого. Подумал, что Павлика сволочи, наверное, убили, а сами на Жорке поехали с удобствами. Как отец эти 12 километров до райцентра бежал, представить трудно. ( окончание следует)