Как-то (несколько лет после окончания войны прошло) соседка тетя Глаша сказала Виктору:
– Что ты у Шурки обузой на шее висишь? Она баба справная, здорового себе нашла бы, да и помоложе. А ты шел бы в дом инвалидов – государство видишь как сейчас о таких как ты заботится – само навстречу идет. И ей хорошо, да и тебе неплохо.
Если бы мужчина такое ему сказал, не вытерпел бы Виктор и хоть и без ног, но набросился бы на обидчика. А со старухи что возьмешь? Поэтому не нашедшая выхода тяжесть придавила его к земле.
Александра сразу почувствовала, что что-то случилось, как только его увидела. Он хотел не говорить, но ей разве не скажешь? А когда рассказал, услышал ее слова «Глашка-то дура это понятно всем, а ты вот почему такой глупый?» – камень с его сердца тут же упал.
Забота, о которой соседка сказала, была такой, от которой прятались. Про то, куда безногие и безрукие инвалиды с улиц больших советских городов как-то быстро исчезли, разное говорили. Да и сейчас по-разному об этом пишут. Кто-то заявляет, что увезли их с глаз долой, чтобы не портили память о Победе. Да своими орденами и медалями на изуродованные тела приколотыми не напоминали постоянно, какой ценой она досталась. Другие наоборот разделяли и разделяют точку зрения Глафиры. По их мнению позаботились советское государство о тех, кто не щадил себя в годы войны. Определили инвалидов туда, где и уход за ними, и забота, избавили от бытовых проблем и заботе о хлебе насущном.
Правда – она всегда любых слов сложнее. Государство не обеспечило потерявшим во время войны здоровье героям не только достойную, но и достаточную для существования пенсию. Поэтому и было так много безногих и безруких ветеранов, которые побирались в поездах, у магазинов. А на груди у них при этом блестели боевые награды...
Инвалидов отправляли на проживание в социальные учреждения закрытого типа, многие из которых разместили в бывших монастырях – Валаамском, Кирилло-Белозерском, Александро-Свирском, Горицком и других.
Есть публикации, что инвалидов свозили туда фактически на правах заключенных, что в условиях, когда даже колхозники не имели на руках паспортов, звучит достаточно правдоподобно. По другой версии основная задача домов инвалидов была их реабилитация, помощь в освоении новой профессии, например, счетовода или сапожника. Тех, кто социализовался, выпускали, помогали определиться в каком-то городе, трудоустроиться. Инвалиды были и мужчины, и женщины. Некоторые и в этих местах создавали семьи, рожали детей. В Горицах обладавший музыкальным талантом безногий бывший матрос создал хор инвалидов.
Но в любом случае мало было тех, кто сам стремился в эти дома инвалидов попасть. И если бы Глафире, так легко советовавшей Виктору туда попроситься, самой сказали, что она может туда попасть, то тетка страшно перепугалась бы. Потому что в условиях, когда и так свободы было немного, в этих местах для их обитателей ее было совсем мало, а возможностей для злоупотреблений начальствующих в этих обителях скорби – более чем достаточно. А уж Виктор тем более не хотел бы туда попасть – очень он любил свою Александру, ни за что не хотел с ней разлучаться. Но только в том случае, если он ей нужен. Если бы почувствовал, что обуза для нее, как сказала тетя Глаша, то и дня бы с ней не был. Но Саша умела успокоить его раненое сердце всего лишь несколькими словами, а то и просто взглядом. Инвалидов порой прямо с улиц увозили; тех, у кого родных не было, но в нашем мире ошибки не исключены, исполнители очень часто не самые умные люди, которые бывают на свете. Поэтому пока массовые акции по направлению бывших инвалидов в организованные для них в бывших монастырях интернаты не закончились, из дома Виктор лишний раз старался не выходить. Особенно один. Хотя и знали его в Ейске, но мало ли что?