Нет, речь здесь пойдет не об антисемитских хулиганских выходках "последнего поэта деревни" в московских кабаках времен нэпа - о них и так уже каждая собака знает.
Речь здесь пойдет о впечатлениях и размышлениях, которые у Сергея Есенина вызвала его поездка в США, совершенная им с Айседорой Дункан. В 1922-1923 поэт долго колесил по Западу, в том числе четыре месяца провел за океаном.
По возвращении из Забугра Есенин в 1923 году опубликовал в "Известиях" свои краткие путевые очерки о США "Железный Миргород". К сожалению, он быстро бросил это дело, столкнувшись с недоброжелательными рецензиями и толстым троллингом пародистов.
А может, и к счастью. Так как сто лет спустя пламенные социальные прогрессисты, прочитав "Железный Миргород", заклеймили бы Есенина злостным белым супремасистом и расистом и потребовали бы предать "рязанского парня со стихами" шеймингу, канселингу, но-платформингу и кибербуллингу во имя добра.
Потому что, к примеру, об индейцах, которым стойкий коммунист, а впоследствии - стойкий SJW старался сочуствовать как образцовым жертвам империализма и колониализма, Есенин написал следующее:
Но и все ж, если взглянуть на ту беспощадную мощь железобетона, на повисший между двумя городами Бруклинский мост, высота которого над землей равняется крышам 20-этажных домов, все ж никому не будет жаль, что дикий Гайавата уже не охотится здесь за оленем. И не жаль, что рука строителей этой культуры была иногда жестокой.
Индеец никогда бы не сделал на своем материке того, что сделал «белый дьявол».
Культура к индейцам не прививается. Мне рассказывали, что в Америке нет ни одного мало-мальски интеллигентного индейца.
Были опыты. Брали какого-нибудь малыша, отдавали в школу, а лет через пять-шесть в один прекрасный день он снимал с себя ботинки и снова босиком убегал к своим. Сейчас Гайавата – этнографический киноартист, он показывает в фильмах свои обычаи и свое дикое несложное искусство. Он все так же плавает в отгороженных водах на своих узеньких пирогах, а около Нью-Йорка стоят громады броненосцев, по бокам которых висят десятками уже не шлюпки, а аэропланы, которые подымаются в воздух по особо устроенным спускным доскам, возвращаясь, садятся на воду, и броненосцы громадными рычагами, как руками великанов, подымают их и сажают на свои железные плечи.
Впрочем, на страницах "Железного Миргорода" от поэта-хулигана огребли и другие этнические группы, ущемленные и не очень.
Например, негры, которых в 1920-е годы без шуток и пропагандистских натяжек то тут, то там линчевали, а порой устраивали и полновесные негритянские погромы:
Они оказали огромнейшее влияние на музик-хольный мир Америки. Американский фокстрот есть не что иное, как разжиженный национальный танец негров. В остальном негры довольно народ примитивный, с весьма необузданными нравами.
(если вспомнить, насколько обузданным был сам Есенин...)
Досталось на орехи от поэта и американским бледнолицым:
Сами американцы тоже народ весьма примитивный со стороны внутренней культуры. Владычество доллара съело в них все стремления к каким-либо сложным вопросам. Американец всецело погружается в «Bisnes» и остального знать не желает. Искусство Америки на самой низшей ступени развития. Там до сих пор остается неразрешенным вопрос: нравственно или безнравственно поставить памятник Эдгару По (?). Все это свидетельствует о том, что народ они весьма молодой и не вполне сложившийся в формы. Та громадная культура машин, которая создала славу Америке, есть только результат работы индустриальных творцов и ничуть не похожа на органическое выявление народа. Народ Америки – только честный исполнитель заданных ему чертежей и их последователь. <...>
Нравы американцев напоминают незабвенной гоголевской памяти нравы Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича.
Как у последних не было города лучше Полтавы, так и у первых нет лучше и культурней страны Америки.
«Слушайте, – говорил мне один американец, – я знаю Европу. Не спорьте со мной. Я изъездил Италию и Грецию. Я видел Парфенон. Но все это для меня не ново. Знаете ли вы, что в штате Теннесси у нас есть Парфенон гораздо новей и лучше?»
От таких слов и смеяться, и плакать хочется. Эти слова замечательно характеризуют Америку во всем, что составляет ее культуру внутреннюю. Европа курит и бросает. Америка подбирает окурки.
И своим деревенским русским бледнолицым - ничуть не меньше:
Мне страшно показался смешным и нелепым тот мир, в котором я жил раньше. Вспомнил про «дым отечества», про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за «Русь», как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию. Народ наш мне показался именно тем 150 000 000-ым рогатым скотом, о котором писал когда-то в эпоху буржуазной войны в «Летописи» Горького некий Тальников. Где он теперь?
Я с удовольствием пожал бы ему руку, ибо это была большая правда и большая смелость в эпоху квасного патриотизма.
Милостивые государи! лучше фокстрот с здоровым и чистым телом, чем вечная, раздирающая душу на российских полях песня грязных, больных и искалеченных людей про «Лазаря». Убирайтесь к чертовой матери с Вашим Богом и с Вашими церквями. Постройте лучше из них сортиры, чтоб мужик не ходил «до ветру» в чужой огород. <...>
Бедный русский Гайавата!
Какому-нибудь Александру Невзорову или мамкину ниспровергателю духовных скреп в соцсетях очень понравилось бы...
И это не говоря уже о том, что Есенин в "Миргороде" то и дело лягает давнего соперника Маяковского за его поэму "150 000 000", в которой "горлан-главарь" попытался описать Чикаго, еще там и не побывав.
Хотя в целом "Железный Миргород" - очерки слишком сжатые и сумбурные, из него можно вычитать многое. По нему видно, что американские впечатления во многом перевернули мировоззрение хрестоматийного "Сереженьки - поэта деревни" - по собственному признанию, он "вернулся не тем".
Интересен и другой пассаж - Есенин пишет, что среди чудес американской техники "еще больше влюбился в коммунистическое строительство". Что он этим хотел сказать - просто сделать дежурное ку советской власти или же выразить кое-что поглубже?
Думается мне, Есенину и его современникам в индустриальных мечтах большевиков и в поглощении промышленной белой Америкой мира Гайаваты виделся один и тот же исторический процесс - неотвратимого и необходимого наступления электрической и механической цивилизации на первобытные и средневековые культуры.
Это современному левому полагается оплакивать исчезновение "благородных дикарей" и плеваться на бездушные загрязняющие неаутентичные заводы, еще не переделанные в арт-пространства с органическими продуктами. Век назад все было иначе - с "отжившим старым", будь то "буржуазно-помещичья" Русь избенок с золотыми куполами или полупервобытный быт исконных краснокожих американцев, церемониться не полагалось.
Обиженным культурникам на жестокость русской революции не мешало бы взглянуть на историю страны, которая так высоко взметнула знамя культуры индустрии, - проводит Есенин параллель между городской Россией и автомобильно-электрической Америкой бледнолицых, между стариной изб и колоколен и стариной вигвама и томагавка.
Впрочем, через пару лет он все-таки задумается, сможет ли стать в новом мире своим: "Ты ли деревенским, ты ль крестьянским не был?". А еще через полгода повесится в "Англетере".
Фото из американской жизни экспроприированы в сообществе "История США". А "Железный Миргород" можно полностью прочесть здесь.
До новых встреч с Негодяем!