Какой бы динамической любовью к жизни ни было наполнено каждое слово, писать эти слова на стене в подъезде — это, в первую очередь, конечно, хулиганство. Будь то признание Коли М. — «Хочу бабу потолще» — или какое другое признание, вроде этого: «Кроме любви твоей, мне нету моря, а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых».
Первая реакция на стихи Маяковского на лестничной клетке Дома с Часами на Красном проспекте, 11 проходит довольно быстро, и вопрос типа «Чё к чему?» как будто даже не успевает возникнуть. Не опускаясь на глубину анализа, просто понимаешь, что всё на своих местах.
Вот полный текст, на стене как в оригинале:
«Дым табачный воздух выел.
Комната —
глава в крученыховском аде.
Вспомни —
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще —
выгонишь,
может быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя —
тяжкая гиря ведь —
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят —
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон —
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
несуетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек…
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг».
Чёрным маркером на грязно-голубоватом фоне стены в подъезде Дома с часами эти стихи написал, разумеется, не Маяковский. Хотя, с него бы сталось. Написал какой позёр (если вы, неизвестный мне эстет, вдруг читаете эти строки, то не обижайтесь — увы, это так), да и бог с ним. Кто и зачем, — ведь не поленился же! — не имеет абсолютно никакого значения. Я буду рассуждать с той позиции, как если бы эти строки там написали себя сами. Просто проявились на стене и всё. И удивительно — к месту. Где им ещё быть? Стихи авангардного поэта, футуриста, певца революции Маяковского, в «революционном» (по крайне мере, для Новосибирска) доме. В доме, который называют одним из лучших в городе — да чего уж там, конечно, лучшим! — образцом авангарда советской архитектуры первой половины 1930-х годов — конструктивизма.
Жилой дом Крайснабсбыта, получивший народное название «Дом с часами», закончили строить в 1934 году. Именно в этом, 1934 году, через четыре года после смерти Маяковского, впервые была опубликована «Лиличка». Стоит ли говорить, что и Дом с часами Гордеева, Тургенева и Никитина и «Лиличка» Маяковского были для своего времени чем-то особенным? Конечно, стоит!
«Лиличка» была написана многим раньше, — в 1916 году, примерно через год после знакомства Маяковского с Лилей Брик. Их познакомила младшая сестра Лили, на тот момент невеста Маяковского — Элла, известная впоследствии как писательница Эльза Триоле. Насколько непростыми были отношения Маяковского с Лилей, мы знаем. В общем, всё как раз в том послании, которое «Вместо письма».
Любопытно, что авторов Дома с часами Бориса Гордеева и Сергея Тургенева тоже связывали родственные узы. Тургенев был женат на сестре Гордеева. Сергей Тургенев, кстати, действительно происходил из старинного дворянского рода и числился потомком русского классика. Вот ещё мощная литературная скрепа. В Дом с часами при желании можно поселить призрак Ивана Сергеевича Тургенева, — на правах второстепенного музейного персонажа.
Гордеев был учеников известного архитектора Виктора Веснина. Он не был политическим ссыльным. В Новосибирск его, как высоклассного специалиста, из Москвы пригласил отдел ОГПУ, который курировал тогда всё строительство в сибирской столице. Одно время Гордеев даже был главным архитектором города.
Практически неизменным соавтором Гордеева и Тургенева в тот период был инженер Николай Никитин, автор арки вокзала Новосибирск-Главный, утраченной ныне арочной конструкции спорткомплекса «Динамо», а также Останкинской телебашни в Москве.
Так вот, в Новосибирске эта троица по сути встала у истоков индустриального строительства. Запрос на жилые дома был принципиально иным, и требования времени нужно было выполнять. Придумывать и воплощать новые конструктивные решения им приходилось, не имея ни подходящей производственной базы, ни технологической. В Новосибирске тогда её ещё просто не было. Ни тебе завода железобетонных изделий, ни хотя бы башенного крана. Стекло было до жути дорогим, металлопрокат — в дефиците, кирпича и то было катастрофически мало. Вдоволь было только леса, — со всех сторон город окружали корабельные сосны. Значит, надо было опережать время. Значит, надо было быть в авангарде.
И, появившись в 1934 году, дом Крайснабсбыта в Новосибирске — во многом ещё купеческом в плане архитектуры городе — не рифмовался фактически ни с чем, как не связаны друг с другом рифмой некоторые строки «Лилички».
По Дому с часами водит экскурсию Олег Викторович, который занимается историей архитектуры, культурологией и уже не первый год вынашивает идею сделать из дома музей конструктивизма. Эмоциональный рассказ Викторовича выдаёт в нем человека не просто увлечëнного, но и причастного. Он сам живёт в Доме с часами. То есть двери для экскурсантов он открывает своим ключом, а ещё перед тем как переступить порог, заявляет, что простыми геометрическими формами конструктивисты Гордеев, Тургенев и Никитин (да и не только они), дескать, в своём поиске пытались проникнуть в некое четвёртое измерение, рвались за рамки привычной длины, ширины и высоты.
Я ничего не понимаю в четвёртом измерении, но слышал, что четвёртым измерением называют время. В нашем случае, судя по всему, так оно и есть. Ведь «проникнуть в четвертое измерение» тогда значит — каким-то образом преодолеть время. И читаем мы сегодня — больше чем, через 100 лет — именно «Лиличку», а не агитезы Маяковского, как называл Есенин революционные стихи этого «дяденьки - достань воробышка». А прочитав, неизменно выдыхаем, сглатывая подкативший к горлу комок, — насколько это ярко и свежо, насколько это про нас. Моя учительница русского и литературы (её ФИО я прекрасно помню, но называть не буду), прочитав нам в 11 классе «Лиличку» и справедливо сочтя нас вполне уже взрослыми, в педагогическом порыве, зардевшись, призналась, что, дескать, наверное, умерла бы, если бы кто-то написал ей такие стихи! Ещё бы, понятное дело. La petite mort, «маленькая смерть» — так называют французы оргазм.
И на экскурсии мы ходим в Дом с Часами. Назовите мне ещё один жилой дом в Новосибирске, который стоит того, чтобы по нему водить экскурсии? Дом на Красном проспекте, 11 был первым в городе домом галерейного типа. Да так и остался единственным. Застеклённые галереи идут по северному и западному фасадам здания, из этих коридоров жители и попадают в свои квартиры. Квартиры с окнами в этот общий коридор, через которые и сегодня, если не заколотили или не навесили жалюзи, можно увидеть чей-то стол с лампой с зелёным (любым!) абажуром и кота на столе. И каждый впервые, попадая в эти галереи, неизменно выдыхает, типа «вау» или «ух ты» или что-то вроде того, в меру своей испорченности.
Дом с часами Олег Викторович называет «автономной космической станцией на планете Земля». «Долой кухонное рабство! Даёшь новый быт!» — этот лозунг начала 1930-х годов и подхватили конструктивисты. Нового советского человека нужно было освободить от всех бытовых проблем, от всего этого низменного и не возвышенного, дав ему возможность полноценно отдыхать, чтобы развиваться, расти над собой и полноценно работать.
Кроме квартир с общим входом из коридора-галереи, в Доме с часами были общая столовая с кухней для приема — по Микояну — вкусной и здоровой пищи, была прачечно-банная ячейка, был детский комбинат (то есть помещение для хранения детей, то есть детский сад). В доме была жилконтора, которая его обслуживала. На первом этаже — гастроном, на втором — собственно, контора Крайснабсбыта. Так что на работу, снабженцы, действительно, могли ходить в домашних тапках. Не знаю только, было ли это модно и вообще комильфо.
По дому на Красном проспекте, 11, можно нарезать круги в буквальном смысле, на каждом круге оказываясь в башне времени. Ну, то есть, в башне с часами, которые постоянно пытаются привести в соответствие со временем настоящим. А они то отстают, то убегают вперёд, а то вовсе останавливаются. Вот и когда мы гуляли по дому, часы стояли. О том, что время всё-таки идёт и на дворе 31 января 2021 года, напоминал то вой полицейских сирен на Красном проспекте, то призывы из матюгальника, — не разобрать. Вероятно, к порядку. А то дружные лающие выкрики скандирующей толпы митингующих. Что скандируют, тоже не разобрать. Очевидно, тоже призывы. К новой революции?
Ну вот, то, что я хотел сказать, я, вроде, сказал. Сейчас нужно поставить какую-то яркую точку. А когда не знаешь, чем закончить, то рассказать какую-нибудь притчу — беспроигрышный вариант. Или как в кино: оставить открытый финал на откуп зрителю, пусть, дескать, сам додумает. А ты сделаешь загадочный вид и красиво выйдешь. Что ж, я в таком случае расскажу старый анекдот.
Октябрь 1917 года, Петроград, Невский проспект. Внучка декабриста, услышав шум на улице, посылает дворника узнать, в чём дело.
— Барыня, революция там! — возвращается дворник.
— Прекрасно! — радуется барыня — мой дед мечтал о революции! А узнайте-ка, голубчик, чего же хотят эти революционеры.
— Барыня, они хотят, чтобы не было богатых, — сообщает, вернувшись, дворник.
— Странно — задумчиво произносит барыня — а мой дед хотел, чтобы не было бедных!
А вот теперь кому как угодно. Можно менять местами. Можно просто кричать «Долой!» и «Даёшь!». А там наши придут и скажут, кого именно долой и что именно даёшь.