Авторский эпиграф: "Грабли форму не меняют..."
Грабли форму не меняют... Именно это со всей нелицеприятной и неизбежной очевидностью демонстрирует многовековая и многострадальная отечественная история.
В моей кандидатской диссертации "Повседневная жизнь провинциального города в годы гражданской войны" (2006 г.) была проведена попытка проследить, каким образом бытовое неустройство разных уровней влияло на городских жителей провинциальных городов. Я старался раскрыть причины и указать на внешние проявления трансформации бытового, повседневного сознания городского жителя в период гражданской войны. Важным было выявление взаимосвязи бытовой стороны повседневных жизненных практик горожан-провинциалов с их ментальностью, психологическими стереотипами поведения в процессе трансформации последних и зарождения так называемого «нового советского» сознания.
В ходе проведения исследования были выявлены следующие немаловажные закономерности, которые были заключены в ниже указанные формулировки:
1) «С ног на голову»;
2) Законы социальной и географической удалённости;
3) Победа бытового «материализма» над духовными аспектами жизни;
4) «Синдром 1918 г.»;
1) Извечное противостояние «провинция-столицы» в чрезвычайных условиях вылилось во временную перемену местами. В отличие от нормального времени, в провинцию устремились москвичи и петроградцы, обостряя местные жилищные условия, систему продовольственного снабжения и т.д.
Провинция в определённом смысле «победила» столицы, а село, в свою очередь, «победило» и провинциальные и столичные города. Это были временные «пирровы победы», через несколько лет после начала НЭПа всё вернулось на исходные позиции, но уже на ином уровне.
2) Два закона действовали в сфере социально-пространственного измерения. В географическом, пространственном измерении действовал закон близости-удалённости от Москвы и Петрограда. В социальной же сфере измерения исторического бытия был в ходу закон близости-удалённости к власти и к классу-гегемону. Эти два закона имели диаметрально противоположные следствия. В первом случае - «чем дальше (от столиц), тем лучше», во втором - «чем ближе (к власти), тем лучше».
3) В годы гражданской войны повседневная жизнь в её бытовых проявлениях отражалась в сознании и в определённой степени видоизменяла его. Всё материальное начинало давить и подчинять себе человека. В конечном итоге не идеология, не марксизм-ленинизм, а повседневность победила сознание, личность, индивидуальность в Советской России. Началась эпоха материальной зависимости сознания от бытия и личности от государства. Материализм по-советски начинался с зарождения коммуналок, с холода в домах, с хвостов очередях за пайком и дефицитным товаром.
4) «Синдром 1918 г.». 1918 год, как мы указывали, породил настоящий синдром переходного периода среди горожан. Воздействие революционных символов, идеологических пиар-акций, прямого запугивания, голода, смерти и других факторов повседневной жизни надломило и без того уставшее от политики «молчаливое большинство». Перелом 1918 г. сыграл большую роль не в коренной переделке людей и их образа мыслей, а в сохранении власти за большевиками. Большинство городского населения смирилось со своим незавидным положением и власть большевиков получила безопасный для себя тыл в советских провинциальных и столичных городах в ходе боевых действий против белых.
Видоизменяемые большевиками пространство и время были полны символами нового мироустройства. Внешние преобразования наслаивались на старый этнопсихологический базис и едва ли его изменяли сиюминутно. Здесь вошли в противостояние традиционный фатализм, эсхатологичность, амбивалентность русского сознания с потоками новой идеологии.
Одновременно с общей тенденцией усреднения жизни в массах (нивелировки в одежде среди обывателей, между столицами и провинцией, в жилищных условиях) наблюдалась и противоположная ей динамика. Стали возрождаться символы власти в быту – явный признак неоднородности в социуме. С наступлением хаоса смуты на бытовом уровне возрождались в новом (красном) обличии старые привычки к серому, подконтрольному существованию.
Двоемирие, двоемыслие и двоеверие следствие исторически сложившейся биполярности жизни в России, двойственности сознания субъектов исторического процесса. Дихотомии Лес-степь, Запад-Восток, христианство-язычество долгие столетия составляли метаисторическую суть бытия России. В ХХ веке этот дуализм предстал в таком виде: большевизм-православие, диктатура-демократия, Запад-Восток. Эта амбивалентность исторически характерна для России.
Серые и бесцветные массы, уцелевшие в ходе гражданской войны, стали определять в дальнейшем облик так называемого «советского человека». По сути своей прежнего подданного, лишь более испуганного и подавленного пережитым страхом и потрясениями, более зависимого - в условиях возрастающих потребностей и постоянного дефицита - от бытового, материального, повседневного, чем ранее.
Старое сознание в соединении с новыми внешними проявлениями режима порождало симбиоз, действовавший на долгую социально-историческую перспективу. В конечном итоге новые традиции привели к появлению «советского человека» и «нового общества» не ранее рубежа 1920-1930 гг. Именно эти, воспитанные на советской пропаганде, молодые люди начали индустриализацию, коллективизацию, поддерживали сталинские репрессии.
Исключительно новые веяния коснулись, пожалуй, лишь таких противоположных сторон жизни, как семейно-брачные связи и восприятие смерти. Здесь всё стало проще, циничнее и расчётливее - и свадьбы и погребение усопших. Возможно, сие есть свидетельства всеобщего, в мировых масштабах, ускорения темпа жизни и упрощения её форм и проявлений. В таком случае это подтверждает пусть и противоречивое, но всё-таки следование России, несмотря на смену власти, в рамках модернизационной модели развития с сохранением базисных национальных черт.
Стержневым являлось противостояние в повседневной жизни и в повседневном массовом сознании горожан старого и нового начал. Революционная символика требовалась для идеологической борьбы с прошлым во имя рождения нового общества. Живучие старые привычки, природный консерватизм, инертность традиций горожан вступали в острое противоречие с насаждавшимися новшествами советского строя. Насколько острым и каким был этот процесс по своей сути и последствиям – вопрос весьма сложный. Было и переплетение, и сочетание, и взаимодополнение, и противоборство, и подмена, и вытеснение, и взаимовлияние.
Двойственность процесса отразилась и на его последствиях: в массовом сознании и во многих примерах амбивалентности жизни в новом измерении. Чем-то отмеченная ситуация напоминает проблему раннехристианского двоеверия на Руси.
Попытка «сверху» преобразить пространство и время, где обитал горожанин в эпоху гражданской войны, натолкнулась на традиции и привычки. Старый фундамент оказался основой нового здания. Здесь вновь победила двухосновность.
Внешние деформации не привели к полному, коренному и сиюминутному перелому в сознании и в быту горожан. Посредством реформ прививались новые идеалы, под эгидой которых держались у власти большевики. Исход гражданского противостояния говорит нам о том, что строительство «красных» мифологических конструкций оказалось, как ни парадоксально, ближе российскому патриархальному сознанию, чем идеи движения белых.
В рассматриваемую эпоху в провинциальных городах Советской России налицо была старая повседневная жизнь в новом революционном измерении. Старая жизнь людей из дореволюционного прошлого в военно-коммунистическом настоящем. В дальнейшем, с вступлением в социальную жизнь первых революционных и постреволюционных поколений, возможно, внешнее было обращено вовнутрь и произошли качественные изменения в массовом сознании и психологии, приведшие к появлению « homo soveticus ». В основной своей массе «советский человек», как социальное явление и феномен этносоциальной антропологии, на наш взгляд, появился не ранее рубежа 1920-1930-х годов.
Можно выделить следующие основные факторы, отразившиеся на повседневной бытовой и ментальной жизни горожан времён гражданского противостояния в России. Во-первых, участие России в Первой мировой войне. Зарождение «советского» мировоззрения, как серьёзный социально-психологичекий процесс, началось ещё до прихода к власти большевиков. Огромную, первостепенную роль в этом явлении сыграла Первая мировая война. Миллионы «людей с ружьём», «солдатообразные люди» в 1917 г. выплеснули свою, в известной степени справедливую, озлобленность внутрь страны. Эскалация насилия, насилия патологического, бунтарского, исходящего из глубин подсознания – один из решающих факторов, не только приведших к власти партию Ленина и Троцкого, но и зародивших приверженность силовому решению проблем в дальнейшей жизни страны. Гражданская война в этом смысле была продолжением мировой для России по воздействию на общество, по последствиям. Кроме того, влияние войны отразилось в милитаризации быта, одежды, труда. Была запрограммирована и милитаризация массового сознания.
Вторым определяющим «новое» сознание фактором стала Февральская революция 1917 г., низвергнувшая монархию, и Октябрьский переворот, который открыл дорогу коллективистским ценностям на уровне государственной идеологии. Не сама идея монархии, а наружномонархическое было уничтожено. Убрали царя плохого, но осталась идея доброго царя, монархические иллюзии, вера в святость власти, а не в её зависимость от общества. Масса примеров, подтверждающих это, дали события 1917 г. Часто солдаты, обыватели выступали за «демократическую республику и царя-батюшку на три года». С 1920-х годов стал зарождаться культ вождя сходный дореволюционному почитанию правившей династии.
В этом проявился ещё один существенный, внутренний фактор, повлиявший на становление «советского» мировоззрения – этнопсихологичекое и историческое наследие прошлого, традиционализм.
Кроме того, важным явлением, оказавшимся в основании «советского» (в кавычках, так как это было по сути лишь трансформированное дореволюционное сознание; да и номинально его правильнее называть не советское, а коммунистическое) мировоззрения, стал новый «катастрофичный» быт переломной эпохи. Он приучил это и последующие поколения россиян к перманентным лишениям, жертвам, бытовым неудобствам на всём протяжении советской истории.
Таким образом, в результате победы большевиков был определён дальнейший дуалистический путь развития России в ХХ в.: внешняя механистическая модернизация проходила одновременно с внутренней консервацией традиционных ценностей российской цивилизации – общинности (пример - спрессованность коллективного быта в коммунальных квартирах), иждивенчества, вождизма-монархизма, религиозности-идеологизации.
Многое «новое» оказывалось ещё не забытым старым, а в отвергнутом старом можно увидеть зачатки истинно нового. В сочетании и противоречии партийно-пролетарской идеологии, фундаментальных основ русской жизни и общемировых тенденции к зарождению общества массового потребления необходимо, на мой взгляд, видеть главную движущую силу и основной вектор исторического развития России в ХХ веке после 1917 г.