Из интервью Джастина Теру для The Guardian, 2002 г.
– Очевидный вопрос: какое-либо сходство вашего персонажа с Дэвидом Линчем?
– Никаких (смеётся). Моя причёска. Возможно. Нет. Это был первый вопрос, что я ему задал, и он ответил: «Абсолютно никаких». Так что я просто оттолкнулся от этих слов, создавая персонажа, и начал делать то, что требовалось.
– Зрители страстно желают разгадать загадку фильма. Как ваш персонаж влияет на повествование?
– Думаю, я на вторых ролях в этой истории.
– И всё?
– Я не живу в Лос-Анджелесе, но когда думаю о нём, мне кажется, там существует великое множество людей, пытающихся воплотить свою мечту, и я думаю, эта женщина в фильме (Наоми Уоттс) такая же; она слабовольный, трагический персонаж. Думаю, в фильме подняты многие темы. В исследовании этих тем заключено удовольствие. В них скрыта печаль. Отчаяние. Чувство, что в сказке можно потеряться.
– Расскажите о работе с Дэвидом Линчем.
– Он создает напряжённую атмосферу, при этом возникает некое доверие, когда люди хотят полностью на него положиться, я думаю, в этом заключен успех. Он вдохновляет людей на потрясающую актерскую игру и невероятно смелые поступки. Вы знаете, многие режиссёры – техники. Они знают, когда вовремя остановиться, знают, как должна двигаться камера по помещению, как создать сумасшедший ракурс. Дэвид знает, как обращаться с людьми.
– Ваше восприятие фильма изменилось после того, как вы увидели финальную версию?
– События, происходящие во снах или в подсознании, необычайно ценны, даже если ты их просто описываешь или переживаешь. Думаю, с фильмом происходит нечто похожее. Будет лучше, если вы будете смотреть его, прикрыв глаза и попытавшись избавиться от рационального восприятия. Я общался с этим парнем на другой день о Джоне Колтрейне. Вы не скажете: «Почему он решил сыграть здесь соло?» Дэвид снимает фильмы, очень похожие на джаз – вы либо проникаетесь этим настроением, либо нет.