Предыдущая глава (начало) смотри:
И вот Илларион у цели. Перед ним опустевший дом. Силуэт отца в длинной анфиладе комнат. Первая неловкость встречи. Видно, что отец старается держаться ровно, но то и дело ноги подгибаются, и, пройдя несколько метров твёрдым строевым шагом, он сбивается, останавливается и переводит дух. Затем неуверенно, словно нащупывая твердь среди топкой трясины, продолжает движение.
У Иллариона от жалости защемило сердце. Он подошёл и подхватил отца под руку, но тот вежливо отказался от помощи.
- Нет, милый друг, я сам. Пока могу - буду обходиться без помощи,- уголки его губ приподнялись в улыбке.
Но в его глазах читалась затаённая печаль. Отец провёл ладонью по лицу, словно желая стряхнуть с себя усталость. Несмотря на неловкость и тревогу, связанную с приездом сына, в нём чувствовались былое достоинство. Старость не сломила его. Она лишь смягчила категоричность характера, сделала терпимее. От хладнокровного тирана, каким запомнился Иллариону отец, остались только парадный офицерский мундир да гордый поворот головы.
- Неужели отец всегда был таким? Или годы так изменили его характер? Как могли детская обида и пакостная гордость так ослепить меня? Почему почти всю свою жизнь я прожил в разлуке с ним?
Иллариону стало до слёз стыдно. Но он сдержался, чтобы не тревожить отца, и стал смотреть по сторонам, якобы изучая интерьер.
Наконец они пришли в кабинет. Здесь было всё по-прежнему, когда Илларион бывал здесь в пору юности - тот же письменный стол с резными ножками в виде львиных лап, те же книги в тканевых переплётах с золотыми надписями. Над столом висел портрет хозяина кабинета в парадном мундире.
Отец стал не спеша рассказывать о последних событиях, о своей болезни, расспрашивал о жизни сына, о его планах и намерениях. О таком приёме Илларион мог только мечтать. Они беседовали, как будто не было этих долгих лет неприязни и охлаждения. Без упрёков и высокомерия. Илларион не хотел сразу говорить отцу о главной цели своего визита, но чем дольше они общались, тем более неприятно и стыдно становилось от мысли, что, по сути, он приехал для того, чтобы расстаться навсегда.