Кассир метрополитена Надежкина клеила на моих глазах мужика.
Мужик был крепкий, немного шарообразный. Эдакий снеговик из двух блестящих шаров разной фактуры: шар тела, запихнутый в черную кожаную куртку, и бритый, блестящий, как бильярдный, шар головы. Он стоял плотно к окошку, распластав локти на подставке, попирая рукавом смятые чеки, оставленные нерадивыми пассажирами, и глядел кассирше в глаза, как загипнотизированный.
Надежкина являла собой коротко стриженную, поджарую даму лет шестидесяти, рот ее сухощаво и маловыразительно шевелился за окошком, а глаза!.. в них горело обещание страсти такого масштаба, какое можно увидеть разве что в обучающих роликах по дыханию женским органом для привлечения олигархов.
«Она, что, - подумала я, глядя в ее совершенно дикие глаза через плечо «снеговика», - сейчас сжимает там мышцы для проникновенности взгляда?»
Наверное, одну долгую минуту или две я стояла и ждала, когда Надежкина выговорится. Мужик при этом помалкивал и прислушивался.
А мне, как меланхолику с достаточно весомой холерической составляющей, крайне трудно такое выдерживать. Терпела я только из-за глаз кассирши, как вдруг круглый мужик резко, как бандит, повернулся ко мне и спросил:
- Вот что она от меня хочет? Я дал ей сто рублей, дал «тройку», не понимаю, в чем дело. Спросите ее. Переведите мне.
- Не буду я ее спрашивать, - ответила я и отступила на полшага.
Надежкина (вмиг магия обольщения растворилась в злобе) ткнула пальцем в клавиатуру, чек полез из аппарата, она выкинула, прямо выпульнула «тройку» мужика, не дожидаясь, когда напечатается чек. Он схватил и убежал, а следом она вытолкнула ожесточенно, как мерзость какую-то, чек за операцию по его карте. Ветер подхватил его и унес.
А я осталась думать: кто в этой ситуации некорректно себя повел?
Одинокая кассирша клеит мужика, не отходя от кассы. Харассмент или мужское хамство?