Баско человеком был не шибко большого ума, скорее младоумен. Но доброты в сердце его на троих хватало. А уж про силу и говорить нечего. Пятерых мужиков из Чернолесья в одиночку заломать мог рукой одной. И хотя лесные мужики силой не обделены, а против пришлого с Белых земель трудно устоять.
Здоровый, как гора. Спина бугристая, руки в обхвате, что шея у слобня. Волосы до пояса русые, как у бабы, а вот рыло скоблёное. И чудной он. В одних меховых портках, которые с трудом хозяйство прикрывали, всё время ходил.
Бывало, мороз зимой страшный. Рукавицу сними и пальцы оставишь. А этот идёт через лес, даже пятнами не покрывается. Вроде, и даже жарко ему, коль бревно какое тащит. И сын у него такой же. В размерах поменьше, а вот волосы длиннющие и также голым зимой по лесу мотается. Вот про него история, про сына, в смысле, и пойдёт.
В наших краях когда объявились и откуда пришли, и не заметил никто. Поселились почти на границе. В старом тереме трёхрукого Бородая обосновались. Тот Бородай, что людожором был и жену свою с внучкой разделал и колбасу людям из них продавал. Ну, так мне брат рассказывал. А брату друг его, у которого жена бабу знала, чей сын с охотником в поход ходил, и у того бабка как-то на ярмарке слышала от людей, что так всё и было.
Так вот. Хутор то тот много лет в запустении стоял. Говорят, там Мрак серый поселился и людей губил. А эти вот прибыли, подняли разруху и жить начали, как у себя дома. Не трогают никого, да и их никто не трогал. И как то сила гнилая их не беспокоила. Только вот, малец подрастал, да всё к людям тянулся. Уж тринадцать ему было, хотя на вид здоровый был, как двадцатилетка. Все в деревню прибегал нашу. Имя у него такое ещё, необычное. Эллаканом назван был. На их манер означает искру, что от тлеющего угля в небо улетает.
До хутора того, где жил он, день пути. А ему хоть бы что. Прибежит полуголый, хоть в жару, хоть в холод. И всё под подворьем Велиги, мясника нашего, и околачивается. То работу какую спросит, то ещё чего. Тот поначалу рад был силу такую к хозяйству приложить, коль сама идёт. Да только потом понял, что Эллакан этот неспроста все изгороди обтирает. На дочь Велиги заглядывается. Девке той уже почти 18 было, а отец её всё берёг какому-то сыну купца с того берега плоского озера. Вроде договор у них был.
Как Велига узнал, что негораздок этот на дочь его заглядывается, так осерчал, и гнать начал. Да только не гонится. Псов спустил, да только Эллакан этот глянул на них, те хвосты поджали и обмочились. Тогда мясник мужиков подрядил. Четверых, крепких помощников позвал. Да только пацан этот их как кутят слепых по сторонам раскидал и даже не вспотел. Правда, один из мужиков по-подлому, оглоблей со спины его, в сердцах, как приголубил. Ну и всё. Хруст раздался и пополам оглобля та. А малец этот здоровый осерчал. Повернулся к мужику тому, в глаза ему глянул, тот речи лишился. Только спустя луну слово выговорить сумел.
А девка эта, Собина, вроде не против такого мужа. И плевать ей, что ему тринадцать всего. Что в его возрасте мальцы только жизнь взрослую пробуют. Глазки ему строит, улыбается. Как лиса хвостом крутит. Нет, хвоста взаправду у неё не было. Это так, для красного словца сказано. Красивая девка очень. Высокая, стройная. Правда рядом с этим Эллаканом махонькой казалась. Едва до плеча ему была.
Уж не знает никто, чем дело могло бы кончиться, да вот пришло время Велиге дочь свою за того купеческого сына и отдавать. Приготовления уже все полным ходом шли. Со дня на день ждали на дороге дроги приметить. Ох Собина эта и горевала. Так ей не хотелось за незнакомого мужика замуж идти. Её то, отец в жёны пообещал, когда она совсем мала была. И сбежать грозилась, и удавится. Ну, чтоб чего такого не надурила, запер её отец в пустой комнате. А, чтоб удавиться нечем было, приказал нянькам раздеть её, да следить.
Не уследили. Среди ночи шум страшный. Одну няньку пополам разорванную нашли у двери. Сама дверь выбита силищей огромной, а Собины и след простыл. Первым делом на Эллакана и подумали. Мол, явно же украл девчонку, вымесок поганый.
Начали мужиков собирать, чтоб на хутор походом пойти, да спалить ко всем поганям и место это проклятое и пришлых вместе с ним. Желающих немного было, так что Велига кошелёк свой раскрыл. Ну, за звонкое серебро сразу и дела у многих срочные в дальний сундук отложены били, и хворь прошла, что не дозволяла им в драку вступать. Вилы приготовили, топоры. У кого-то даже трубка пороховая нашлась. И пусть там пороху того осталось на выстрел один, но всё одно, подспорье.
Уже выходить собрались, а тут Эллакан сам в деревню идёт. Мужики даже и не сразу поняли, как быть. Смотрят друг на друга, ждут, кто первый. Пока Велига не крикнул, что тому, кто с ног великана этого сшибёт, вдвое больше заплатит, не шевелились. Ну а как за деньги речь зашла, так у всех смелости прибавилось. Толпой навалились разом так, что горы могли сдвинуть.
Очень быстро всё закончилось. Так уж мужики отхватили от парня, что не рады были. А он даже и не разбирался, кого месил. Кто под руку попадал, тот и выхватывал. И не важно, получал уже порцию оплеух свою или только в очереди стоял. Да и очередь та не особо соблюдалась. Кто в последних рядах стеснялся, мог и первым зубы выплёвывать начать.
Лежат мужики, охают, ахают, отползать пытаются. А Эллакан смотрит на них, кровь с разбитой губы вытирает и не поймёт, чего это вообще было.
- Эй, дядя. – говорит парень обращаясь к Велиге. – Вы тут чего это все тут, с ума сошли, что ли? Коль затеяли испытание силой, так надо же по-честному всё делать. Зачем меня позорить так? Не хорошо это против одного кучку мужиков выставлять, которые драться не умеют. А если бы я дурной был и поубивал бы их? Право то имею, но жалко их, хоть они и дохляки такие. Ну, так что? Прошёл я испытание? Могу в жёны дочь твою звать?
От этих слов парня Велига аж пятнами пошёл, слюной захлебнулся. Стоит, как рыба ртом хлопает, глаза как у окуня вылезли. Руками как многоногий, которого из пруда выловили, размахивает. Явно сказать что-то хочет, да не выходит у него. Тут даже некоторые бабы хихикать от представления такого начали, хоть и понимали, что не к месту смех.
- Ах же ты… - кричит Велига. – вымесок! Выпороток! Шаврик брыдлый! Ты ещё ащеулить тут надумал? Да чтоб тебе повылазило! Ах ты пятигуз! Да как у тебя язык твой грязный ворочается ещё…
- Эй, дядя. Ты вот сейчас ругаешься словами такими грязными, а потом этими руками хлеб трогать будешь. Не совестно тебе перед людом таким некрасивым показываться? Ты бы толком объяснил, чего тут вообще было? В моих краях такие слова даже врагу кровному не принято говорить. А уж мы с тобой во врагах не состоим. – Эллакан осмотрелся вокруг и добавил. – Вон, мужиков малахольных зачем-то под кулак мой подпихнул.
- Что? Ты меня ещё учить будешь, сопля голозадая? – Велига покраснел как закат перед ветреней погодой. – Ты почто мою дочь украл? Ты почто няньку на куски порвал? Куда ты дочь мою дел, тварь ты убогая? А ну мужики, вали его! Кто голову ему снесёт, тому кошель серебра!
Кинулись мужики на парня, да тот как глазами сверкнул, мурашки по спине липкие у всех и побежали. Как взбесился парень. От телеги, что под руку попалась, колесо оторвал и закинул его на крышу хаты Велиги. Заорал как зверь и в лес кинулся. Только портки его меховые в пыли и сверкнули.
Велел тогда Велига помощнику своему за Эллаканом проследить. Мол, куда побежал, там и дочь держит. Выследи, да на глаза не показывайся, сразу назад. А мы уж тут ещё мужиков соберём и устроим этому вымеску тёмную.
Бежит мужик по лесу, захлёбывается. Всё не упустить парня пытается. Да только тот как слобень бешеный через чащу идёт, дорогу за собой оставляет такую, что на телеге проехать можно. Не ошибёшься, куда бежит, можно просто по следам идти.
Долго по следу шёл, и тут уже вечер настигает. Смотрит мужик, а Эллакан на опушке на коленях стоит, руками землю разгребает. Нож достал, по руке себя полосонул и кровью в ямку выкопанную капает.
- Матушка, милая. Помоги мне похитителя найти. – шепчет парень и рукой окровавленной по лицу провёл, вроде кровью собственной умылся. И тут как чудо произошло. Тени вечерние из-под деревьев выбираться начали, как живые. Окружили парня, танцуют. Мужик в кустах сидел, чуть не поседел. Тени и вокруг него бродят, и всё формы диковинные принимают. Покружились, поплясали и по земле тропой растелились. И вроде темно уже вокруг и тени тоже из той же тьмы состоят, да только тропа будто светится.
Вскочил парень и по той тропе пошёл. А мужик за ним. Не отстаёт. Хорошо хоть бежать теперь не надо. Плохо, что по обе стороны от тропы всё страхи какие-то творятся. Вроде образы людей, городов огромных, событий незнакомых как свет сквозь листву пробиваются. Отголоски звучат, как издалека ветром донесённые. Страшно дальше шагать, да ещё страшнее одному тем же путём возвращаться.
Тянулась тропа, да вывела на плешь лесную. Посреди травы густой, деревьев вековых поле огромное, глинистое. Вроде кто глину ту вылил посреди леса и оставил так. Вышел парень на глину эту, а мужик в кустах прячется. Смотрит, что дальше будет.
- А ну, показывайся! Я к тебе без обмана пришёл, и ты ко мне по-честному явись! – закричал Эллакан и ногой топнул. – А не покажешься, так другой разговор будет! Я тебя и невидимого за хозяйство твоё схвачу, да под небеса ночные вытяну. Хоть верещи, хоть ругайся, а не отпущу тогда!
Да только проговорил, глина под его ногами как жидкая стала. По колено в ней парень увяз, даже сделать ничего не успел. И враз она затвердела, как лепёшка слобня на солнце. А следом, ну как из воздуха, фонарь в темноте появился жёлтый. А за ним второй, третий. И вот уже вся эта плешь лесная фонарями окружена. Хохот раздался, свист страшный. И сквозь глину ту начал рак огромный выбираться. На спине его раковина с хату добротную размером. Вылез, клешнями щёлкает, глазами крутит.
- Что ж ты такой глупый? Сам на смерть пришёл. А мог бы жить себе. – раздался голос из утробы рака.
- Да кто же тебе, дядя, сказал такое, что я помирать собираюсь? За невестой я пришёл. – говорит Эллакан. – Ты мне отдай её, и мирно живи себе дальше. Если, конечно, в суп мужикам деревенским попасть не хочешь. Я-то мясо раков не ем, мне больше оленина нравится. Но они не побрезгуют.
- Что? – расхохотался голос из утробы рака. – Да ты хоть знаешь, перед кем ты рот свой открыл, вымесок? Ты хоть знаешь, на чью землю ты ступил? Да я тут с тех самых пор, как дед этой девицы ещё в одной рубахе детской бегал и под ноги себе мочился.
- Ну и что? Все мы под ноги себе в детстве гадим. Потом умнеем. Правда, жаль умнеем не все. Но, к делу то, это отношения никакого не имеет. Давай, дядя, не задерживай. Веди сюда Собину. Пущай собирается. Дорога дальняя, а мне ещё завтра отцу помогать дрова складывать.
Хоть раки не умеют удивляться лицом своим пучеглазым, но тут мужик в кустах притаившийся явно приметил удивление на роже чудовища. Такой наглости не ожидал он.
- Да как ты со мной разговариваешь? Ах ты, ёндин сын! – закричал рак, клешнёй парня щёлкнул и из глины вырвал. – Да знаешь ли ты, что девку мне эту пообещал её прадед за то, что сына его я спас. Договор строгий. Как девка в роду родится, как восемнадцать ей подойдёт, так моя она! За язык я его не тянул.
- Ну, так с прадеда её и спрашивай. А она тебе себя не обещала. Нечего тут своими культями размахивать! – пробубнил Эллакан. Повернулся как то чуток, вроде неудобно ему было. Хрустнуло чего-то и клешня треснула. Сквозь трещину полилось чего-то там. Рак парня и выпустил.
- Да как ты смеешь! – раздался голос из утробы рака. – Откуда ты такой взялся? Не жди теперь смерти лёгкой и быстрой.
- Эх, дядя. Хотел я с тобой по-доброму, как с равным. Но не понимаешь ты по-доброму. Так ещё и матушку мою оскорбил. Для уважаемого себя человека это последнее дело родителей приплетать. Ну, тогда и ты, рыло пучеглазое, не обижайся. – шмыгнул парень в сторону от удара клешни увернувшись, подпрыгнул, за глаза чудище схватил. Двумя ногами в рожу страшную упёрся, рванул, да с теми глазами в руках на землю и полетел.
Запищал, засвистел рак так, что птицы по всему лесу в небо ночное сорвались и друг на друга натыкаться начали в темноте. Волки, что охотились неподалёку на семью кабанов, решили голодными спать лечь и хвосты поджав восвояси побежали. А мужик тот, что в кустах сидел и наблюдал, бабушку свою упокоённую перед глазами на миг увидал. Подумал уж, что за ним пришла.
Катается рак по глине, клешнями размахивает. А Эллакан выжидает момента. А как момент настаёт, то одну лапу оторвёт, то другую. То там ножом в щель панциря воткнёт, то тут. А то и вовсе, руками подцепит, и кусок панциря вырвет. А потом ещё этим куском в брешь и засадит. Ну, понятное дело и сам огребать не забывает. То с одной стороны прилетит, то с другой.
Выдохлось чудовище, на брюхо упало. Валяется чуть живое, попискивает. Смотрит мужик из кустов, и шелохнуться боится. А на плеши этой глиняной всё что-то происходит. На две половины раскрылась раковина, что на спине у чудища была, а там в путах странных, что на слизь похожи, девка нагая. А рядом с ней мужик какой-то. Синий, гадкий. Глаза блюдцами черными вращаются, усы как у сома старого свисают, морда жабья. Ноги как хвосты змеиные сами собой мотаются.
- Ну, всё. Разозлил ты меня. - говорит тварь эта. - Теперь не жди лёгкой смерти.
- Слышь ты, пузырь надутый. – отвечает Эллакан. – Ты уж повторяешься. Уже обещал.
- Я не пузырь! Я Сушняк! – заревела тварь.
- Сушняк, говоришь. А мне всё едино. Будь ты хоть царь мигрирующих губок. Хотя, куда тебе, тот пострашнее будет раза в четыре.
Взбесился от таких слов сушняк тот и на парня кинулся. Ногами-хвостами своими, как плетями охаживает. Руками, что втрое вытягиваются, удары наносит, когтями раны глубокие оставляет. Усами, как удавкой шею парню затянуть пытается. А где повезёт, так ещё и слюной плюнет, что на глину падает и шипит. Да только и Эллакан, как говорится, не из яйца вылупился. У него нож в руке острый не только для того, чтоб на коре древесной слова срамные ковырять. Быстро Сушняка этого без усов оставил. На одной руке когти ему пообломал. А потом ещё и умудрился одной ногой на ногу Сушняку этому прочно встать. А вторую ногу рукой схватил. Да своей ногой свободной по хозяйству ему раза четыре так добротно приложил, что скорлупки затрещали.
И вроде понятно уже было, что не устоять против пацана убогому этому, да вот удачно плюнул, прям в лицо ему. Зашипела слюна и парень за глаза схватившись, выпустил юродивого. Встал тот победителем, хохочет.
- Ну, и что я говорил? – надрывается от смеха Сушняк. На ногах своих змеиных вытянулся и на парня изрезанного, окровавленного сверху надменно глазами чёрными таращит. – Теперь долго тебя буду сушить. Мне тебя такого здорового, да девке твоей, зим на сто точно хватит. Буду лакомиться и днём и ночью.
Подошёл и пасть зубастую раскрыв, собрался в голову парня укусить. Да только тот руки от лица убрал и глазами, что углями жёлтыми в темноте светили, как у живоеда обезумевшего, в глаза Сушняку и посмотрел. Замер тот, вроде и вовсе забыл, чего делать собирался. Тут нож ему в глотку и вошёл, по самую рукоять.
- Да кто же ты таков? Кто тебя породил на свет такого? – прохрипел умирающий Сушняк.
- Матушка с батюшкой заделали. Батюшка мой охотник, добрейшей души человек. А матушка моя, Мрак серый. Так что, сын Мрака я. – ответил Эллакан и, рванув нож в сторону, отсёк голову и прекратил страдания умирающего.
Зорька красная деревню окрасила. А мужики ещё не ложились. Собираются в поход, готовятся. Смотрят, а на дороге пыль столбом. Телеги подкатывают с бубенцами, а в одной из них жених с друзьями своими. Все весёлые, хмельные. Жених тот, ростом как заяц, зато напыщенный как индюк. Как узнал жених, что обещанную ему невесту украли, так и друзей своих пьяных подтянул. А те кричат, свистят. Все храбрецы, один другого храбрее. Каждый заверяет, что сам лично обидчика порвёт, мол, остальным даже и соваться в драку не стоит.
Уже выходить собрались, а тут мужик по дороге бежит запыхавшийся. Воздух глотает, пить просит. Дали ему мутной, он как воду залпом проглотил и не занюхал. Давай рассказывать, что в лесу было, да какое там чудище жило. Рассказал, как Эллакан чудище то задавил, да как Сабину спас. И что сейчас они в деревню идут.
Да только договорил, и правда. На дороге Эллакан с Собиной показались. Как великана такого друзья жениха увидали, так что-то и начали соглашаться друг с другом, мол, действительно, чего всем разом возиться. Уж так и быть, уступаю драку. А бабы мужикам глаза прикрывать начали, оттого, что Собина в том, в чём мать в свет принесла. Да и сами, как ближе те подошли, глаза стыдливо прятать начали. Портки меховые у Эллакана в клочья рваные, из них хозяйство выглядывает, да с большим любопытство людей осматривает.
Няньки выбежали, девку дрожащую одеялом укутали и в хату увели. Жених же, гордо голову поднял, навстречу идёт. Пытается спасителю невесты своей в глаза смотреть, да только роста его хватает только на то, чтоб в пуп ему дышать.
- Молодец! – говорит жених. – Хорошую службу сослужил. Проси чего хочешь! Могу тебе денег дать, год работать не придётся. А хочешь, поехали со мной. Мне такие молодцы пригодятся всегда.
- Ну, раз что хочу, могу попросить. – отвечает Эллакан. – Так вот, уговори Велигу, чтоб дочь свою за меня отдал. Я то, конечно, и без его разрешения мог бы разобраться, да только отец меня учил, что родителей жены также уважать надо, как и собственных.
- Кхм. – жених почесал нос. – Вот что, ты ещё молод. Сколько тебе лет, говоришь?
- Да не говорил я. Тринадцать уже. Пора мне уже о семье думать.
Жених поперхнулся. Округлив глаза он ещё раз осмотрел парня с ног до головы. С недоумением посмотрел ему в глаза, надменно, снизу вверх, приподнявшись на носках своих дорогих сапог, отчего те противно заскрипели.
- Ну а чего? Там, откуда мой отец родом, мужики рано семьёй обзаводятся. Да и жёны у всех, как правило, старше всегда. Кто же знает, как оно завтра сложится. Чего за зря время терять. – пояснил парень купеческому сыну.
Жених смутился. Сделав несколько шагов назад, он ещё раз почесал нос. Оглянувшись по сторонам, он подал знак другу и тот принёс бутыль.
- Решено. Будь по-твоему. Давай выпьем за то, что бы семья ваша была крепкой! – рассмеялся жених и протянул парню бутыль, пояснив, что традиция тут такая, местная. Негоже нарушать.
- Ну, раз традиция. – парень взял в руку бутыль. – Нарушать нельзя. У нас говорят, в чужую хату со своими пирогами не ходят. – сделав несколько глотков он протянул бутыль жениху, и только успев разжать пальцы, почувствовал как проваливается в странный сон. Всё вокруг завертелось, земля сама собой поднялась, встала стеной перед ним и сильно ударила.
Шестеро мужиков с трудом затащили парня в хлев и заперли. А жених пояснил, что проснётся великан не раньше завтрашнего вечера. Тогда и надо его просто отпустить, да отдать кошель с серебром. Всё же, заслужил парень. Ну, а к тому времени увезёт он уже Собину далеко. Велига согласился с сыном купца и пообещал так и сделать.
К полудню время подходило, а в хлеву удары послышались в дверь дубовую. Да такие, что навесы кованые затрещали.
- А ну открывай, рожа облудлая! Не то выйду, как жабу через соломинку надую! – кричит Эллакан и в двери колотит. Да только жених успокаивает. Говорит, что даже если и проснулся, то силы не скоро к нему возвратятся. Но, на всякий случай велел мясника поторопиться и быстрее невесту в дорогу собрать.
И уже вещи погрузили. Невесту ждали, чтоб выезжать. Да с той стороны ворот кто-то раза три постучал кулаком. Ворота и упали. Кто на дворе был, аж присели. Стоит за воротами Баско. Огромный, как гора. По сравнению с ним сынок его, что жук малой.
- Здравствуйте. – говорит Баско. – Сказали мне, пацан мой тут у вас в гостях задержался. А я его дома жду. Дрова не собраны. Где он?
Услышал голос отца Эллакан. Позвал. Баско по-хозяйски подошёл, да дверь с навесами, вместе с косяком и дёрнул. Сыну подзатыльник отвесил за то, что по гостям шныряет, а дома конь не валялся. Да только сын уходить не спешит. Объяснил, что вот тот господин в дорогих сапогах пообещал, что Собину ему уступит.
- Ну, раз пообещал, знать человек благородный. Не станет же он обманывать. Вон, у него и сапоги какие красивые. У твоей бабки похожие были. Только на несколько размеров больше. Ну? Где вещи её? Где сама?
- Да вот. - отвечает купеческий сын. - Вот вещи, тут. На телеге. Собрали уже. А сама она в хате, сейчас выйдет.
- Хороший ты мужик. Жаль, мелкий как мышка. Ну, зато у тебя душа большая и сердце доброе. И вещи собрали, и невесту подготовили. Ну, раз такое дело, вы на свадьбу приезжайте. Думаю, дня через три уже и подготовим. Хутор на окраине, что люди стороной обходят. На мельне спросишь, что по дороге, там покажут. – сказал Баско и поправил вещи, что на телеге были сложены, чтоб не упали. А тут Собина вышла. На телегу её Эллакан усадил, да за ворота и выехали. А те, кто на дворе остался, так ещё долго стояли с открытыми ртами.
А спустя три дня и свадьба была. Только вот, не все туда решились ехать. А кто был, поговаривают, что странности там творились. Среди гостей странные какое-то попадались. У кого глаза светились в темноте, а кто и вовсе, вроде как из воздуха появлялся, да так же из виду и пропадал. Но, там выпито столько было, что спьяну и не такое померещится. Хотя вот, говорил мне брат, что мужика знает, у которого сын рыбачил с дядькой одним, чья дочь замуж вышла за кузнеца. Так вот, у кузнеца мать на той свадьбе гуляла и говорила, что так всё и было.
Для тех, кто на канале впервые. Содержание канала можно найти в Путеводителе по Чёрному лесу.
Если про Серый мрак не читали ещё, так сказки эти связанные между собой.
Заходите в ЧАТ. Так вы будете своевременно узнавать о новых публикациях.
Большое Вам спасибо за комментарии, лайки и потраченное время.