Нинка совсем обессилела, раскинула ватные руки и ноги в стороны, и уже не рычала, даже не стонала, мычала только. Опухший язык не помещался во рту, она облизывала губы, а потом кусала их с силой, и кровь сочилась - странная, жидкая, светлая. Луша совсем выбилась из сил, пытаясь заставить Нинку хоть что-то делать, помочь дитю, тyжитьcя, но та обмякала куклой, равнодушно смотрела в потолок и все кусала, кусала свой язык, уже и так похожий на подушку.
-Сейчас, милая. Сейчас. Вспомогну тебе. Средства - то нет у меня, давно не правлю народец-то хилый наш, позабыл-позабросил работу свою, после того, как с мамкой-то твоей приключилась беда та. А вишь, опять призвали, давай, дед, работай. Вспомни, как умел, колдун старый.
Под дедово бормотанье Луша впала в какой-то транс, и одновременно почувствовала прилив сил. Все изменилось вокруг, прояснилось, вещи приобрели остроту и резкость линий, тусклый свет - яркость, даже воздух завибрировал особо - как будто упругие, горячие его потоки пружинили и толкали её тело, вливая в него мощь и уверенность.
Луша легко приподняла обмякшее тело Нинки, согнула ей ноги, уперла её спиной в стену, полусидя, оглянулась на деда и вздрогнула. Сзади неё стоял не больной, осунувшийся после больницы старик, дед вырос, как будто в два раза, длинные волосы потемнели, развевались, их относил назад поток воздуха, а глаза стали острыми, чёрными, молодыми. Он навис над Нинкой, ссутулив широкие плечи, руки вытянул вперёд и стал похож на огромного коршуна - страшного, опасного, безжалостного. Когда-то давно, или, может, во сне, Луша видела эту картину, но её память вычеркнула это навсегда, оберегая и охраняя. А сейчас вдруг выкинула на поверхность, так море выбрасывает ценности - неожиданно, непредсказуемо...
-Держи ей голову. Вперёд наклон, чтоб не задохнулась, да только шею не сломай.
Дед всем телом наклонился над Нинкой, положил обе руки ей на живот, и, то ли заклекотал, то ли зарычал, начал быстро говорить короткие, отрывистые слова на незнакомом языке, потом звуки стали утробными, гортанными, а тело Нинки начало сотрясаться, выталкивать из себя то, что причиняло ей такие муки. Лушу тоже начало колотить, но не от страха, а от возбуждения и восторга чего-то неизвестного ей, непознанного. И вдруг.... Все стихло. Нинку ещё раз скрутило в дикой судороге, дед подхватил младенца, кивнул Луше на пуповину - режь.
И уже, прикрыв бьющуюся от озноба Нинку одеялом, она обернулась у деду. Тот сидел на лавке, потеряно держал ребёнка на коленях - дитё не дышало.
-Нет, девочка, не старайся. Не судьба ему. Ангелом будет.
И тут Луша вдруг поняла, что ей надо делать. Откуда в ней взялись эти силы, эти знания - одному Богу известно, но она подскочила к Нинке, схватила её за плечи, затрясла бешено, так что у той болталась голова, как тряпочная, летели слюни, но, зато, как только Луша отпустила ее плечи , взгляд у бабы вдруг стал осмысленным, понимающим.
-На колени. Слышишь? На колени, к окну. Быстрее, дура, поздно будет.
Луше вдруг показалось, что она тоже начала расти, как только что - дед, её руки превратились крылья, а голос в клекот. Нинка совершенно пришла в себя, испуганно сжалась, поползла на карачках к окну, встала на колени, уперлась лбом в грязный подоконник.
-Руки к небу. Не стой. Прощенья проси. За все зло, за злобу свою, которая тебя выжгла изнутри, за беды, которые ты натворила, за несчастья, что людям принесла. За все проси. Кайся.
Нинка протянула руки к небу, как сомнамбула, в глаза её опрокинулись уже начинающие выступать звезды, и она завыла-запричитала, тоненьким ломким голосом, выплевывала имена - Лушино, Колькино, Андреево, ещё какие - то и разные слова, которые невозможно было разобрать. А потом вдруг стихла, упала на бок, скрутилась в комок, закрыла глаза. И в этот момент. У Луши за спиной даже не заплакал, замяукал жалобно ребёнок.
-Мальчонка у неё. Глянь, Лукерья. Ожил. На мать похож, вылитый.
Луша устало обернулась - на лавке сидел уже не огромный, чёрный колдун, а слабый, сутулый дед, с таким лицом, как будто его выпили. Он старательно укутывал в платок щекастого бутуза. И улыбался. А в дверь уже входили - Колька, испуганный фельдшер, Наденка и Маринка. А Нинка сидела на полу у окна, выпрямив худые, как палки, ноги, тянула руки к сыну, а глаза у нее были огромные, бездонные, сияющие.
...
Луша провожала Марину с дедом до дома, по пути они встретили Андрея и шли все вместе, шли тихонько, никуда не спешили, а над ними шевелили лучами-щупальцами огромные, мохнатые звезды.
-Вот я и говорю, Лукерьюшка, не ошибся я в тебе. Сила в тебе есть великая, добрая, ангельская. Ты её не понимаешь, но она сама справится, она и так ведёт тебя по нужному пути. Я тебя сразу узнал.
-Как узнал? Вы о чем, дедушка?
Луша с дедом шли чуть впереди, говорили тихонько, Маринка о чем - то щебетала Андрею, и они их не слушали.
-Ты, девочка, про серёжку чего не спрашиваешь? Ужель не интересно тебе?
-Так что спрашивать? Захочешь, сам скажешь. А коль нет, так хоть обспрашивайся, разве скажешь?
-Вот - вот... И я о том. Кровь, её не спрячешь, хоть юродивой её назови, хоть королевой. Кровь... Ты, вот что, Луша. Приходи ка завтра к нам. Посидим, чайку изопьем. Да и поговорим. Придёшь?
-Прийду, спасибо. Часам в двенадцати. Обязательно.
Если пройти по голубой ссылке, то можно поддержать и поблагодарить автора, подвигнув его на издание печатных версий книг.
Электронную версию моей повести (все три тома) можно прочитать на сайте Литрес