Весенний лет гусей над таймырской тундрой завораживающее зрелище. В хорошую погоду, то у самого горизонта, то ближе хорошо видно как тянутся на север табуны черных птиц. В первых числах июня гуси появляются и в окрестностях Диксона. Территория их гнездования простирается от Енисейского залива до речки Пясина. Вот на них и открывается гусиная охота в Диксоне. Вечером в первую пятницу июня из поселка, извините за сравнение, как тараканы от дихлофоса разбегаются по тундре вездеходы. В каждом по 7-10 мужиков с ружьями. Это две-три группы. У каждой группы свои угодья и свои охотничьи домики — утепленные сараи с печкой, как правило на тракторных санях. Домик по местному наречию назывался балок.
Из Диксона две дороги: на север и на юг. На север — по заснеженной тундре, на юг — по льду Карского моря. На той и другой есть точки, которые пересекать нельзя без исполнения особого ритуала.
Каждый вездеход глохнет именно в указанных точках. Все выбираются из него с кружками и одной бутылкой водки. Бутылку разливают по кружкам. Одну на всех и не иначе! Затем ее пустую расстреливают влет. Расстреляли? Все, ритуал исполнен, сезон открыт.
Первая группа доставлена. Выгрузилась. Выставляет бутылку. Тут уже разливают по желанию. Пьют не до дна. Отъезжающие выплескают из кружек на угол балка, а остающиеся — на гусеницы вездехода. На удачу.
Затопили балок, разложили амуницию. Пошли копать скрадки. Места для них определяются годами. Копаешь яму, делаешь с южной стороны бруствер и засыпаешь его свежим снегом. Выставляешь фанерные профиля гусей. Следы тоже присыпаешь снегом.
Все. Можно возвращаться в балок, где оставшийся дневальный, наверное, уже накрыл стол.
Первые два дня мела пурга. На третий день стихла, но южный ветер гонит по тундре поземку. Сижу в скрадке – над головой бледно-голубое ясное небо, яркое солнце над горизонтом, а по поверхности земли вдоль отшлифованных за долгую полярную зиму сугробов несутся снежные космы, смазывая очертания дальних каменных гряд и холмов. Все бы ничего… Но сидеть приходится лицом к югу, откуда налетают гуси, и жесткий крупитчатый снег с бруствера скрадка летит прямо в лицо. Студит нос и щеки, залепляет глаза. Темные очки спасают от солнечного света и слепящего снега. Но защитить от поземки они не могут. Приходится все время стоять. Отвернешься или спрячешься в скрадке, а гуси вдруг налетят… В общем не второй отпуск, а сплошная маета.
Двое друзей ушли в балок готовить ужин. Я остался. Беда еще в том, что в этом году отпустили с работы только на один день. Два выходных прошло впустую, сегодня третий. Вечером придет вездеход, привезет еще двоих счастливчиков, а меня горемыку увезет в поселок.
Далеко, где-то вдоль берега моря или над прибрежными островами тянутся к северу косяки гусей. Но, надеяться и ждать, что какая-нибудь стая отвернет в мою сторону, напрасное занятие. Летят высоко. Пролетные.
Последний неудачный день заканчивается. Надо собираться. Ружье, Спустив курок, прислонил ружье к стенке скрадка. Складываю сиденье, термос в рюкзак… Краем глаза или каким-то охотничьим чувством ощущаю движение слева. Песец чтоли в гости наведался? Поворачиваю голову… Три серых гуся заходят на профиля. Осторожно беру ружье и взвожу курок.
Парочка и третий чуть дальше сбоку летят низко и прямо на меня.
Вскакивать перед ними, чтобы как в тире расстрелять зависшую в испуге птицу, уже поздно. Стрелять « в лоб » бесполезно. Дробь от такого выстрела скользит по оперению, не принося птице вреда. Вероятность того, что какая-то дробинка перебьет крыло очень мала. Надо ждать посадки или стрелять вслед.
Три большие птицы неспешно плывут над снежной целиной на высоте трех-четырех метров. Плавные движения огромных крыльев свидетельствуют скорее о спокойствии птиц, чем об усталости. Черные на фоне ослепительно белого снега с медленными взмахами широких могучих крыльев, они кажутся величественными сказочными драконами, парящими в белом безмолвии.
Завороженный фантастической картиной чуть приподнимаюсь, наблюдая за птицами. Видимо, солнечный луч, блеснувший на очках, или неловкое движение, встревожили птиц. Летящий за парой гусь-одиночка качнулся на крыло и ушел вправо. Его уже не достать.
Пара, отклонившись в другую сторону, прибавила в скорости, пытаясь облететь скрадок слева. Уйти дальше ей мешал крутой склон гряды. Затаив дыхание, выцеливаю добычу, чтобы одним выстрелом сбоку зацепить обоих. Секунда, другая… И показалось (наверняка, показалось, ибо такого, как говорят орнитологи, не бывает никогда), что одна из птиц, судя по размерам гусак, повернул и несколькими сильными взмахами крыльев приблизился к скрадку. Черный силуэт заслонил собой подругу и, показалось, даже половину горизонта. Огромная птица летит настолько близко, что, кажется, еще секунда и ударом крыла выбьет ружье из рук. Вижу каждое перышко на пестрой груди и черную бусинку глаза на его чуть повернутой к охотнику голове. Обреченность и в тоже время надежда, что его маневр не окажется напрасным, читаю во взгляде.
« Пусть. Будет. Так », - подвожу итог противоборства с птицей и плавно жму спусковой крючок... Сухой щелчок осечки эхом ухнул в груди, пустотой сорвавшись вниз и тугой волной ударив в голову. В недоумении опускаю ружье и вижу, как гусыня скрывается за поворотом, а гусак, описав дугу, догоняет ее, усиленно работая крыльями. Я мог бы снять его следующим выстрелом. Но… тогда не осталась бы в памяти картина величаво плывущих над ослепительно белой тундрой прекрасных птиц, похожих на двух черных сказочных драконов.
Чудес на свете не бывает. А иногда, все-таки, их хочется. Взвожу курок, поднимаю ствол вверх и жму на спусковой крючок. Грохнуло так…
«Безумству храбрых поем мы песню».