Каждый раз, когда из жизни выхватываешь какую-то отдельную струю - рабочую, баскетбольную, семейную, жизнь компании и общение с друзьями и подругами, спортивную, и выстраиваешь их в ряд, то кажется, что эта струя была основной, а все остальное было боковым ручьем, где вода текла медленно, и тот ручей курица в брод переходила.
Если вспоминать рабочую жизнь в советские времена, ничего хорошего не лезет в голову. Работали не столько ради заработка, сколько отбывали повинность. Все упиралось в квартальные и годовые планы. Причем, работа делалась, начиная с того дня, когда уже надо было ее сдавать. Отчеты подписывались у начальства всегда задним числом, так как срок сдачи их обычно уже давно истек. Удивляешься теперь количеству идиотов в популяции, которых было всегда достаточно, чтобы заполнить все свободные начальственные вакансии, от самых маленьких и выше, включая профком и партком. Самые яркие воспоминания – поездки на сельхозработы. Еще вспоминаются политинформации. Я сам руководил в районе одним из направлений в этой области. После одной из прочитанных лекций в отделе, мне предложили вступить в партию. После другой, два сотрудника КГБ в райкоме долго допрашивали меня, откуда я такой взялся… Отдушиной были командировки. В них ты откровенно выпадал из системы со строгой иерархией, и нужно было выполнить задание, в одиночку, в тылу врага. Помнится, я поставил местный рекорд на все времена. Я слетал в Туймазы (самолет до Уфы и еще 120 км от Уфы) и подписал там важную бумагу за одни календарные сутки. Слава богу, все это кончилось в 90-тых, когда началась настоящая жизнь (у многих на грани выживания). Но это уже другая песня.
Если выстраивать в ряд семейные радости, то кажется, что они могут заполнить всю жизнь, не оставив места для других огорчений. Так как жены подбирались по принципу спортивной злости, то бои на семейном ринге шли постоянно, с переменным успехом, и отличались, порой, крайней ожесточенностью. И, в конце концов, какой-нибудь из сторон это надоедало, и секундант выбрасывал белое полотенце.
Если вспоминать спортивную жизнь, то покажется, что жизнь прошла в спортивном зале, на лыжне, на стадионе, на корте, в бассейне, в седле велосипеда, на горной тропе под рюкзаком в 25 кг , а остальное представляло собой лишь пополнение запаса килокалорий, восстановление сил легким массажем, безалкогольными напитками и сном.
Если вспоминать друзей и подруг….. Стоп, эдак , мы никогда не вырулим из леса. Сегодня у нас другая тема.
Однажды, я задумался, каковы же самые яркие воспоминания в жизни, что будет мерещится на краю обрыва, в последний миг жизни. И понял, что самые сочные картины пришли из путешествий по удивительным местам с удивительными, с удивительными людьми и удивительными приключениями. Количество походов в своей жизни я сосчитать не в состоянии. Два десятка весенних речек Ленобласти на байдарках, Карпаты, Кавказ, Тянь-Шань, Памир, Алтай, десяток сплавов на плотах по бурным речкам в Сибири, подходы к верховьям рек через безымянные перевалы, поход на лодке по Даугаве, всего один, и потому особенно памятный, зимний поход на лыжах по Кольскому, несчетное количество велосипедных походов сначала по своему отечеству, а затем по Европе. Если выстроить их в ряд, то покажется, что вся жизнь - это один непрерывный поход, школа жизни и выживания, порой, в экстремальных условиях, которые с обычной жизнью категорически не смешивались. И вот остались навсегда в памяти изумительной красоты ущелья Памира, перевальные цирки с ледниками, из которых, кажется, нет выхода, купание в горных озерах Фанских гор, Енисей, Катунь, прибайкальская Ока, мелкая якутская речушка Тимптон стоком с Неву, бешенный Алаш и т.д.
Это, так сказать, статика. А вот и динамика - плот входит в струю, проваливается в порог и натыкается на подводный валун, сбрасывая с плота половину его обитателей в бурлящий поток. Или вот такой уютный и дружелюбный Кавказ и мы на велосипедах. После жаркого дня вдруг резко темнеет и на нас обрушивается метель. Наша жизнь в опасности. Мы бросаем велосипеды и мчимся под гору широкими прыжками к виднеющейся внизу кошаре, а все вокруг мгновенно становится белым. А вот Венеция. Тропическая жара в каменных джунглях, туалет один на весь города и не найти туда дороги, кусочки пиццы по два евро. А немыслимая красота города кажется издевательством над твоей линялой шкурой.
Мой студенческий приятель Миша Майданюк, пройдя со мной пару походов, понял, что это его стезя, и организовал в Москве крепко спаянную компанию туристов. В тот год курс был взят на Катунь, одну из самых сложных рек, высшей категории сложности. Пригласил Миша и меня. Я согласился. Поход на халяву, все уже за тебя решено - и маршрут, и раскладка, и состав. Итак начинаем.
Катунь.
Если вы посмотрите на Мишу сзади, когда он получает миску с похлебкой, то увидите мощный разворот плеч, плохо скрытый изрядно полинявшей от пота рубашкой, и приличные еще техасы. Он может показаться щеголем по сравнению, к примеру, с Марковым, у которого полуоторванный рукав рубашки свисает до локтя. Но впечатление это кажущееся. Когда Миша садится на землю, то шансы уравниваются полностью: над миской громоздятся голые колени, обе штанины покорно лежат на земле. Впрочем, эка диковинка, малость изорвались, обросли, изголодались, зато уже кончаем строить второй плот. Первый потеряли. Хоть и не иголка, но как-то засуетились, руки задрожали, выронили и не нашли.
Впереди еще длинная дорогая, так что позвольте представить наших героев. Миша – руководитель с железной хваткой. У него самый тяжелый рюкзак, он первый лезет в воду, хватается за самый толстый конец бревна. Кричит «подъем», «отгребайся» и т.д.
Эдик Бодров, в миру ответственный товарищ со значительным окладом, лет тридцати шести. Самоуглублен и интеллигентен (после стакана крепкого начинает читать стихи). Ходит во все походы, какие попадаются под ногу, имеет детей и жену. Туристская профессия – человек с ружьем.
Игорь Шарапанов. Похож на мефистофеля профилем и реденькой бородкой. Жена филолог, в связи с чем склонен к словесным вывертам ( к примеру, не скажет «облако», но «еблако»). Хил и худ. Туристская специализация и городское хобби – кулинария. Более узкая специализация – венгерская кухня. Блюда порой насчитывают до тридцати компонентов, часть из которых выписывает из-за границы. Печет на костре прекрасный белый хлеб. В прочих делах слабее.
Юра, 32 двух лет. Слегка оплыл душой и телом. Темпераменту вялого. На порогах предпочитает сидеть на берегу. Ничего определенного или привлекающего ни в интонациях, ни в словах, ни в жестах нет. В миру и. о. зам. лаб.
Коля Виноградов, 25. Глуп как тетерев и весьма активен. Петушится по любому поводу и сверх не надежен. Студент первого курса заочного отделения бог-весть какого техникума. Одно слово – дурак.
Наш первый плот застрял в пороге «щеки» в самом узком месте, сделав, по мнению Миши, Катунь в этом сезоне непроходимой. Сейчас заканчиваем второй плот, но запасы продуктов на излете, так как на такой случай раскладка не была рассчитана. Уже едим кедровок, зеленые щи, сами печем хлеб.
Задача сегодняшнего дня – волевым усилием спустить плот на воду и проплыть до пасеки. Уже вечер. Предполагалось сначала всем погрузиться, и лишь затем отплывать. Но как-то не получилось. Сначала уперлись ногами. Затем стали кричать –«Эх, ты, Коля, лопух, штаны погрузил, а рубашку на берегу бросил». Оттолкнулись и поплыли, а Коле указания – «Беги теперь вон за тот поворот».
Только двинулись, наскочили на мель. Вдалеке, в лучах заката, купалась пасека, Коля в трусах бежал за поворот, а мы в боковом русле копали канал по нашу осадку. Затем нас занесло по деревья из-за плохо обтесанных гребей, которые пересчитали нам ребра. Бодров впопыхах стрелял в селезня, но это уже не могло отнять у нас главного – мы достигли пасеки.
Пасека представляла собой убогое зрелище. Большой дом еще три года тому назад сожгли по пьянке, и вся семья - муж, жена, бабка и многочисленные гости, ютились в маленьком домике – бывшей бане. Кроме того, на берегу ручья располагались омшанник, банька, сарай, погреб и баз. Из живности же обнаружились лошадь, корова, два теленка, десяток кур, несущих голубиные яйца и два гуся с выводками, которых режут на закуску в большие праздники. Хозяин – мужичок лет сорока. Его жена, Марина, женщина неопределенного возраста, одетая в забывший, в каком веке его пошили, пиджачок и юбку, все разных оттенков серого. В общем, все были одеты по-таежному. Любой свежий и яркий цвет, сразу же пришел бы в непримиримое противоречие с убогостью лиц, одежды, вида двух маленьких комнатушек и грязью. Пришлось бы, чего доброго, строить новый дом, или хотя бы мыть стаканы. Единственный человек в этой семье, способный на критическую оценку окружающего, это бабка 72 лет. Чего на пасеке не было совсем, так это меда. Прошлый год был дождливым, и пчелы собрали т.н. «падевый» мед, который сами не могли есть. Почти все пчелиные семьи погибли, хотя зимой вертолетом для них специально забрасывали сахар. Где-то хозяева прошляпили, по пьянке. Огромное количество рамок с медом и погибшими пчелами ни на что другое не годились, как на медовуху. Как раз перед нашим приходом бабка нагнала несколько ведер самогона, на запах которого съехались с окрестных мест любители выпить.
Обалдевшие от возможности есть от пуза, мы нажрались до колик, но продолжали нести вахту за столом. Пока остальные щурились на медовуху, мы с Мишей, как абсолютные трезвенники, обнаружили большую кастрюлю простокваши. Когда кастрюля была нами прикончена, я почувствовал, что не могу вздохнуть. Осторожно встал и мелкими шажками вышел во двор. Столь же осторожно добравшись до баньки, где еще засветло выбрал и застелил себе местечко, я с большими предосторожностями принял горизонтальное положение и мгновенно провалился. В середине ночи прибежал Миша и внятно матерясь, лег рядом. По его рассказам выходило, что все, кроме него, пропустили по стаканчику-другому (местные по пять-десять) и легли на полу. Мишу спасла лишь случайность – ползший через всех поблевать на свободе Юра, промахнулся на два дюйма.
Среди гостей особенно усердствовал на предмет медовухи Ваня, парень двадцати трех лет, здоровенной комплекции, но с явным признаками распада личности. Даже будучи трезвым, он ворочал языком как лопатой. Сколько он выпил с вечера, сказать трудно, но утром, для опохмелки, выпил залпом два полных стакана. После этого взял топор, сел на лошадь и поехал за реку вырубить пару кольев. Переехав через речку, почувствовал, что невмоготу, свалился с лошади, отполз под елку и спал до полудня. Когда проспался, то достало сил снова сесть на лошадь и приехать обратно. Но до кровати не дошел, упал поперек избы и так спал до вечера. Вечером поднял голову, обвел всех мутным взглядом, выпил залпом еще пару стаканов, дополз до кровати и спал до утра. Утром опохмелился и т.д.
Несколько, по иному, смотрелся чабан Федя. Раньше он был механизатором, но заболел. Начались головные боли, стал глохнуть, вероятно, от отравления выхлопными газами. Врачи посоветовали переменить профессию, и он подался в чабаны. Теперь здоров, может пить два дня подряд, не просыхая, и хоть бы что. Все-таки водка не самая вредная штука на белом свете.
Отдыхали на пасеке два дня. Сгребали сено. Истопили баньку. Из парной в речку и обратно (вода в речке 8 градусов) – неземное удовольствие. По пять раз на дню садились за стол, да еще в дорогу дали ведро молока и сахару. Не взяли ни копейки. Конечно, американский фермер из подобной ситуации выжал бы много больше, но оценив дневку, мы пришли к выводу, что русский образ жизни имеет свои преимущества. Мне все таки показалось, что в этом удивительном гостеприимстве проявляются не столько характеры, сколько закон тайги, и распространяется этот закон далеко не на всех. Сами хозяева живут недружно, ругаются между собой, третируют бабку. При нас приехали два чабана с малышами, отец которых только что застрелился. Того обвинили в каком-то споре, что он украл 18 овец. Не очень дружно живет хозяин Паша и с соседями. Одного из них он с утра и до обеда материл за то, что тот не дал ему косилку. «Сам бандит и отец его был бандитом. Косилку эту он из Китая вывез, а сам оттуда в нательном белье бежал, не то его бы там пристукнули. Сам-то он шибко много китайцев порезал».
Истинную причину вражды мы поняли несколько позже. Хозяин третьей пасеки, на которой мы остановились, выпив в нашу честь вполне в меру, втолковывал – «Люблю выпить с хорошими людьми, тихо, спокойно. Не то, что эта шелупонь-чабаны. Никогда меры не знают - или под стол валятся или за нож хватаются. Вот они и съезжаются к Паше, который всегда пьян как свинья». Водораздел между пасеками проходил по меже, где с одной стороны было «в меру», а с другой «не в меру». Что на второй пасеке не пьют, было видно с первого взгляда. Пасека не была видна с реки, поэтому мы сперва увидели бегущую за нами по берегу собаку. Чуть отставая от нее, бежал человек, и так махал руками, как будто кто-то утонул. Оказалось, что до нас на этой пасеке паслись 12 человек туристов из Куйбышева. От них хозяин знал, что мы должны были вот-вот подъехать и ждал нас. Меню, которое нам сходу было предложено, затмевало разум. Свежая уха из хариуса, бидон кваса, мед в неограниченном количестве, бидон сливок, который качался в ручье на предмет масла, яичница на пять яиц каждому, и, в довершение, совершенно трезвые хозяева, пьющие, как они особо подчеркивали, только по праздникам, вечерняя баня и т.д. Из разговора выяснилось, что хозяева переписываются с плотогонами из Перми, которые были мне знакомы, так как плыли по Оке сибирской два года тому назад, а по Катуни плыли в прошлом году.
Но на второй пасеке мы пробыли недолго, все-таки нам надо было плыть дальше. Ведь было еще утро, и мы не проплыли от стоянки до пасеки и двух часов. Частично мы были вознаграждены тем, что к вечерней зоре достигли земли обетованной – третьей пасеки. Уха и молочные реки в медовых берегах были в тот вечер. Мы, наконец, распробовали мед и, надо сказать, что он не всем понравился. Между ним и обычным медом такая же разница, как между водкой, настоенной на лимонной корочке, и рижским бальзамом, в котором полсотни трав. Нам показали всю технологию пчеловодства и дали в дорогу в виде вещественного доказательства канистру меда. Я договорился обменяться посылками – мне мед, орехи и вяленый хариус, а им штормовой костюм. Штормового костюма я не нашел и посылка не состоялась.
Много лет прошло и до сих пор, вместе с привкусом меда, есть которого было все равно, что пить духи, осталось ощущение, что есть на белом свете почти сказочный мир, где тебя, хотя и не знают, но ждут, чтобы накормить, истопить баньку, уложить спать и дать в дорогу меда, сколько унесешь. Мед с этих пасек пакуют в маркированные иностранные фляги и вывозят самолетами в Лондон, Копенгаген и Южную Америку, как, впрочем, и многое другое – золото, бриллианты, оренбургские платки, омуль, все то, до чего мы еще тогда не доросли как потребители, да и теперь не все входят в эту когорту.
А реку мы проплыли, в том числе и шестикилометровый порог, ради которого, собственно, и ехали в такую даль.