Начало – вот:
Что у нас дальше на очереди, любовь номер четыре?
Очень, очень и очень тяжёлая.
Чёрт, как трудно рассказывать об этом, представляя, что это будут читать незнакомые люди.
Ещё страшнее, если это будут читать ЗНАКОМЫЕ люди.
Но... Его больше нет. Он умер в прошлом году.
Это тяжёлая история, даже близко не напоминающая ёлочные игрушки, ангельские крылья или что-то подобное.
Это зимний оранжевый свет фонарей, синие тени на снегу. Рыжая штора в окне. Тоскливые гармоничные звуки электрогитары. Цейлонский чай в огромном заварнике – дьявольски крепкий, от него у неподготовленных гостей глаза лезут на лоб, а у подготовленных уже шуршат в руках пакетики с нехитрыми, но любимыми мною сладостями – конфетами «коровка», халвой, вафельными трубочками.
Настольная лампа на столе, компьютер (средоточие таинственного будущего!), который уже выполнил первые несколько программ, написанных нами на ассемблере, приведя нас в неописуемый восторг.
И - бесконечные сборы передач в больницу, поиск фамилии в списке, номер палаты, дым сигарет, спиралями поднимающийся к холодному светильнику больничной лестничной клетки, обезболивающие таблетки. Сильные обезболивающие таблетки. Самые сильные обезболивающие таблетки.
Снова аккорды гитары, длинные волосы в растрёпанном хвосте, глаза цвета крепкой-крепкой чайной заварки. Кухня - 6 квадратных метров – вмещает восьмерых, разговоры обо всём на свете, друзья приходят поиграть на гитарах и устраивают спонтанный концерт, выносят на суд общественности свои новые рассказы, веселят байками из театрального вуза...
Дым, чай, конфликты с братом, помирились, снова поссорились, на четверых скоровородка с макаронами, в которую наструганы тончайшими лепестками две сосиски, зарплаты и пенсии не платят, на десерт жарится сухой геркулес со щепоткой сахара и пригоршней изюма (новый рецепт от подруги!) – шикарные европейские мюсли! Коробка с чаем заканчивается, впереди маячит ненавистный цикорий. Опять больница, угловая палата, там все свои – с этой же болезнью, знают друг друга с детства, дым сигарет, белые халаты, ужин, «время посещения больных истекло».
Мы с неофициальной свекровью возвращаемся из больницы домой. У него тяжёлое воспаление лёгких, и он в реанимации.
Я чуть задерживаюсь, подхожу к двери, звоню. Тишина. Свой ключ я не могу воткнуть в скважину – такое бывает, когда другой ключ вставлен изнутри и немного повёрнут. Значит, дома кто-то есть. Стучу – нет ответа. Звоню ещё восемь раз.
Первая мысль – свекровь потеряла сознание, упала и не может подойти к двери. Выхожу на улицу и вглядываюсь в окна. Замечаю силуэт, едва видимый за шторой – силуэт плавно удаляется от окна.
Таким образом мне молча и деликатно сообщили, что я там не нужна. Хорошо, что мне было куда идти. Еду к родителям на последнем троллейбусе, вся в соплях, слезах и недоумении – за что меня так ненавидят?
Потом меня как бы «позвали» обратно, и я... вернулась. Где-то на месяц, больше уже не выдержала.
Всего меня хватило лет на пять, узнала много всего: что я хочу забрать квартиру, лишить маму сына, словом, ничего нового. Но у моей неофициальной свекрови во множестве были отчётливые психиатрические симптомы.
Кстати, я сильно поломалась в эти пять лет, как бывает при проживании с абьюзерами.
Утром первое, что делаешь – отслеживаешь доносящиеся с кухни звуки и по ним пытаешься определить, в каком состоянии сегодня ОНА.
Своя комната – как землянка в тылу, а выходишь на общую территорию – всё, ты уже на поле боя, твоя задача выжить.
Точно так же возвращаешься с работы – перед тем как позвонить, прислушиваешься к голосам за дверью, звонишь, напрягаешься до кончиков пальцев на ногах, скрип двери, сдвигаешь шапку с ушей, чтобы лучше расслышать интонацию. О, началось.
Сегодня по расписанию гражданская война, добро пожаловать.
Не сосчитать часов, которые я провела, выполняя роль психотерапевта, выслушивая, сочувствуя и так далее. Самое забавное, что много жалоб от неё было на её свекровь, оцените всю иронию ситуации!
Гнобящая невестку женщина искренне плачет, делясь воспоминаниями о том, что ей пришлось вытерпеть от своей собственной свекрови...
О чём я сейчас жалею – так это о двух вещах.
ПЕРВАЯ – что я потратила так много времени на эмоциональное обслуживание других людей.
Я понимаю, что старалась сделать им хорошо, чтобы сделать более безопасным и комфортным моё собственное существование. Но умиротворяющий эффект от таких бесед длился максимум пару дней. Кстати, получается, был смысл. Потратишь полтора часа – и потом 2-3 дня живёшь спокойно. С этой точки зрения смысл был. Но это же время я могла потратить на то, что мне нужно, полезно, приятно, на общение с любимым человеком, на хобби, на изучение программирования, чтение, общение с друзьями... А там мне стабильно раз в неделю подробно жаловались на жизнь. И перестать слушать,чтобы это было вежливо и не обидело – я не могла.
ВТОРАЯ – что тогда я так и не осмелилась задать ей этот вопрос: почему, пострадав от слов и поступков своей свекрови, она подвергает подобным страданиям и свою невестку?
Неужели она не видит прямой параллели и не может встать на место другого человека?
До сих пор жалею, что я не задала этот вопрос.