Не знаю, какие гены, во мне пробудились, но я окончательно увлекся охотой. Поэтому перечеркнув всю предыдущую жизнь. Я с закрытыми глазами, ткнул пальцем в висевшую на стене карту. Горно-Алтайск. Взял билет и оказался в коопзверопромхозе. Мне предложили два егерских вакантных места. Одно на озере Манжерок. Другое на Каракокшинском производственном участке. «А можно посмотреть, познакомиться с объектом работы на месте». Мне любезно не отказали: «Да. Пожалуйста».
Толи, рок. Толи судьбой было так предписано. На Манжерок я не попал. Сначала поехал в Каракокшу. Посмотрел. Местность напоминают Уральские горы Башкирии, где прошло моё детство. Природа пришлась по душе.
Решил. Останусь здесь. Так началась моя охотоведческая деятельность. Это потом я закончил, зооветеринарный техникум в Горно-Алтайске и биофак ГАГУ. А начал обыкновенным егерем Коопзверопромхоза на Каракокшинском производственном участке. Работал в связке с Госохотинспекцией Алтайской автономной области. По выявлению нарушений правил охоты, хорошо меня натаскал, и вывел на первое место среди егерей коопзверопромхоза, охотовед госохотинспекции Георгий Шмаков. За это я ему очень благодарен. Вечная память ему.
Как то поутру, в начале июня, Георгий вместе с Логиновым, заехали ко мне: «Не хочешь пособирать папоротник в Уймене. По низам он уже перерос, а там только набрал силу».
Папоротник тогда принимали по 50 копеек за килограмм. Зарплата у меня была не великая - 84 рубля в месяц. Зачем отказываться от лишних денег. Да и моей работе это не противоречило. Коопзверопромхоз занимался заготовкой папоротника на экспорт. И егерей обязывали в этой заготовке принимать участие. Голому собраться, только подпоясаться. Через полчаса, прихватив запас провианта, я с женой, которая тоже изъявила желание поучаствовать в сборе папоротника, и двумя восточносибирскими лайками, разместились среди бочек, в тентированном кузове ГАЗ-53. За дорогами тогда следил Каракокшинский строй участок. Не сказать, чтобы они были идеальными, но напрочь разбитыми не были и даже «боком» можно было катиться.
К обеду были в Бегеже, в избе, оставшейся от некогда большой пасеки, загубленной нерадивым пчеловодом. До вечера было далеко. Решили сходить в разведку. Я с женой пошёл осматривать склоны Бегежи. Георгий с Логиновым поехали в Ербуту.
Накормив и привязав собак, за час мы поднялись до верхней поляны. Папоротника почти не было. Накопали дикого чеснока. По маральей тропе через бугор спустились на следующую поляну. Опять пусто. Поднялись на гриву, и по ней, не спеша, пошли вниз к стану. Хорошо набитая звериная тропа, то петляла среди деревьев, то выходила на открытый склон, то опять поднималась на гриву заросшую баданом, но неуклонно шла вниз, не затрудняя движение и скрадывая шум шагов. Впереди за двумя огромными валунами, между которых пролегла тропинка, качалась вершина берёзы. Я поднял руку, привлекая внимание жены. Снял с плеча СКС. Показал на качающуюся вершину дерева. Губами прошептал: «Маралы». Помаячил ей, чтобы она остановилась. И осторожно переставляя ноги, заглянул за валуны.
О березу чесался медведь. Видно клещи одолели.
Я повернулся к жене: «Медведь». Она потом, дня через два, в разговоре сказала: «Когда ты обернулся, лицо у тебя было бледное». Страха в тот момент я не чувствовал. Хотя медведь был очень большим. Ростом не уступал «монголам» - местной породе коней. Шерсть черная, со стальным отливом, блестела в лучах заходящего солнца. Меня немного потряхивало, от азарта, от желания добыть первого медведя.
Всесезонные котловые лицензии на марала тогда выдавали. А охота на медведя была открыта до 10 июня. Ещё два дня были в запасе.
Пока я крутился, медведь услышал. Перестав чесаться, сделал несколько шагов, и остановился за развилкой, растущих из одного корня, двух толстых берёз. Между ними видно только холку, переднюю лопатку и часть головы с ухом, повернутым в мою сторону. Я, прицелившись под лопатку, нажал на курок. Медведь подпрыгнул, куснул себя в районе лопатки, и тут же исчез за гривой. Мы подошли к тому месту, где стоял медведь. Через пару метров, на траве, я нашёл капли крови. «Бежим в избушку». Благо она была под нами метрах в двухстах.
В избе ни кого не было. Мужики ещё не вернулись из Ербуты. Наказав жене готовить ужин. Отвязал собак, прихватил китайский фонарик, и бегом поднялся на гриву. Тридцать пять лет, не семьдесят. Тогда, я, без урона для здоровья, мог позволить себе такое удовольствие.
Малыш и Белка с ходу взяли кровяной след. Вскоре они залаяли. Наверно, я шумно бежал, торопился. Лай собак начал перемещаться вниз в соседний лог. Поднялся на противоположный склон и опять остановился на одном месте. Добежав до места, где собаки подняли медведя, рядом с тропой, под елью я увидел, лежку зверя, залитую кровью. Зацепил хорошо, крови много, далеко не уйдёт. По крови на траве подметил, что под ель то он лег, сделав небольшой круг. Лежал мордой в мою сторону. Ждал того, кто придёт по кровяному следу. Умный зверюга. Если бы не собаки, возможно и не было бы этого рассказа.
По склону трава успела вырасти, но ещё не загрубела. Примятая трава широкой просекой уходила вниз. По следу я перескочил ещё не пересохший ручей. С трудом переводя дыхание, поднялся чуть выше собак. Нагретый воздух всё ещё тянул вверх по логу. Осторожно, сверху пошёл на лай. Как не старался идти без шума, собаки услышали меня и залаяли агрессивнее. Медведь тоже услышал. Он смотрел в мою сторону, когда я вышел к куруму, на котором лайки его зажали . Я опят выцелил в район лопаток. После выстрела медведь в прыжке сломал вершину трёх метровой кедры, росшей метров за десять, на краю курума, и убежал вверх на гриву. Собаки вновь его остановили. Я, держа на изготовке карабин, поднимался к ним. Азарт немного прошёл.
Край гривы, с северной стороны зарос спиреей, акацией и черёмухой с южной стороны был более менее чистым. Собаки дружно лаяли в сторону стеной стоявшего кустарника.
Не доходя, метров тридцать до самой гривы, услышал топот. Будто конь летел галопом, и земля дрожала под его копытами. Рядом со мной оказалась берёза, странной изогнутой формы. Два метра она росла прямо, затем изогнулась и три метра росла параллельно земле, а потом её ствол выпрямился и опять стал расти вертикально. Какая пружина подкинула меня вверх? Наверно В. Брумель, позавидовал бы моему прыжку. Не помню, как оказался на этом изгибе? Вскинув карабин, нажал на курок. Осечка. Пока передёргивал затвор, увидел только, как черная задница медведя вновь нырнула в кусты. С берёзы посмотрел на землю. Высоковато, особенно вниз по склону. Я спрыгнул в сторону горы. Доложил в магазин патроны. Осёкшийся патрон лежал на виду. Сунул его в карман, потом разберусь.
Собаки переместились ниже по северному склону. Сколько не всматривался в небольшой тырнач, ни чего не видно. Рядом стояла берёза. Я залез на неё. Сверху, маленький пятачок кустарника, который облаивают собаки. Ну, хоть бы какая то тень, показалось бы что то, похожее на медведя. Не вижу. Я снял рюкзак и бросил вниз. Он немного не долетел. Из кустов выскочил медведь, куснул его, и, поняв, что ошибся, убежал ниже. Лайки за ним. Я так и не успел прицелиться.
Начали спускаться сумерки. Видимость совсем ухудшилась. Сверху, с дерева убедившись, что собаки лают метров за двести, спустился на землю, подобрал рюкзак. Свистом отозвал собак. Они с удовольствием бросили эту затею. Подбежали ко мне, виляя хвостами. «Ну как хозяин, доволен нашей работой». Я одобрил: «Молодцы. Хорошо работали».
Мы перевалили на южную сторону склона. Поднялись выше метров на триста, до упавшей сухой осины, которая от падения переломилась на четыре части. Сделал из них нодью – три бревна сложил вместе и подпалил. Про запас, подтащил ещё две сухие валёжины. Честно, на три части, разделил краюха хлеба, оказавшуюся в рюкзаке.
Ночь стояла безоблачная. Луны тоже не было. Яркие звезды горели над головой. От костра искорки поменьше поднимались к ним и гасли не долетев. Я устроился поближе к костру. Малыш лег под кедрой. Белка свернувшись калачиком, пристроилась к моему боку. Костёр то разгорался, и тьма вокруг сгущалась, то начинал гаснуть. Тогда, как на фотобумаге начинали проявляться деревья. Звезд на небе становилось больше.
Часа в два меня разбудил громкий лай собак. Костёр почти погас. Раненный медведь? Притащился, чтобы расправиться с обидчиком. Я вскочил, держа в одной руке включенный фонарь, в другой СКС. Собаки подхватились и убежали в гору. Через несколько минут вернулись и опять улеглись по своим местам. Наверно кабарга вышла на ночной промысел. Уж больно быстро собаки вернулись.
Я подкинул дров в костёр, и снова задремал. Дрова не успели догореть как над Ербутинским хребтом, занялся рассвет. Ночи в июне короткие.
Надо было дождаться полного рассвета. Я поторопился. Вышел на северный склон. Ветер тянул вниз по склону. Собаки беспечно бежали впереди, метрах в двадцати от меня. Внизу, опустив ветви до самой земли, стояла похожая на пирамиду, большая разлапистая пихта. На ней висели длинные пряди уснеи бородатой. Не хватало только избушки на курьих ножках. Неожиданно из-под дерева фонтаном взлетели вверх трава, листья и земля. Как в мультике «Летучий корабль» из воды выныривает водяной, так и здесь, из поднятой кучи мусора вынырнул медведь, и прыжками начал подниматься ко мне. Я вскинул карабин. На крутом склоне собаки стояли между мной и медведем, заслоняя его. Машинально опустил карабин: «Фу, назад». Собаки замолчали и отпрыгнули в сторону. А медведь уже рядом. С руки, не целясь. Нажимал на курок. Четыре, пять, шесть. Медведь приближается.
Время остановилось. Мысли в голове мелькали со скоростью света. Зрение обострилось, подмечало каждую мелочь. Бежать нельзя, не удрать. Стою возле берёзы. Кора растрескалась от зимних морозов. Сейчас прыгнет на меня. Уклонюсь за дерево, вправо, и буду расстреливать, пока есть патроны. Глаза маленькие, злые. Зубы оскалены, желтые и редкие. Между ними щели. Один клык почернел. Зубы чистить надо. Шерсть на оскаленной морде не черная, а светло коричневая, как и на загривке стоит дыбом. На пузе, и под мышками волос мало, просвечивается голая кожа. Место вокруг чистое. Если убьёт меня, найдут быстро. Когда же ты упадёшь? После седьмого выстрела медведь не выдержал. Прыгнул в черёмушник и исчез. Собаки убежали за ним.
Я перевёл дух. Пополнил магазин карабина. Одиннадцатый патрон загнал в ствол. Собаки лаяли на южном склоне. Медведь оставил широкую полосу примятой растительности, как будто бы полз. Метров через сто, я теперь совсем медленно, осматривая каждую подозрительную кучу, вышел к собакам. Впереди темнела черная валёжина или пень, в сумерках не разглядеть. Собаки лаяли чуть дальше. Я осмотрелся. Неподалёку росла не большая, разлапистая кедра. Взобрался на неё, чтобы разглядеть колодину. Действительно лежит медведь. Одна лапа вытянута вперёд, остальные под ним. Слез. Подошёл ближе. Не шевелится.
Малыш глядя на меня тоже приблизился к медведю. Белка потявкивала метров за тридцать. Бабская натура, проявилась и тут. Осторожничает, а сама со стороны подзуживает.
Что-то говорили про уши. У мертвого медведя уши должны быть расслаблены. У готового к прыжку, уши прижаты. Уши то маленькие. Не понять, расслаблены или прижаты. Держа палец на курке, подошёл сзади и ткнул медведя стволом карабина. Медведь дернулся. Малыш с ходу ухватил его за нос, и начал трепать. Белка осмелела. Подбежала ближе и залилась лаем, показывая своё усердие. « ФУ. Хватит». - Я успокоил собак.
Медведь был огромный. Первый мой трофей. Гордый, довольный собой, уселся на него. Перебирая пальцами, волосы на его шерсти, вспоминал нюансы охоты. Представив себе, как он рвет меня на запчасти, стало жутко. Волосы на голове зашевелились. Пришёл запоздалый страх.
Я ещё раз за шкуру пошевелил медведя. Малыш тут же вскочил и опять схватил его за морду. Белка отпрыгнув, тоже залаяла. «Хватит. Успокойтесь. Какого «бабая» одолели». Глядя на распластанную тушу медведя, в душе зародилась какая-то жалость к убитому зверю. Хватит копаться в себе.
Надо возвращаться в избушку. Там уже потеряли меня. Кинутся искать. Разминемся. День пропал. Я бегом спустился на Ербутинскую дорогу. И через пятнадцать минут был на стану.
«Подождём ещё полчаса. Всё равно медведя он не догнал, заблудился и заночевал. Скоро сам притащится. Ну а если догнал, то ему уже ни чем не поможешь. Похороним то, что от него останется». Успокаивали два охотоведа мою жену. На заскрипевшую дверь обернулся Георгий. «Во. Явление Христа народу. Я же говорил, сам нарисуется».
Что? Блуданул?
«Да нет. Утром добрал. Надо идти разделывать. Пока не закис. Тут, не далёко».
«Ну! Ты даёшь!» - удивлению не было предела.
«Как папоротник в Ербуте?» «Подмёрз. Сбору не подлежит.»
Когда разделали медведя. Оказалась у него разбита печень, пробиты легкие. Скорее всего, последняя пуля задела головку сердца. После такого попадания пробежал ещё около двухсот метров и умер на ходу. Для себя, я сделал вывод. Сильный зверь. С медведями надо быть осторожнее.
Р. Башаров