Но если высокий iq не указывает на творческий гений, то что же тогда? А как определить творческих людей для исследования?
Один из подходов, который иногда называют исследованием “маленького с”, заключается в разработке количественных оценок креативности — задача, безусловно, спорная, учитывая, что она требует решения вопроса о том, что такое креативность на самом деле. Основным понятием, которое использовалось при разработке этих тестов, является умение “дивергентного мышления”, или способности придумать множество ответов на тщательно отобранные вопросы или тесты.
Это отличает дивергентное от “конвергентного мышления”, или способности найти правильный ответ на проблемы, которые имеют только один ответ. Например, испытуемых могут спросить: “Сколько применений вы можете придумать для кирпича?” Человек, искусный в дивергентном мышлении, мог бы придумать множество разнообразных ответов, таких как строительство стены, окаймление сада и использование в качестве дубинки, самодельного толкателя ядра, книжного шкафа. Как и тесты на IQ, эти экзамены могут проводиться для больших групп людей. Предполагая, что креативность - это черта, присущая каждому в разной степени. Те, у кого самые высокие баллы, могут быть классифицированы как исключительно творческие и отобраны для дальнейшего изучения.
Хотя этот подход является количественным и относительно объективным, его слабость заключается в том, что необходимо принять некоторые допущения:
- что дивергентное мышление является сущностью креативности,
- что креативность может быть измерена с помощью тестов,
- что люди с высокими баллами являются высоко творческими людьми.
Можно утверждать, что некоторые из самых творческих достижений человечества были результатом конвергентного мышления — процесса, который привел к открытию Ньютоном физических формул, лежащих в основе гравитации, и открытию Эйнштейном, что E = mc2.
Второй подход к определению креативности - это так называемый “утиный тест”: если что-то ходит, как утка, крякает, как утка, это должно быть уткой.
Этот подход обычно включает в себя отбор группы людей — писателей, художников, музыкантов, изобретателей, бизнес—новаторов, ученых, - которые были признаны за какие-то творческие достижения, как правило, путем присуждения крупных премий (Нобелевской, Пулитцеровской и т.д.). Поскольку этот подход фокусируется на людях, чье широко признанное творчество выделяет их из общей массы населения, его иногда называют исследованием “большого С”.
Что значит, например, “создать” что-то? Можно ли приравнять творчество в искусстве к творчеству в науке или в бизнесе, или такие группы следует изучать отдельно? Если уж на то пошло, следует ли вообще считать науку или бизнес-инновации творческими?
Хотя я признаю и уважаю ценность изучения “маленького с”, я категорический сторонник изучения “большого С”. Я впервые использовала этот подход в середине 1970-х и 1980-х годов, когда провела одно из первых эмпирических исследований творчества и психических заболеваний.
Вскоре после того, как я поступила на факультет психиатрии Медицинского колледжа Айовы, я столкнулась с заведующим кафедрой, биологически ориентированным психиатром, известным своим “соленым” языком и мужским шовинизмом.
- Андреасен, - сказал он мне, - ты, может быть, и доктор медицины, но этот доктор … твой не стоит ни гроша, и это не будет благоприятно сказываться на твоем продвижении.
Я гордилась своим литературным прошлым и считала, что оно делает меня лучше, как клинициста и лучше, как ученого, поэтому я решила доказать ему, что он ошибается, используя при этом свое прошлое в качестве отправной точки для научного исследования гениальности и безумия.
Университет Айовы является домом для Писательской мастерской, старейшей и самой известной творческой писательской программы в Соединенных Штатах (ЮНЕСКО определила Айова-Сити как один из семи “Литературных городов”, наряду с Дублином и Эдинбургом). Благодаря тому, что я работала на факультете английского языка университета, мне удалось набрать студентов из числа способных постоянных и приглашенных преподавателей. В течение 15 лет я изучала не только Курта Воннегута, но и Ричарда Йейтса, Джона Чивера и 27 других известных писателей.
Войдя в кабинет, я вычеркнула некоторых из списка известных людей, которые, как я знала, имели личные или семейные истории психических заболеваний. У Джеймса Джойса, например, была дочь, страдавшая шизофренией, и у него самого были черты, которые позволяли заподозрить наличие у него шизофрении. (Он был социально отчужденным и даже жестоким по отношению к своим близким, и его творчество постепенно становилось все более оторванным от своей аудитории и от реальности, достигая кульминации в почти психотических неологизмах и свободных ассоциациях "Поминок по Финнегану".)
У Бертрана Рассела, философа, работами которого я восхищалась, было несколько членов семьи, страдавших шизофренией. У Эйнштейна был сын с шизофренией, и он сам проявил некоторые социальные и межличностные недостатки, которые могут характеризовать болезнь.
Основываясь на этих подсказках, я предположила, что у моих испытуемых будет повышенный уровень шизофрении среди членов семьи, но что они сами будут относительно здоровы. Я также выдвинула гипотезу о том, что творчество может происходить в семьях, основываясь на преобладающих представлениях о том, что тенденции к психозу и к творческим и оригинальным идеям тесно связаны.
Я начала с разработки стандартного опроса для моих испытуемых, охватывающего такие темы, как история развития, социальная, семейная и психиатрическая история, а также рабочие привычки и подход к написанию. Опираясь на исследования креативности, проведенные психиатрическим эпидемиологом Томасом Макнилом, я оценила креативность членов семьи, присвоив тем, у кого была очень успешная творческая карьера, оценку А++, а тем, кто преследовал творческие интересы или хобби, оценку А+.
Моей последней задачей был выбор контрольной группы. Рассмотрев возможность выбора однородной группы, чья работа обычно не считается творческой, такой как юристы, я решила, что было бы лучше изучить более разнообразную группу людей из других профессий, таких как администраторы, бухгалтеры и социальные работники. Я сопоставила эту контрольную группу с писателями по возрасту и уровню образования. Сопоставляя результаты по уровню образования, я надеялась найти совпадение по IQ, что хорошо сработало; и тестовая, и контрольная группы имели средний IQ около 120. Эти результаты подтвердили выводы Термана о том, что творческий гений - это не то же самое, что высокий IQ.
Если наличие очень высокого IQ не было тем, что делало этих писателей творческими, тогда что же?
Начав опрашивать своих подопечных, я вскоре поняла, что не смогу подтвердить свою гипотезу о шизофрении. Если бы я уделяла больше внимания Сильвии Плат и Роберту Лоуэллу, которые оба страдали от того, что мы сегодня называем расстройством настроения, и меньше Джеймсу Джойсу и Бертрану Расселу, я могла бы предвидеть это.
Один за другим мои подопытные писатели приходили ко мне в кабинет и по три—четыре часа рассказывали о своей борьбе с расстройством настроения - в основном депрессией, но иногда и биполярным расстройством. У полных 80% из них в какой—то момент жизни было какое-то нарушение настроения, по сравнению с 30% контрольной группы - лишь немного меньше, чем в группе с одинаковым возрастом в общей популяции. (Поначалу меня удивляло, что почти все писатели, к которым я обращалась, так охотно соглашались участвовать в исследовании с молодым и неизвестным доцентом, но я быстро поняла, почему они так заинтересованы в беседе с психиатром).
Воннегуты оказались представителями писательских семей, в которых и расстройство настроения и творчество были сильно выражены. Как и у Воннегутов, некоторые из творческих родственников были писателями, но другие были танцорами, художниками, химиками, архитекторами или математиками. Это согласуется с тем, что обнаружили некоторые другие исследования.
Когда психолог Кей Редфилд Джеймисон изучила 47 известных писателей и художников в Великобритании, она обнаружила, что более 38% из них лечились от расстройства настроения; самые высокие показатели наблюдались среди драматургов, а вторые - среди поэтов.
Когда Джозеф Шильдкраут, психиатр из Гарвардской медицинской школы, изучал группу из 15 художников-абстракционистов в середине 20-го века, он обнаружил, что половина из них страдала той или иной формой психического заболевания, в основном депрессией или биполярным расстройством; почти половина этих художников не дожила до 60 лет.
В то время как мое рабочее исследование отвечало на некоторые вопросы, оно поднимало другие. Почему творчество происходит в семьях? Что это такое, что передается? Какова доля природы и какова воспитания? Являются ли писатели особенно склонными к расстройствам настроения, потому что писательство - это по своей сути одинокая и интроспективная деятельность? Что бы я нашла, если бы вместо этого изучала группу ученых?
Эти вопросы занимали мой мозг в течение недель, месяцев и, в конечном счете, лет после исследования. Когда я сосредоточилась на нейробиологии тяжелых психических заболеваний, включая шизофрению и расстройства настроения, изучение природы творчества — как бы ни была важна эта тема — казалось менее актуальным, чем поиск путей облегчения страданий пациентов, страдающих этими ужасными и потенциально смертельными расстройствами мозга. В 1980-х годах новые методы нейровизуализации дали исследователям возможность непосредственно изучать мозг пациентов, подход, который я начала использовать, чтобы ответить на вопросы о том, как и почему нарушается структура и функциональная активность мозга у некоторых людей с серьезными психическими заболеваниями.
В мозге столько нейронов, сколько звезд в Млечном Пути.
Проводя больше времени с технологией нейровизуализации, я не могла не задаться вопросом: что бы мы нашли, если бы использовали ее, чтобы заглянуть в головы высоко творческих людей. Увидим ли мы маленького джинна, которого нет в головах других людей?
Современные инструменты нейровизуализации показывают структуру мозга с точностью, приближающейся к точности исследования тканей. Это позволяет исследователям изучать всевозможные связи между измерениями мозга и личностными характеристиками. Например, мы знаем, что лондонские таксисты, которые должны запоминать карты города, чтобы получить водительские права, имеют увеличенный гиппокамп — ключевую область памяти, как это было продемонстрировано в исследовании магнитно—резонансной томографии, или МРТ. (Они тоже это знают: во время недавней поездки в Лондон меня с гордостью потчевали этой информацией несколько разных таксистов).
Исследования результатов МРТ-исследований музыкантов симфонического оркестра показали, что они обладают необычайно большой областью Брока - частью мозга в левом полушарии, которая связана с языком, — наряду с другими несоответствиями. Используя другой метод, функциональную магнитно-резонансную томографию (ФМРТ), мы можем наблюдать, как мозг ведет себя, когда занят мыслями.
Однако разработка нейровизуализационных исследований чрезвычайно сложна. Мозг имеет столько же нейронов, сколько звезд в Млечном Пути, каждый из которых связан с другими нейронами миллиардами связей из синапсов. Эти связи постоянно меняются в зависимости от того, что нейроны недавно узнали. Захват мозговой активности с помощью технологии визуализации неизбежно приводит к чрезмерным упрощениям, о чем иногда свидетельствуют сообщения в новостях о том, что исследователь обнаружил расположение чего—то — любви, вины, принятия решений - в конкретной области мозга.
И что мы вообще ищем, когда ищем доказательства “креативности” в мозге? Хотя у нас есть определение креативности, которое многие люди принимают — способность создавать что—то новое или оригинальное, полезное или адаптивное, - достижение этого “чего-то” является частью сложного процесса, часто изображаемого как опыт “ага” или “эврика”.
Например, эта трактовка очень привлекательна — “Ньютон разработал концепцию гравитации около 1666 года, когда яблоко упало ему на голову, когда он медитировал под яблоней.”
Правда же заключается в том, что к 1666 году Ньютон уже потратил много лет, обучаясь математике своего времени (евклидова геометрия, алгебра, декартовы координаты) и изобретая исчисление, чтобы он мог измерять орбиты планет и площадь под кривой. Он продолжал работать над своей теорией гравитации в течение последующих лет, завершив работу только в 1687 году, когда он опубликовал Philosophiœ Naturalis Principia Mathematica. Другими словами, ньютоновская формулировка концепции гравитации на самом деле заняла более 20 лет и включала в себя несколько компонентов: подготовку, инкубацию, вдохновение — вариант опыта эврики — и производство. Многие формы творчества, от написания романа до открытия структуры ДНК, требуют такого непрерывного, повторяющегося процесса.
С помощью функциональной магнитно-резонансной томографии лучшее, что мы можем сделать, - это зафиксировать мозговую активность в короткие моменты времени, когда испытуемые выполняют какую-то задачу. Например, наблюдение за активностью мозга, когда испытуемые смотрят на фотографии своих родственников, может помочь ответить на вопрос, какие части мозга люди используют, когда узнают знакомые лица. Творчество, конечно, не может быть дистиллировано в единый ментальный процесс, и его нельзя запечатлеть в моментальном снимке — и люди не могут воспроизвести творческое озарение или мысль по требованию. Я провела много лет, размышляя о том, как разработать визуализирующее исследование, которое могло бы выявить уникальные особенности творческого мозга.
окончание следует...
Ставьте лайки и подписывайтесь на канал!
Пишите в комментариях, о чем еще из мира психологии вы хотите узнать!