На следующий день положили меня в санчасть. В санчасти появился хороший русский врач из Смоленска, Михаил Федорович. Он много спас жизней заключенных: ругался с немцами, требовал медикаменты, улучшения питания больным, и ему удавалось кое-что вырвать. Мы с ним познакомились случайно. Я челябинский, а он сидел в челябинской тюрьме. Однажды вечером сидели с ним на скамье около барака санчасти, о многом поговорили. С тех пор он стал меня считать "своим человеком", учил, как следует вести себя в лагере, через сколько дней приходить к нему, чтоб он снова мог меня положить меня на трое суток отдохнуть. Больше трёх дней держать у себя в санчасти не мог: его часто проверяли немцы. Человек он был культурный, хорошо знающий своё дело, настойчивый, ко всем вежливый. Ни одного пленного он не обидел даже словом. Всем старался помочь. Но зверское отношение Сталина к безвинному народу загнало его в 1937 году в тюрьму. Его, как хорошего врача, ценили и немцы, взяли его от нас и перевели главврачом в городскую больницу.
Друзья мои, первого времени лагерной жизни, Сутулин и старший лейтенант Петя, куда-то исчезли. Думал, что им удалось бежать, они оба были ещё в теле и могли на ногах идти, куда угодно. Описать жизнь в Смоленском лагере невозможно, если описывать все подробности этого ада, нужно сидеть долгое время.
Меня удивляло одно: на мне не осталось целого места, по чему меня только ни били прикладами, палками, резиновыми дубинками, лопатами, кулаками, пинали и топтали коваными сапогами, обливали голого из шланга холодной водой... Истонченный скелет, весом 31 кг., я продолжал жить, в то время как здоровая молодежь тысячами таяла, не вынося адских условий концлагеря. Пригоняли новые партии наших пленных, но они скоро гибли. Я же, из десятков тысяч погибших, остался в живых. И еще прошёл от Смоленска через Белоруссию, Польшу, Восточную Пруссию в далёкие Австрийские Альпы. Таких, как я, пробывших в Смоленске один год и два месяца, осталось мало. Лагерь пополнялся за счет вновь прибывающих военнопленных. Немало принято горя: от Смоленска до Альп еще оставалось полтора года, до дня нашего освобождения. Всего пришлось увидеть и перенести на своей шкуре. И всё же - я выжил. Никогда не верилось, что смогу вернуться на родину. Теперь я понял, что человек выносливее всякой твари на земле. Но всё пережитое мною, сказывается до сих пор, через 20 лет. Не только болезни всего организма. Главное: расстройство нервной системы. Я стал психически больным. На меня действует всякая мелочь. Сказанное мне грубое слово приводит меня в бешенство. Как бы я ни старался терпеть и взять себя в руки, мне редко это удаётся. В большинстве случаев от нервного расстройства меня сваливает в постель. Начинаются разные приступы, когда я уже ничему не рад.
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В СМОЛЕНСКЕ
За три дня до вывода нас из двухэтажного кирпичного здания, под стены были заложены большие бомбы. Три ночи мы ждали своей гибели. Думали, взорвут здание, когда мы будем спать, но этого не случилось. 23 сентября 1943 нас оттуда выгнали на аэродром и закрыли в ангар. Когда мы подходили к ангару, на месте нашей казармы раздался оглушительный взрыв. Стояла пыль и дым, а здания уже не было.
Советские войска подходили к Смоленску. Нас погрузили в машины и по шоссе Москва - Минск привезли в Минский концлагерь, а 30 сентября уже отправили в город Барановичи, где держали девять месяцев.