Мой отец хоть и был простым деревенским мужиком и при этом еще и сильно пьющим, но обладал довольно редкой памятью: он знал огромное количество стихов, особенно Есенина, и когда был слегка под шофе, в состоянии когда от спиртного нахлынет на него легкая эйфория, любил почитать своим собутыльникам что-нибудь не очень длинное но насыщенное яркими эмоциями. Вот от него я например услышала впервые стихотворение Ахматовой:
"Все мы бражники здесь, все мы блудницы
Как невесело вместе нам!
По стенам цветы и птицы
Все томятся по облакам."
Не знаю где он его прочел, ведь Ахматову в советское время не особо издавали. Я любила слушать и все удивлялась как он все помнит, особенно «Евгений Онегин»
У Пушкина, довольно трудный язык для запоминания, а отец бывало как начнет строчить – заслушаешься! Я и слушала. Мне кажется, он запомнил почти всего Онегина, а когда читал Есенина так мог и всплакнуть по пьяне. Тогда я не считала это чем-то особенным, мне казалось это обыденностью, а сейчас думаю; много есть на свете детей которым отец мог читать сказки Пушкина по памяти, да еще будучи выпившим?
Жили мы с отцом очень бедно, потому что он после смерти матери, как это сказать-то... он все профукал, но вот книгами дом был богат, тарелки или кастрюли лишней не было а вот книг было навалом! При переездах наших не одной не потерялось. И бражничал он в прямом смысле слова, пил брагу (она стояла у нас за печкой в сорокалитровой фляге.) Папаня мой по этой части тоже был весьма талантлив, сам ее изготавливал. И когда она была готова тут же и собутыльники слетались как мухи на мед.
У него была подружка-пьянчужка, Анисья, или как ее в деревне все звали... Аниска. Тоже интересная личность: пила запоями как мой отец и если их запои совпадали по времени, то они вдохновенно выпивали вдвоем!
Она была полуграмотная, но когда папка читал ей Шаганэ ты моя Шаганэ могла и всплакнуть от нахлынувших чувствс! Они меня выпроваживали, но я упиралась и крутилась рядом из-за одолевавшего меня детского любопытства.
Анисья была хоть и пьющей, но очень работящей и чистоплотной женщиной, она все пока они выпивали пыталась перечистить наши плошки, ложки, при этом ворчливо приговаривая:
— Ох Валентин, засрались Вы со своей шмогодявкой до верхней пуговки!
За шмогодявку я не обижалась, привычная к деревенской грубости, у нас еще и похлеще выражались местные!
Потом когда состояние опьянения
достигало слезливой фазы она гладила меня по голове и пьяно роняя слезы приговаривала:"Сиротинка ты наша, мать твою за ногу! Валька, во что она у тебя одета, хохоряшки каки-то?" И все пыталась меня накормить принесенными из дома на закуску конфетами. Я обычно уходила к бабе Мане, нашей соседке и видя что они дошли до кондиции Баба Маня ругалась:"Че заливат опять шары-то, варнак, пропойца и эта там тоже!"
Эпитеты, которыми награждала баба Маня Анисью здесь написать невозможно – очень уж они неудобоваримые. Хотя в чем она провинилась я не знаюм: одинокая, некрасивая женщина, рано овдовевшая, находила утешение в пьянстве, горемыка как и мой отец.
Почему я это вспомнила сама не знаю, я по молодости своей очень осуждала отца а теперь вспоминаю и пытаюсь разобраться. Никто не в чем не виноват, так сложилась жизнь а она подчас бывает очень трудной и сложной. Не судите да не судимы будете! На сегодня все, не прощаюсь, Ваша Тайга 62!
Всем здоровья и благополучия, спасибо что дочитали!
Не забывайте ставить лайки и подписываться!