Российско-грузинские конфликты – тема не новая. Начало им положила молодая красавица, более двухсот лет назад зарезавшая бравого военного.
В 1798-м на престол Картли-Кахетии взошел Георгий XII, чьи права на царство самолично утвердил император Павел I. Правил Георгий менее трех лет. После смерти 54-летнего царя осталась куча наследников: первая жена родила ему 12 детей, а вторая — еще 11. Тут же началась грызня детишек за трон. Не желая вникать во внутрисемейные дрязги, Павел I просто упразднил Картли-Кахетинское царство. Старшему царевичу Давиду стать монархом он не разрешил. В 1801 году командование русской армии арестовало Давида и под конвоем отправило его в Петербург. Хотя, судя по рапортам, население с восторгом встречало присоединение своих земель к России, представители царской семьи выражали некоторое недовольство упразднением грузинской государственности. На всякий случай их принялись высылать в Россию.
Смерть генерала в царской спальне
Царевичи и царевны покидали родину более-менее спокойно. Осечка случилась лишь с 35-летней вдовствующей царицей Мариам или, как её называли в России, Марией Георгиевной. В 15 лет её выдали за овдовевшего царевича Георгия.
В апреле 1803 года главнокомандующий русскими войсками в Грузии князь Цицианов отдал распоряжение о высылке вдовствующей царицы Мариам в Россию. 18 апреля исполнять приказание во главе небольшого отряда солдат отправился генерал Иван Лазарев. Царицу он нашел в личных покоях. Она лежала на огромном ложе под балдахином. Вокруг, на подушках спали (или притворялись, что спали) семеро её детей в возрасте от 15 до 3 лет. Иван Петрович, через переводчика, вежливо попросил царицу, извещенную заранее, проследовать с семьёй к поданному на двор экипажу. Мариам наотрез отказалась это сделать: мол, не желает будить детей. Упоминание о приказе князя Цицианова, который приходился царице дальним родственником, вызвало лишь её саркастическую усмешку и заявление, что он не достоин носить свою фамилию. Тогда генерал поступил явно не подобающим образом — он попытался за ногу стащить царицу с кровати.
Внезапно комната ожила. Мариам выхватила то ли из-под подушки, то ли из рукава кинжал, и вонзила его в грудь Лазарева. Генерал умер мгновенно. 15-летняя царевна Тамара тоже с ножом бросилась на тбилисского полицмейстера, но тот успел спрятаться за опускавших штыки солдат.
Тбилисцы были в ужасе. Они ждали мести со стороны русских войск. Цицианову с большим трудом удалось успокоить население. Через 4 дня генерала Лазарева с воинскими почестями и при огромном стечении народа похоронили в Сионском кафедральном соборе Тбилиси. В это время царское семейство дожидалось решения своей участи. Гонцы в Петербург и обратно обернулись за месяц. Решение Александра I своей милостью удивило многих. Император назвал поступок Мариам «преступлением», «убийством из мщения и злобы» и «зверским злодеянием», но строго наказывать венценосную особу не стал. Царицу и её дочь Тамару сослали в женский Рождественский монастырь в Белгороде, тогдашнем уездном городе Курской губернии.
В мае царский караван двинулся на север. Во время перехода через Дарьяльское ущелье на конвой напали местные джигиты, пытавшиеся отбить пленников. Попытка оказалась неудачной, и дальше царский поезд двигался уже без приключений.
Грузинская диаспора в русском монастыре
Пока высокие ссыльные еще находились в пути, в Белгороде начался переполох. В Рождественском монастыре развернулись спешные подготовительные работы.
Началась напряженная переписка между Белгородом, губернским Курском и Санкт-Петербургом. Никто не знал точно численность царицыной свиты и, соответственно, можно было лишь предполагать, сколько потребуется денег на содержание грузин. Пока лишь было высочайше запрещено обращаться к Марии Георгиевне «Ваше величество». Убийца русского генерала была достойна лишь обращения «Ваше высочество».
21-го июня кортеж грузинской царицы прибыл в Белгород. Городничий и полицейские чины в парадной форме встречали кортеж на окраине. Карету царицы, коляску с её детьми, пять кибиток и многочисленные телеги с богажом проводили в монастырь. На дворе случилась неожиданная заминка: Мариам наотрез отказалась покидать карету.
Выяснилось, что численность грузинского контингента превышала три десятка человек. Теперь можно было прикинуть и необходимое денежное содержание.
Марию Георгиевну поначалу мало заботили финансовые вопросы. Не впечатлили её и подготовительные работы в монастыре, развернутые в её честь. Наоборот, она, сославшись на дорожное недомогание, попросила не шуметь и прервать стройку. Пока плотники старались работать «шепотом», местные власти озаботились новой проблемой. Вся свита царицы разместилась тут же в монастыре, проигнорировав снятые для них в частных домах квартиры. По мнению губернатора, размещение мужчин в женской обители явно нарушало приличия.
Еще одна проблема возникла в связи с тем, что царица вела обширную переписку. Белгородский почтмейстер получил указание просматривать все её письма, отправлявшиеся к сыну в Санкт-Петербург или к родне, оставшейся в Грузии. Бедный почтмейстер аккуратно взвешивал все отправления, но на большее оказался не способен: царица писала по-грузински, а «верного переводчика» в Белгороде не нашлось. В конце концов, перлюстрацию отменили.
Прибытие венценосной особы стало огромным событием для провинциального Белгорода. Уездная элита познакомиться со ссыльной царицей не могла — Мариам не покидала стен монастыря. Возможность поглазеть на Марию Георгиевну выпадала лишь по воскресениям, когда та посещала службу в церкви.
Много лет спустя белгородцы вспоминали высокую, стройную грузинку со строгими, выразительными чертами благородного лица. Среди местных дворян нашлось немало поклонников у царевны Тамары, которую они называли «восточной красавицей». Обе женщины носили национальные одежды. Мать покрывала голову фатой из белой кисеи, а дочь — из золотой, поверх них повязывали платки. Обе носили платья, отороченные мехом куницы и кафтаны, на ногах — бархатные башмачки. Царица несколько шокировала белгородцев постоянным нюханием табака, который носила в черепаховой табакерке.
Уже через несколько месяцев Мариам начала понимать, что в ссылке вряд ли удастся вести привычный ей образ жизни. Она стала бомбардировать министра иностранных дел графа Кочубея письмами с жалобами на скудность денежного содержания. Она плакалась, что у неё ежедневно столуются тридцать человек (для этого надо было посадить за стол не только князей и дворян, но и горничных с кухарками), что она вынуждена залезать в долги, что её семья поизносилась, а денег на новую одежду не хватает. Петербург на мольбы ссыльной царицы реагировал со скрипом, за восемь лет ссылки лишь дважды увеличив и так совсем немаленькое жалование, которое в 1810 году достигло 14 тысяч рублей в год. При этом делилась эта сумма уже на гораздо меньшее количество едоков. Некоторые князья и дворяне вернулись в Грузию. Численность царевичей в Белгороде тоже уменьшилась: экономная Мариам попросила Александра I «приютить» сыновей в столице, дав им подходящее их статусу образование.
Министр Кочубей с энтузиазмом поддержал эту просьбу. Предложение об образовании царевичей было высочайше одобрено. Им предлагалось самим выбрать, где они хотят учиться: в лучших кадетских корпусах Петербурга или в Московском университете.
Оставшись в Белгороде с пятилетним Ираклием и двумя дочерьми, царица заскучала. Она продолжала строчить в столицу жалобы на свою «крайнюю нужду», выпрашивая по 2000 рублей то на экипаж для прогулок, то на обновки. С годами в её жалобах появились новые нотки. Она вдруг сочла, что обвинение её в убийстве «несправедливо» и принялась просить разрешения отправиться в Петербург, чтобы получить возможность лично оправдаться перед императором.
В 1809 году условия содержания царицы были смягчены: ей разрешили загородные прогулки. Правда, эти моционы отягощались некоторыми предосторожностями. Мариам должна была загодя сообщать городничему когда, по какой дороге и как далеко она собирается прокатиться. Почему-то просто приставить к карете конвоиров городничий считал нецелесообразным. К назначенному времени по маршруту следования царской кареты через равные промежутки расставлялись конные стражники. В дни прогулок Мариам на дороге творилась кутерьма.
Кроме того, царице разрешили принимать у себя в монастыре посетителей. Одним из таких гостей в 1810 году стал владимирский губернатор Долгоруков с супругой. По его словам, комнаты Мариам были «низки, бедны и тесны», но по меркам монастыря могли сойти за дворец. 42-летняя хозяйка, принимая гостей, говорила мало и через переводчика, часто давая понять, что по-прежнему чувствует себя царицей.
Московский заговор грузинских реваншистов
В 1811 году царевич Михеил обратился к императору с просьбой помиловать мать ввиду слабости её здоровья. Александр согласился, и Мариам навсегда покинула Белгород. Она переселилась в Москву, где тихо и незаметно прожила еще почти сорок лет. Мария Георгиевна больше не жаловалась на бедность, наоборот поддерживала учившихся в Москве грузинских студентов. Её вышедшие в отставку сыновья Элизбар и Окропир тоже поселились в Белокаменной. Правда, жили они не так спокойно как их мама. Окропир лелеял мечту, усесться на трон независимой Грузии, и даже создал тайное общество для достижения своей цели.
Подробнее