Николай Цискаридзе — экзотический танцовщик. Что я вкладываю в это понятие? Экстравагантность, необычность, что-то, возможно, барочное — и даже необузданное.
Если бы я ограничился этими эпитетами в попытке найти подходящие слова, характеризующие Николая Цискаридзе как исполнителя, они не включили бы в себя нечто иное — и пожалуй, самое главное, — его актерскую одаренность и ярко выраженную индивидуальность классического танцовщика. Как и некоторые другие танцовщики, которых я имел честь видеть на сцене, Николай обладает идеальной академической формой и способностью точно дозировать свои эмоции, и это огромный плюс.
Когда говорю об этом, мне вспоминается Серж Лифарь, который своим сценическим обаянием был отчасти обязан прекрасной классической подготовке (и блестящим идеям своих неоклассических постановок), благодаря чему его живой темперамент, его эмоциональность и актерская мощь всегда подчинялись четким законам безупречной балетной выучки, полученной у Чекетти. Впоследствии актерские и профессиональные навыки Лифаря получили развитие в его занятиях под руководством Пьера Владимирова, с которым он разучивал некоторые партии из репертуара Мариинского театра, и особенно партию Альберта в «Жизели».
Меня уже давно не покидает мысль, что Цискаридзе изумительно выглядел бы в лифаревском «Икаре», исполнение которого самим Лифарем — его пылающий и трагический Икар — до сих пор будоражит мою память. В некоторых балетах интерпретации ролей, предложенные Николаем, привлекают внимание именно этим органичным сценическим сосуществованием академической традиции и кипучего темперамента.
Я с особым чувством вспоминаю его Солора в «Баядерке», где соединение именно этих двух составляющих позволяет ему передать самые тонкие грани метущейся души героя. Цискаридзе создает образ этого персонажа, окрашивая свой танец ярчайшей палитрой душевных переживаний, и наряду с тем придает ему четкую и законченную форму благодаря своей превосходной классической выучке.
В той невыносимой бессмыслице, которая сегодня насмешливо называется фокинской «Шехеразадой», в форменном хаосе с нарочитым акцентом на кричащей экзотике, который спасает от хохота в зале лишь сила актерского и исполнительского таланта главных персонажей, Цискаридзе мудро и верно решил для себя, что нет более успешного пути, чем пуститься в крайности.
Окруженный эмоциональным неправдоподобием происходящего, полуправдой танцевального текста и сценического оформления, танцовщик в усыпанном драгоценностями костюме ураганом проносится по сцене, слагая свой удивительный танец из обольстительных поз, выразительных жестов и пантерообразных прыжков. Он внятно рассказывает нам о том, что на сцене — чистейшее сумасбродство, и он знает, что это абсурд, однако заставляет нас восхищаться собой и наслаждаться его безудержным танцем. На один вечер это нелепое старое при- видение оживает, становится совершенно реальным и захватывающим.
Совсем иную актерскую трактовку предлагает Цискаридзе в «Пиковой даме», которую Ролан Пети поставил на него в Большом театре в Москве. В танце и темпераменте Цискаридзе Пети разглядел все тот же эмоциональный накал и те же животные импульсы, которые неумолимо несут Германна к трагедии. В более ранней одноименной постановке, созданной Пети в Париже для Михаила Барышникова и разительным образом отличавшейся от последующей, Германн был, конечно, в той же мере подвержен душевным метаниям и преследуем навязчивыми мыслями, но в некотором смысле больше склонен к раздумьям и самоанализу. У Цискаридзе, следующего за музыкой Чайковского как за своеобразным музыкальным проводником, персонаж стал еще более мрачным и замкнутым и в еще большей мере истерзанным и одержимым. Актерская трактовка и исполнение Цискаридзе этой партии невероятно умны и наполнены осязаемым чувством приближения рокового конца героя: это портрет, написанный вспышками молний.
Уже во время своего первого появления в Лондоне с балетом Большого театра Цискаридзе привлек наше внимание чистотой и яркостью своего танца, равно как и актерской игрой — он был великолепным Меркуцио в спектакле Григоровича «Ромео и Джульетта», а в чуть более позднем своем выступлении в «Рубинах» огненным вихрем промчался сквозь баланчинскую хореографию.
Во всех работах Цискаридзе, которые я видел, он демонстрировал ту же живую всепоглощающую театральную мощь. Его талант танцовщика и актера заставляют зрительный зал безоговорочно ему верить.
Клемент Крисп (2010г.)