В то время я встречалась с Димой, самым красивым парнем на факультете, который, зараза! – знал, что он самый красивый, и, чтобы казаться еще красивее, всегда принимал наиграно-наивный и немного удивленный вид Он говорил, что любит меня. А вот интересно – сам он верил, что это правда? Я готовила для него и подруги Оли – чуть резковатой, но всегда прямолинейной и честной девушки, блины, что-то напевая себе под нос. Вообще–то я люблю, когда они собираются у меня, и кормить их люблю – что может быть приятнее, чем смотреть, как твои люди кушают!
Но в этот день все было иначе – я вдруг почувствовала слабость, а потом вдруг на меня накатила какая-то жаркая удушливая волна... Наверное, эта история началась, когда вдруг я поняла, что не могу сосредоточиться на том, о чем они говорят. И жарко мне вовсе не от плиты. Я плюхнулась в кресло. Тяжело было даже дышать.
– Лапушка, ну допеки, немного осталось, – проворковал любимый. А я не могла подняться.
Оля с Димой переглянулись. Блины они, конечно, кое-как допекли (все подгорело), но я все равно не смогла поесть. Потом подруга уехала, а мы с Димой вышли погулять, подышать свежим воздухом. Прогулка не принесла облегчения – живот как будто немного раздулся, и каждый шаг отдавался в нем болью.
– Ну я пойду, – сказал Дима и тоже ушел. Я провела рукой по животу. Вроде бы стал чуть-чуть больше. «Ты придумываешь», – сказала себе.
– Сходи в поликлинику, – заволновалась мама. Она снова все накрутила. Как всегда. Ночью бегала курить, хотя бросила еще лет пятнадцать назад, я слышала. Сколько можно концентрироваться на самом плохом! Я от нее отмахнулась, но в поликлинику все-таки пошла.
Там мне выписали таблетки от аллергии, которые не помогли. К следующему вечеру живот раздуло, как футбольный мячик. Дима начал шутить, что лучше поздно вызвать скорую, чем рано труповозку – ну как-то так, я точно не помню. В больницу со мной не поехал – дела! Но я все понимаю, все мы люди занятые. Подумаешь, прихватило живот, с кем ни бывает!
Поехала только мама. Принимать меня не хотели, и, думаю, если бы не она, не приняли бы. Но когда мама чего-то боится, она начинает «бегать по потолку» – от этого окружающие начинают шевелиться. Меня взяли.
– Я прибегу с утра. Скажите, что нужно принести, – все тараторила мама, – может быть, что-то купить?
– Ничего не нужно. Сегодня у нас выходной. Обследование возможно только завтра, – улыбнулась медсестра.
***
– Скорее всего, это панкреатит, – сказала лечащий врач, – но это не точно. Может быть, язва. А может – какое-то воспаление. Нужно все обследовать. Вот завтра и начнем.
Принесли бутылку с замороженным льдом, приложили к животу, но почему-то она не помогла, отек не спадал. Для того, чтобы отвлечься от своих мыслей, я подружилась с санитаркой. Мы немного поболтали. Она рассказала, у нее дома дочка, которая немного ее стесняется – работа, мол, не престижная. Санитарка сказала, что я ей нравлюсь и что у них был парень с похожими симптомами.
– И что с ним случилось? – наивно спросила я.
– Да три дня пробыл, потом умер. Так и не поняли, что с ним, – грустно качнула головой она. – У нас тут порой и от аппендицита умирают. Одного молодого человека готовили к операции, а он прямо во время подготовки взял и окочурился.
В тот же день, прямо в палате, я начала готовиться к зачету по семейному праву. Не знаю, для чего. Ведь, в принципе, мне теперь все равно, как я его сдам. Если выздоровею, можно прийти сразу на пересдачу – справка есть. Мне бы никто и слова ни сказал. Но это как-то успокаивало после нашего разговора – если я учу право, значит – доживу до зачета.
Мысли путались, я никак не могла сосредоточиться на сложных юридических терминах. Да тут еще соседка по палате! Строгая, немного подкрашенная. Возраст точно определить не могу, думаю – от шестидесяти до семидесяти лет, где-то так. Но видно, что женщина держит себя в форме, старается. И какая-то надежная, что ли. Вот вошла в палату, увидела ее и обрадовалась – одной с непонятным диагнозом сидеть не очень-то хотелось. Вдвоем не так страшно.
– У меня тоже была дочка. Такая же, как ты.
Я кивнула, пытаясь вернуться к лекциям. Итак, семейное право, это…
– Я в твоем возрасте замуж хотела выйти больше всего на свете. Ну ладно, ты делай-делай. Учись, не буду мешать.
Но она мешала! Зачем-то рассказала мне всю свою жизнь: о том, как она, молоденькая, жила в деревне и мечтала первой выйти замуж.
«Семейное право — система правовых норм, регулирующих семейные отношения, те личные и связанные с ними имущественные отношения, возникающие между гражданами во время брака, родства, усыновления», – пытаюсь зубрить.
– У нас это тогда считалось чем-то, как вы сейчас говорите, «крутым». Та, что первая вышла замуж – та, значит, самая красивая. Самая взрослая. Она вроде как первая ре-а-ли-зо-ва-лась, – женщина растянула это явно непривычное для нее современное слово.
…Вступая в брак, мужчина и женщина приобретают многочисленные права и обязанности, которые можно разделить на личные и имущественные, – так, сосредоточься на чтении!
–... А девки в деревне завистливые больно были. Обычно старшие учили младших предохраняться, а меня не научили. Никто ничего не объяснил. Презервативов тогда в их магазинах не было и в помине. Наверное, все как-то умели, а я вот не умела. И забеременела в свои восемнадцать. Я не хотела детей. Правда, не хотела – я так ему и сказала. А он, мой робкий красивый мальчик, вдруг говорит: «Зачем ты замуж тогда выходила?! Ты женщина! Твое дело — детей растить!» Это его свекровь, видимо, науськала.
…Личные права и обязанности включают равенство супругов в вопросах материнства и отцовства, воспитания и образования детей, других вопросов жизни семьи.
– ...Я и грудью кормить не хотела, представляешь? Все говорят – материнские чувства. Так вот: не было у меня вначале никаких чувств. Свекровь меня ка-а-ак по лицу мокрой тряпкой! Ка-а-к по лицу! Выкормила ее, как миленькая! А он брал и уходил из дома к друзьям. Я ему: «Помоги!» А он: «Больно нужно весь этот ор ее слышать!»
В обязанности каждого из супругов входит строить взаимоотношения в семье на основе взаимоуважения и взаимопомощи.
– Ты, главное, если выживешь, – женщина, словно не замечая, что я уткнулась учебник, доверительно понизила голос, – только если выживешь и Таню встретишь – ей этого не говори. А то подумает моя Таня, что ее мать – ехидна. Я вот помню: стою я над ней посреди ночи, спать хочется! А она орет! Я думаю: «Так бы и придушила!» Представляешь? Я прямо так и подумала!
Я отложила учебник. Женщина смотрела постаревшими от этого монолога глазами. Думаю, если бы она не слышала этот разговор с санитаркой, она бы мне это все не рассказывала.
Нас тут странно лечат, хотя, может быть, врачам и виднее. Да, пару раз в день ставят капельницу физраствором. Бутылку со льдом периодически меняют. И все. Про прогнозы ни мне, ни соседке никто не говорит, только хмурятся, кивая на меня.
– Может быть, у нее язва. А может быть, панкреатит. А может… – переговариваются между собой медсестры.
Потом поднялась температура под сорок и начался бред. В бреду виделась девушка, первая красавица с густыми рыжими волосами (сейчас у женщины волосы седые, крашеные, но почему-то казалось – в юности были густые и непременно рыжие), мечтающая, как и многие девочки, со школы выйти замуж, будто это было соревнованием. Кто вышел первым — тот победил.
–... А дочка-то, Танька моя, как выросла – все спрашивает: в детстве ты, мам, меня не любила? – слышу сквозь шум в голове. – Я ей и квартиру купила. И в город помогла переехать. Всю жизнь на эту квартиру в городе копила. И образование дала настоящее, высшее! Когда она постарше-то стала, я уж и забыла, как оно было, когда она совсем маленькая была. Как я стояла над этим вечно орущим красным свертком и думала: так бы и придушила! Вот этими руками взяла бы и сжала шею. Я только сейчас это вспомнила!
И казалось, что ей уже было все равно – слушают ее или нет. Врачи тоже не знали, что с ней делать, как и со мной. Я их не виню – зарплаты копеечные, лекарств, как мы позже узнали, не хватает. Они бы, может быть, и рады колоть то, что нужно, но лекарств в больнице нет, а сказать: «Купите то-то» – врачи не имеют права. Только улыбаются – у нас, мол, все есть.
***
Мама прибегала два раза в день. Носила еду. Почему-то плакала. Доставала врачей. Она с ними говорила сначала мягко, потом резковато, потом почти грубо. Требовала подробного обследования, говорила, что все купит – все, что нужно, каких бы денег это ни стоило. Я говорю ей: «Не надо так резко с ними говорить, мы все-таки от них зависим. Нагрубишь – будут хуже относиться». Но она добилась того, что на третий день меня наконец-то сводили на УЗИ.
Внутренние органы были увеличены в 3-4 раза. Смотреть на это «чудо» сбежалось все отделение. Не помогал ни лед, ни физраствор. Отек не спадал. Есть опять ничего нельзя, поскольку подозревали панкреатит. Только жидкую пищу. От голода постоянно кружилась голова.
Один раз приехал Дима, из-за которого я так часто ссорилась с мамой. Посмотрел. Поцеловал в лоб. И уехал. Приехала Оля.
– Какой у тебя милый вид, – сладко улыбнулась она, – «милый» со старославянского переводится как жалкий. А что ты хмуришься? Я, как всегда, прямолинейна и честна – говорю то, что думаю!
Мелькнула мысль, что нужно сменить окружение. Впрочем, почему-то в тот момент это уже не слишком заботило. Наверное, у меня и правда был жутковатый видок. Если человек здесь умирает, всем, кроме мам, будет все равно. Не оттого, что все плохие и злые. Нет, просто никому, кроме мам, по-настоящему нет до этого дела.
«Был у нас парень с похожими симптомами, – все звучали в голове слова санитарки, – полежал-полежал, да и умер!» А я не хочу умирать! Мне всего девятнадцать лет!
***
В больнице я около недели, дни тянутся медленно-медленно. Но я все еще жива. Знаю жизнь соседки наизусть. И про то, как она перебарывала отвращение к собственному ребенку. И про то, как неказистое и орущее нечто вдруг превратилось в маленькую хорошенькую девочку. С мужем у них отношения совсем разладились. Зато моя соседка вдруг обрадовалась, когда дочка сделала первый шаг. Нарисовала каляку-маляку, сказала, что это «мама».
Понятия «послеродовая депрессия» тогда не существовало. Пыталась рассказать ей про этот термин, но она лишь отмахнулась. И было жалко ее до слез – жальче, чем саму себя.
Этой ночью проснулась, почувствовав дурноту. Так часто бывало в последние несколько дней, ведь почти ничего не ела. Начало рвать чем-то ужасным, черно-багровым – наверное, кровью, прямо на простыню. Выбежала в коридор.
Дежурная медсестра очень испугалась, когда меня увидела. У нее был такой вид, как будто бы она встретилась с привидением, ей богу. Сделала какой-то укол, чтобы остановить рвоту. Потом сменила простыни, сказала – ложись дальше спать.
А меня всю трясло. Наверное, это было очень эгоистично, очень неправильно – звонить маме в такое время, у нее ведь завтра работа. Но я ей позвонила, потому что мне было страшно. Несмотря на наши разногласия по поводу парня, хоть мы с ней и ссорились постоянно, я всегда приходила к ней спать в кровать, если вдруг мне снились кошмары. Да, даже в девятнадцать лет!
***
Мама забрала меня из больницы на следующее утро. Она отменила уроки, выглядела очень плохо, наверное, не лучше меня – бледная, постаревшая. Выписали тут же, без проблем. Никто не хотел чтобы я умерла прямо здесь, в этой больнице.
– Мы ее выпишем. Напишем, что у нее спал отек. На самом деле, он не очень–то спал, но мы все равно так напишем, – словно извиняясь, затараторила лечащий врач.
Сложнее всего было прощаться с соседкой. Хотя она и мешала мне учить семейное право, но за время, проведенное здесь, мы как-то сроднились.
– Позвоните дочери! Вы же говорите, она у вас стала дизайнером! Может быть, она вам поможет. Переведет в дорогую клинику. Ей ведь, наверное, это по карману.
Когда я только приехала, ей было на вид лет шестьдесят, а сейчас она вся сжалась, скукожилась. Дочь звонила ей каждый день, она врала, что все хорошо. Зачем ее беспокоить? Сейчас стало казаться, что выглядит она на все девяносто.
– Да как я ей позвоню, если в детстве ее не любила? Если Таню мою встретишь, ты ей про то, что я тебе рассказала, не говори! – вместо прощания повторяла соседка, как заведенная. – Я ее всем обеспечила – и воспитала, и квартиру ей купила, и образование дала. Дизайнером стала, как она и мечтала. Думаешь, легко мне было дать ей образование «дизайнер»? Я для этого в город из деревни перебралась и ее перетащила! Я все для нее сделала, а ей муж мой бывший все рассказал, как оно было вначале. Сама-то она об этом уже не помнила. Вот она меня и спрашивает: «Мама, а ты меня в детстве совсем не любила?
Мама притащила меня в платную клинику, обеспеченные ученики порекомендовали. Приветливый доктор тыкала живот, жизнерадостно улыбаясь:
– И тут болит? И тут?
Мы с мамой ходили туда три раза в день на капельницы и уколы, меня долго и нудно обследовали. Один раз видела чек за одно только обследование – там было шестизначное число. Откуда мама достала такие деньги – не знаю. По-моему, она отнесла туда все свои накопления, часть платы за мою учебу, заняла у всех, у кого можно было занять и продала все, что вообще можно было продать.
– Деньги нам все равно больше не понадобятся, никаких суши и ресторанов. Тебе теперь можно есть только кашки-малашки, – шутит, – зато похудеем!
Мама почему-то ест их вместе со мной, эти кашки, хотя могла бы лакомиться жареной картошечкой (ммм) или котлетами. Говорит, это было бы нечестно. Хотя, по моему мнению, она заслуживает как минимум торт!
Наконец врачи выяснили, что у меня было редкое заболевание со сложным названием, оно до конца не лечится, но жить буду. По крайней мере, это лучше, чем подозревали в начале: мама говорит – врачи думали, что мой организм решил, что печень – его враг, и пытается ее уничтожить. Отек спал, я больше не похожа на беременную или проглотившую футбольный мяч. Хе-хе.
Я даже сдала зачет по семейному праву. После этой недели в больнице знаю по нему, кажется, даже больше, чем нужно.
А с той соседкой мы больше не виделись, Таню в своей жизни я тоже не встретила. Думаю, если встречу, как опасалась соседка, обязательно ец передам: Мама тебя любила.
Мамы всегда нас любят.
Дорогие читатели, я пишу художественную прозу. Перед началом этого рассказа хотела бы напомнить, что повествование от первого лица - лишь литературный прием. Не стоит отождествлять личность автора и рассказчика.
