В Нижнем Новгороде мне довелось посетить два прелюбопытных дома-музея, которые олисестворяют олицетворяют собой, понимаете ли, контрасты пореформенной вставшей на капиталистические рельсы Российской империи - той самой "России, которую потерял" Станислав Говорухин.
Первый из них - особняк Рукавишниковых на Верхневолжской набережной, которую мы обозрели вчера. Сегодня - составная часть и гвоздь программы Нижегородского историко-архитектурного музея-заповедника (НГИАМЗ), он был замыслен и построен как родовое гнездо одного из крупнейших купеческих кланов Нижнего Горького.
Рукавишниковы - выходцы предположительно из соседней Балахны, где их фамилия одна из самых популярных. Козьма Минин, кстати, тоже перебрался в Нижний оттуда же. Коммерческие интересы клана были самыми разнообразными - от сдачи в аренду недвижимости и оптовой торговли до металлургии и коннозаводства.
Основателем дела числится Григорий Михайлович Рукавишников, родившийся еще в XVIII столетии. Дворец же на набережной выстроил его внук Сергей, едва получив двухмиллионное отцовское наследство.
Но следующее поколение династии повело в креативный класс. Надо сказать, очень вовремя, так как на его жизнь пришлась Октябрьская революция. Иван Рукавишников стал литератором, одной из икон русского декаданса, был проклят отцом за едкий и меткий автобиографический роман, а в 1918 году основал в фамильном гнезде музей - наверное, приговаривая "Не надо, не надо, я сам, я сам"...
Младший брат Ивана, Митрофан, предпочел слову, которое вылетит - не поймаешь, более материальное и весомое искусство - ваяние. Он стал скульптором и основал династию скульпторов - внук Митрофана Александр, к примеру, изваял в Москве спорных, но самобытных Коровьева и Бегемота.
Но вернемся в особняк на Верхневолжской набережной. Хотя бы на парадную лестницу:
Справа от лестницы на первом этаже расположен зальчик с очень поучительной экспозицией. В нем находится двухъярусный макет набережной в XIX веке. В нижнем ярусе - волжские пристани с деревянными сараюшками, тюками и коробками с грузом, суетой и грязью. А в верхнем из всего этого произрастает Илья Муромец та самая Вопиющая Буржуазная Роскошь в виде особняков и храмов.
Следующим номером программы экскурсантам показывают кабинет Сергея Рукавишникова. Монументальный, насупленный, выдержанный в красных и темно-вишневых тонах - таков кабинет настоящего биг босса эпохи пара, цилиндров и телеграфа.
На втором этаже ничуть не менее колоритные интерьеры. Псевдорусская столовая...
Ложноклассические гостиные, большая и малая...
И двусветный бальный зал - в то время, когда многие старозаветные торговые фамилии города, например, Бугровы, еще почитали подобные забавы греховными.
Остальное отдано под временные выставки. Интересно, что господская кухня Рукавишниковых используется по назначению - в ней организован буфет.
Музей не работает по понедельникам и по последним четвергам месяца. В остальные дни недели особняк Рукавишниковых доступен с 11 до 18 часов. Цена билета - 250/170 рублей, в зависимости от того, насколько вы льготная категория.
Второй музей - бывший дом куда менее благородного семейства, точно так же прославленного вышедшим в писатели отпрыском. Отпрыска этого звали Алеша Пешков, а подписывался он как Максим Горький.
Домик Кашириных находится в куда менее фешенебельной части города, у самого начала Почтового съезда, сбегающего к Волге с другой стороны Кремля. Любопытно, что одно из главных литературных мест страны - еще и одно из старейших гражданских зданий Нижнего, известное еще с екатерининских времен.
Будущий Горький вместе с матерью переселился сюда из Астрахани в июле 1871 года. В родной Нижний Новгород Алешу вернула знаменитая астраханская эпидемия холеры, сделавшая его безотцовщиной. Сам мальчик переболел "любимым ругательством поляков", но уцелел, а вот Максим Савватеич Пешков заразился от сына да и помер. Матери пришлось возвратиться под крыло семейки Кашириных.
Действие "Детства" как раз начинается с этого возвращения к корням на волжском пароходе. Алеше Пешкову тогда было чуть больше трех лет - но я, например, себя помню с такого же возраста.
"Дошли до конца съезда. На самом верху его, прислоняясь к правому откосу и начиная собой улицу, стоял приземистый одноэтажный дом, окрашенный грязнорозовой краской, с нахлобученной низкой крышей и выпученными окнами. С улицы он показался мне большим, но внутри его, в маленьких, полутёмных комнатах, было тесно; везде, как на пароходе перед пристанью, суетились сердитые люди, стаей вороватых воробьёв метались ребятишки, и всюду стоял едкий, незнакомый запах"
Итак, в 1871 - 1872 годах под этой крышей собралось следующее общество: pater familias красильных дел мастер Василий Каширин, вышедший из обычных бурлаков, и его жена Акулина; их дети Яков, Михаил и Варвара; сын Варвары и Максима Пешкова Алеша и его двоюродные братья - оба Саши.
Жизнь Кашириных, если верить подросшему Пешкову, строилась по принципу "в большой семье не щелкай клювом", и сородичи в любой момент готовы были вцепиться друг в дружку клыками.
Дом деда был наполнен горячим туманом взаимной вражды всех со всеми; она отравляла взрослых, и даже дети принимали в ней живое участие. Впоследствии из рассказов бабушки я узнал, что мать приехала как раз в те дни, когда ее братья настойчиво требовали у отца раздела имущества. Неожиданное возвращение матери еще более обострило и усилило их желание выделиться. Они боялись, что моя мать потребует приданого, назначенного ей, но удержанного дедом, потому что она вышла замуж «самокруткой», против его воли. Дядья считали, что это приданое должно быть поделено между ними. Они тоже давно и жестоко спорили друг с другом о том, кому открыть мастерскую в городе, кому – за Окой, в слободе Кунавине.
Уже вскоре после приезда, в кухне во время обеда, вспыхнула ссора: дядья внезапно вскочили на ноги и, перегибаясь через стол, стали выть и рычать на дедушку, жалобно скаля зубы и встряхиваясь, как собаки, а дед, стуча ложкой по столу, покраснел весь и звонко – петухом – закричал:
– По миру пущу!
Болезненно искривив лицо, бабушка говорила:
– Отдай им всё, отец, – спокойней тебе будет, отдай!
– Цыц, потатчица! – кричал дед, сверкая глазами, и было странно, что, маленький такой, он может кричать столь оглушительно.
Мать встала из-за стола и, не торопясь отойдя к окну, повернулась ко всем спиною.
Вдруг дядя Михаил ударил брата наотмашь по лицу; тот взвыл, сцепился с ним, и оба покатились по полу, хрипя, охая, ругаясь.
Заплакали дети, отчаянно закричала беременная тетка Наталья; моя мать потащила ее куда-то, взяв в охапку; веселая рябая нянька Евгенья выгоняла из кухни детей; падали стулья; молодой широкоплечий подмастерье Цыганок сел верхом на спину дяди Михаила, а мастер Григорий Иванович, плешивый, бородатый человек в темных очках, спокойно связывал руки дяди полотенцем.
И это еще только в начале "Детства". Дальше тоже будет весело и страшно.
Красильная мастерская, за которую Каширины чуть не поубивали друг друга, впоследствии досталась дяде Якову, но он отцовское дело не вытянул и был раздавлен конкурентами. Последующий владелец снес красильню за ненадобностью, и советским музейщикам пришлось ее восстановить заново.
Двор был тоже неприятный: весь завешан огромными мокрыми тряпками, заставлен чанами с густой разноцветной водою. В ней тоже мокли тряпицы. В углу, в низенькой полуразрушенной пристройке, жарко горели дрова в печи, что-то кипело, булькало, и невидимый человек громко говорил странные слова:
– Сандал – фуксин – купорос …
Подклеть - "цокольный этаж" домика. Здесь Каширины разместили дочь и внука.
Комната самого Василия Каширина. Как и внук, он был настоящим "селф-мейд меном": начинал с бурлака, потом стал артельным старшиной - "водоливом", дорос до статуса старшины красильного цеха в городе и даже какое-то время был гласным городской думы (хотя это было еще до реформы муниципального управления, и старый Василий мало что решал). Но кончил хуже - прогорел и пошел по миру.
Комната бабушки, ставшей для Горького примерно тем же, чем для Пушкина Арина Родионовна. Акулина Каширина в молодости была знатной кружевных дел мастерицей, и кружево на кровати - ее работа.
Кухня.
Цветные стеклышки в сенях.
В этом доме будущий буревестник революции, отец-основатель соцреализма и Союза советских писателей прожил совсем недолго. Вскоре по настоянию Якова и Михаила раздел имущества состояла, и Василий Каширин с женой, дочерью и внуком съехали. Яков, как мы знаем, распоряжался в доме и мастерской недолго. Уже в 1876 году он все продал, и 60 лет домишко на Почтовом съезде менял владельцев и функции, чаще всего становясь пивной.
Музей Горького здесь был создан уже в 1930-е годы старым приятелем писателя Федором Хитровским, а открылся в 1938 году - к 70-летию уже покойного певца босячества.
"Музей детства Горького" примечателен тем, что показывает нам лицо самой массовой части городской России своего времени. Ведь дворяне, чиновники, магнаты уровня Рукавишниковых составляли в пореформенном городе меньшинство, а самым распространенным типом городского обывателя была как раз ровня Кашириных. Хотя каширинская лютость скорее выделяла их среди соседей, угоравших, как "у Кашириных опять дерутся!"...