Юность на северном побережьи
Моя школа до сих пор стоит на том же месте, потому что трудно подыскать место получше – до Ялтинской киностудии пятьдесят метров. До набережной, в другую сторону, метров двести. По пути до моря вам попадётся выставочный зал над местной речкой, стихийная барахолка марки – значки – нумизматика, а на набережной к морю обращена единственная гостиница для иностранных гостей Ореанда. Когда я был в классе шестом или седьмом, над закрытым пляжем гостиницы Ореанда прикатили и установили «Испаньолу». Раньше этот ресторан ходил своим ходом по всему Чёрному морю и под другим названием. Именно в ту пору стало модным большую перемену проводить на фоне «Испаньолы». Не обязательно лезть на палубу. Под платанами можно было купить и пломбир за пятнадцать копеек, и эскимо за двадцать две, и пепси в необычной бутылке за сорок. У кого на завтраки имелся рубль, все двадцать минут большой перемены был королём.
Вторая четверть всегда менее празднична. Ларьков на набережной почти нет, потому что и народу заметно меньше. На трапе «Испаньолы» не дежурит одноглазый пират с пистолем, и можно по-тихому залезть на палубу и потрогать пушку.
Но большая перемена по-прежнему двадцать минут, разве что рубль уже не потратишь.
Да оно и лучше, пусть рубль остаётся целым, а мы всё равно найдём, как размяться перед пятым уроком! Вот же закрытый пляж гостиницы Ореанда, который с месяц уже не закрытый, потому что туда никто не ходит! Разве не достойная тренировка погонять в догонялки по мелкому гравию, это вам не по асфальту! Конечно! Не думайте долго, из двадцати минут осталось четырнадцать!
Только для иностранцев на пляж могли провести душ с пресной водой, чтобы иностранные тушки не чесались, бедные, от морской соли. К бетонной надстройке пирса были приделаны никелированные трубки, на конце каждой из которых блестела на солнце лейка с ситечком. Но в декабрьский солнечный день это были не атрибуты тошнотворного буржуйства, а прекрасные хваталки, чтобы не упасть с пирса. Я устал буксовать, зарываясь ботинками в гальку, и забежал на пирс. Даже успел подумать, что уж для иностранцев могли бы сделать и пошире. Никто не преследовал меня, место было тупиковое, а, значит, не интересное. Никто не вынуждал меня бежать по пирсу дальше, и я не смогу сейчас объяснить, зачем я всё-таки побежал. Всё равно ведь не забежал далеко – на пирсе зимовали скользким пятном местные водоросли, такие же серые и от того незаметные. Мои ботинки потеряли управление и я во мгновение канул в морскую пучину, сжимая в руке оторванный никелированный душ, за который успел ухватиться и на который так рассчитывал.
Волнения в тот день почти не было, я оттолкнулся от дна и вышел на опустевший берег с душем, как Нептун с трезубцем. Мои товарищи не убежали. Они просто перестали бегать и столпились у стены, потому что наверху, с набережной, на меня уже внимательно смотрели сотрудники милиции на фоне сияющего на солнце бобика. Пляж гостиницы Ореанда всё-таки был закрыт и зимой, просто не на калитку. Я не отбросил душ в сторону, я пошёл вместе с ним. В бобик меня втиснули тоже вместе с ним. С меня текло прямо на сухое сидение, но это никого не смущало.
Пока я подвергался предварительному допросу, товарищи сгоняли в школу и оповестили классную руководительницу, и она прилетела на крыльях материнской заботы, и я успел подумать «надо же, в классе просто строгач, а здесь такая самоотверженность, аж не верится». Припугнув милицию тем, что ребёнок простудится и умрёт несовершеннолетним, она вырвала меня из щупалец государства и увела в класс в окружении единомышленников. Большая перемена явно удалась.
Но это был не первый раз, когда совершил зимнее купание в школьной форме. Начал я рано, когда ещё не был даже пионером. Мой ежедневный путь в школу пролегал по набережной, мимо того парапета, об который во время шторма так знаменито разбиваются волны - это несколько раз воспето в отечественном кино. Помните эти фонтаны, пулемётной очередью взрывающиеся к небу? Вы тоже не проследили, как всё это обрушивается с неба обратно и накрывает всё от парапета до самой стены с узнаваемыми фонарями? Но оказывается, вдоль этой стены можно перемещаться, перепрыгивая с одной бетонной скамейки на другую. В трёх местах ряд скамеек прерывается, надо успеть перебежать до того, как тебя догонит свежая зимняя вода.
В ясную погоду по этой «нижней набережной» не спеша прогуливается куча народу, а в шторм тут можно только перебегать, и то, если волна не очень буйная.
Проверка на мужество для младших классов состояла в том, чтобы добраться от самого начала парапета до самого его завершения недалеко от «Испаньолы».
Настал и мой черёд. Я был послушным ребёнком, и это было заметно. И кое-кто засомневался в том, что я не "мамин". Мы засекли во вторник шторм и договорились на среду утро. А в среду утром я отдал портфель в руки наблюдателям (да что там – свидетелям!) и пошёл к парапету. Я успел добежать до первой скамейки, пока идёт волна. Но вот волна оказалась выше расчетной. И все последующие тоже. Это был тот случай, когда на второй день шторма волны выше, чем в первый. Волна обняла меня по пояс, когда я стоял на скамейке. Значит, если она догонит меня до скамейки, то может и забрать с собой целиком. Мне стало страшно, но не так, как страшно прослыть "маминым". Я добрался до конца парапета. Все три участка, где скамеек не было, я сумел пролететь вовремя. В восемь утра на набережной прохожих не много. В ноябре на второй день шторма – так уж точно. Но всё равно кто-то кричал сверху, чтобы я срочно бежал обратно, кто-то обещал спасти и даже пытался перехватить меня с лестницы, которая спускается с верхней набережной на половине дистанции. Но он только помешал мне- пришлось обогнуть его по большой дуге, а там уже и волна ворвалась через парапет, спаситель бросил погоню и убежал наверх.
Комиссия подтвердила зачёт. Мне вернули мой сухой портфель, и мы пришли в класс за десять минут до звонка. Мне было уже не так и холодно, но на полу постоянно образовывались лужи, и моя соседка по парте опасалась находиться со мной рядом. Учительница была в замешательстве. Я предъявил ей выполненное сухое домашнее задание, а она отправила меня домой. Она была не в курсе, что до дома мне предстоит не идти, а ехать. Плюс ожидание транспорта, итого – не хотелось. И я пошёл к маме на работу. Мама в то время работала в ГОРОНО, и должность её предписывала учить руководителей учреждений дошкольного воспитания, как учить детей. Вот почему я был послушным ребёнком. Ещё с детского сада я был приучен быть образцом.
Я знал, где ГОРОНО, и где мамин кабинет. И я зашёл туда по-семейному без стука как раз тогда, когда мама наставляла двух взрослых тётенек из Симеиза. Думаю, я спас тётенек от серьёзного нагоняя. Я поздоровался со взрослыми и сразу сообщил маме, что портфель, учебники и тетради в полном порядке и были сухими непрерывно. А потом мы пошли с мамой в знаменитую «гороновскую» столовую, я вкусно поел и до конца рабочего дня высох, читая русский язык у батареи.
Я поведал вам самое безобидное из того, что мне вспомнилось. Чтобы вы имели ввиду, что я был тихим безобидным школьником, в основе своей больше положительным.
Чтобы, когда я буду рассказывать вам истории поинтересней, вы бы понимали, что это всё было не специально, без всякого маргинального умыслу…